Маргарита Ротко / Написанные рецензии

а ворд, имхо, очень гармоничен, главное, явственен и понятен - то шо народ лубит

Шрамы

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/164736/

Сколько раз они видели это, мохнатая паутина и полдивана,
сколько раз они лицедеяли, лицемерили - зачем они снова, не надоело? -
Двое переглядываются.
Отменяют свет.
Запирают двух журавлей в ванной.
Начинают раскачиваться, словно старухи-ели.

... вот они опускаются на неотжатый пол.
Вот они разливаются лекарством по венам его,
вот они обнимают муравьёв, перебирающих лапками низменные эвересты.
Вот они рассматривают звезду, уходящую в своё затонированное депо.
Вот они разминают губами темноту, раскатыват её, как тесто.

Вот она спрашивает: "Откуда у тебя эти шрамы?"
Он отвечает: " Этот мир
перебирал меня, как орехи. Это всё понятно, а у тебя - откуда?"
А она молчит, и выдохи её покрываются дырками, словно сыр
швейцарского образца.
И на юбке задравшейся взбрякивает мелкий бисер и два эскудо,
чёртом подаренные на счастье.

Она повторяет: "Откуда у тебя эти шрамы, а?"
- пытался угомонить метеор, набрасывал фату, останавливал время - ну зачем тебе эти сказки?
Откуда твои шрамы?
Она начинает его бережно прижимать
к сбитым коленям,
исследовать его, словно невыездной советец - задумчивый остров Пасхи,

поправлять локоны, выбившиеся из каре
пола, кусать его за уши трепетных пауков,
приглаживать шерстку стульев, уронивших поднос небесный....
А он на неё смотрит, только смотрит на всё это - и кровь его сворачивается в тёпленькое пюре,
и он думает: "Что это она всё о шрамах? И откуда они у неё, интересно?"

А они у неё - от мамы, не той, что - мама, а океанной пены,
от резиновой дубинки слабостей близких, от страусовых обнимок,
от мармеладных бульдозеров попутческих откровений,
от птицы, которая влетела ей в ухо и чирикает внутренний вечный снимок,

от пола шершавого, от муравьёв, выносящих из неё внутренности и мебель,
от украденных с кухни бога порожне-горячих чашек,
от того, что земля проплывает у неё над лодыжками, как огромная фиолетовая амеба -
но кому такое выплеснешь, кому такое расскажешь?

Она гладит пол.
Он порывается догнать её многоногий мизинец-крошку.
Они разливаются лекарством по дому, заглушая всхлип, который роняют на юбку эскудо.
Комната слушает эти всплески...
Звезда отворачивается с видом оскорблённой седой матрёшки.
Причудливый шрам рассветно стекает по занавеске...

никогда бы не полумала, осбенно в посл. время, что лондонская атмосфера может так поднять настроение

очень симпатично, если серьёзно)

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/162214/

1

… там, наверху, говорят на постой о море.
крылья гнездом-палаткою вьют, и кашель
миши и гоши считают началом шторма
в сине-бессиней жидкой дельфиньей каше.

если ты сверху, то вспомни, что звёзды – «йожки» –
нежно-колючи… что сладко тонуть – как в лапах
самого нежного… что на припляжной ложке
стих замирает, сбившись прохладным кляпом

в горле, где греческих амфор звенят осколки
солью, а скалы застенчиво болью гладят …
небо садится птицею на иголку –
линию влажности. звёзды снимают платья...

…вот бы вернуться прибитым волной эскудо
в домик-акулу, натёртый до крови перцем:
душ-гильотина, развешенная посуда,
море висит на балконе, как полотенце, –

сеет песок, что взойдёт на горячей плитке
контуром краба, медузой, прижатой к рекам
пота и счастья, ползущего, как улитка –
в самую тёмную ямочку человека…

2

… вот оно перекатывается в тебе –
и ванильные острова превращаются в сердце, омытое белой пеной,
мясом чаек, медузьим жиром, костями берега…
вот солнышка голова
наблюдает, как море возвращает тебя жизни, поднимая тебя, как пенис,
изо рва бессилия, из загранья жизни, как выносит тебя волнушка-боливар
из пустыни пустынь, из кабацкой тоски, из лачуги, нищенской до стриптиза,
из засосов, оставленных посиневшими не как надо губами шлюх –

и когда ты торчишь у него, то становишься каплей моря,
и о тебе говорят сверху, в воде и снизу.
и ты превращаешься в абсолютный, как счастье, слух.