Михаил Козловский / Написанные рецензии

а может быть, чуть изменить прядок слов в последней строчке:

В тебе почует мерзкую "не ту"

А то по ритму получается получается "Почует в тèбе..."

И еще один вопрос:
"возьмёшь себя в свои рабы и жёны,"
Подразумевается, что и в ослы тоже?

Стихотворение «Из "Нагорной проповеди"» может быть отнесено к жанру религиозно-философский лирики и представляет собой парафраз на тему того отрывка нагорной проповеди Иисуса, который в каноническом православии называется "блаженства". Автор, будучи со всей очевидностью человеком неверующим, или по крайней мере усомнившимся (агностиком), мучительно пытается осмыслить божественные максимы, привлекая широкий ряд ассоциаций, лежащих вне собственно-христианской традиции.
В первой строфе, перефразирующей евангельское "Блаженны алчущие правды, ибо они насытятся", поэт противопоставляет плоть и дух, но одновременно пытается увидеть их воссоединение. И даже проявленное в акте плотской любви, такое соединение полов с неизбежностью приобретает одухотворенность, отсылая нас мысленно уже к ветхозаветной "Песни песней царя Соломона.
Вторая строфа, казалась бы, оправдывает и приукрашивает грех пьянства. Но через многомерный ряд аллюзий, от иудейского "Благословен еси Господь, даровавший нам плод лозы виноградной" и вина причастия как воплощения крови Господней, через древнеримское In vino veritas автор приводит нас уже к Пилатовскому вопросу "Что есть истина", предвосхищая проблемы осмысления собственной жизни, судьбы, веры и неверия, которые в полной мере проявятся в последней строфе.
В третьем четверостишии поэт саркастически "воспевает" грех гордыни, по сути высмеивая самозванных авторитетов, претендующих на обладание истиной в последней инстанции.
Четвертая строфа осмысляет те положения Десяти Заповедей, которые запрещают сотворить себе кумира и поминать всуе имя Божье. Лирический герой мучительно вспоминает обожествлявшихся им когда-то возлюбленных и отказывается вычеркнуть их из своей памяти.
В заключительной строфе стихотворения автор пытается осмыслить собственное отношение к Богу. Последовательно подвернув сомнению религиозные догмы, он неизбежно приходит и к сомнению в собственном атеизме. Так ли уж он верен в своем неверии? – именно этим невысказанным вопросом и завершается текст.

По форме, произведение представляет собой чередование четырехстрочных и пятистрочных строф, что поддерживает внимание читателя/слушателя, постоянно обманывая его в своих ожиданиях. Рифмы чисты, а стихотворный размер абсолютно четок (в пределах авторского чередования четырех- и пятистрочных строф). Особенно хочется отметить потрясающую по своей насыщенности аллитерацию и внутреннюю рифму в четвертой строфе:
всуе – неподсудна – преступна – по сути – неописуемо

Но ведь я не пришел с пистолетом
Убивать итальянское лето?
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля?

Как все на 180° изменилось. А ведь всего-то семьдесят лет прошло...