Маргарита Ротко / Написанные рецензии

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/215413/

Зеленые виноградины - чётки под пальцами ветра...
Ворованный гравий, три дерева, змеев останки...
Мы - жуткие ягоды, вжатые в пропасть мольберта
угрюмым художником, с бредом танцующим танго

под эхом балконов красавиц, лимонных балконов,
балконов, упавших, как звезды, на площадь, где люди
играют в введение в храмы ветровых драконов,
играют в танц-шоу сердец на серебряном блюде, -

под молнией кисти, под жадными вилами вилок,
под рухнувшей кладкой, под пыльным навесом из цвели
и дырок-громадин...
... и руки художника - пилы-
рыбёхи. И губы художника - тощие цены

на право быть вжатыми,
право лишения сока,
бесправие двигаться, пухнуть и пахнуть, и вИнить,
когда нас целует пером оянтаренный сокол,
когда мы находим в листве наши до-половины...

Такая досада - компотным мазком - мимо формы...
Такие гнилые мольберты, что вжаться - противно!
Зеленые ягоды на террарисовом фоне,
хранящие в душах зеленых домашние финки -

на свет, изумруд-изуродно прозрачный, но тусклый,
на свет, обделивший теплом и бокалом потоньше.
... ворованный прудик, три дерева, змеи-моллюски.
Сидящий в траве бельмоокий, но нежный ладонщик -

отродье художника, впавшего в соль сантиментов
на старости.
Холм, похудевший с холста до "прозрачно"...
Связующих вилок грозы ярко-желтые ленты -
для нас, вялых ягод, что сдулись, как мрийи, как мячик,

как страсть у художника. Разве что в лисьих воронках
губ, жрущих наш мир (буйство линий, гуашное пьянство),
мы все еще ждем золотистого духа-ветрёнка,
который сожмет нас в размоченных воздухом пальцах.

И, прежде чем лопнуть - раздавленным, вжатым в холст, тканый
из ниток любви, нефабричный, кровящий бахромно,
мы розово-сине (рассветом над морем), гортанно
споём винный реквием грозди прекрасного грома...

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/211694/

Всё сложено – по стопкам – раз-два-три.
Всё взвешено. Но всё перетекает…
Земля стремится темечком горы
на небо. Небо – в прятки (жмётся с краю).

Но вот, страданьем розовым пушист,
в земную ось, что держат в жалах осы,
он рухнет – ад. И превратится в жизнь –
для сковородок с серебром в начёсах,

для казанков из казанов, для касс,
где цифры размножаются, как крысы,
для тех, кто, мрак увидев в первый раз,
сосёт его, как санта-барбар-иску…

На темноте, в прозрачном потолке –
ночной рубашке перистых и клёвых –
мы, отражаясь в божьем кулаке,
ночных чудовищ плотоядно ловим
на нас, живцов-чудовищ, – чуть привстав
на цыпочки осенние, раздевшись…

Снотворный дождь пытается листать
багрово покрасневшую одежду –
подбой кровавый на тумане из
не белой – жёлтой – мантии…

Деревья
садятся на фиговый звёздный лист.
Пытаются сбежать…

Монах в ливрее –
усталый хромоногий воробей –
бредёт от ада и до ада нышком,
разносит, словно молоко, людей,
цецилий, кошек, сахарных малышек,
песок, евшан, снотворное и дождь…

Жужжат-плюются осы.
Стынет мята
на кухнях.
И мерещится, что рожь,
как бурьяны – из всех покойных лож
на кладбищах, – шурша, растёт из ада…

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/207860/

Я - дождь.
Ты - рыба в бицепсе стекла.
Я - пью.
Ты - доишь дно.
И это - вместе.
Песочный быт, песчинки распластав,
как ласты, шебуршит в песочном тесте.

Несется время - куколками фень.
Несется Феникс - перьями, синее,
чем тень на дне.
Чем день на самом дне
лифтов, брусчаток, фонарей, скамеек...

Ручной кран-еж.
Лиловый дикобраз
лопаток потолочных.
Вихри мельниц
промокших фраз,
промокших насквозь нас,
смеющихся у мыльницы, не смея с
лица смахнуть созвездья пузырей:
стоят - цветами -
в лицах,
в пальцах,
в вазах...

Обои из гримас морских царей.
Вода в глазах, танцующая паззлы
купальщиц и купальщиков...

...смола
песочной лодки (латочки - в непруху...)

Ты - рыба в сжатом горлышке стекла.
Я - дождь, в стекло стучащий, словно муха...

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/206023/

... это - быль...
это - повести нету печа...
Прости.
Я тебе расскажу о двоих, но не слушай, боже.
Он был мягче её.
Он пускал в её жесть ростки,
а она их стирала ромашковым гладким спонжем.

Он был младше её на четыреста бесо-сил,
несмотря на веснушки - пустынно-прозрачно-бежев...
Их заочную ставку калёный потоп крестил.
Он её убивал. И она отвечала тем же.

Пересмешник, фальшивомонетчик, огромный гном,
гром в ушах дюймовочки, мавочки, обезьянки...

... проглотить габаритный - в два горла - шершавый ком,
горше горя горы упавшей, противней манки
в три с полтиной.

Заплакать.
Выдохнуть.
Покурить.
Поперхнуться, как старый приёмник, фанерным маршем...

Без неё он - холодное дерево без коры -
в глинозёме больницы с видом на "Что там дальше
ещё будет?"

Растерянно тычась в застывший грунт,
в комарино-лиманный луж, в рукава надежды,
что она поддастся на горе в его игру,
он её поцелует.
Она не ответит тем же.

Посидит, качаясь - липой у головы,
кулаки зажмурит до ссадин на самых тонких...
Он уже разучился по-взрослому говорить.
Он уже научился небесному, только - толку?

... страусята, котята, слоники, кенгуру,
"я-твоя-не-пойму" (только муть - поцелуем лёгких
бы на зеркало!)...
Дети играют любовь - в игру.
Перебиторубашечьи взрослые - в некрологи -
до того, что не верится....
Сказки...

... синкопный пульс.
Нержавеющий ангел споткнулся - дитём в манеже...

Я про этих двоих не писала бы, но боюсь:
он умрёт без неё.
А она не ответит тем же.