Андрей Злой / Написанные рецензии

Ну, не красят современный стих излюбленные Вами "иль" из осьмнадцатого века! Явно выбиваются, сразу видно - в ритм "вколачивали". Пусть словечко использовал кое-где, например, Бродский - это не значит, что подражать стоит. Гении - они тоже полениться любят. И, главное, подправить - не хитро, например:

"Где степь раздольная да степь кругом
Необозрима взглядом, точно море,
Как жизнь... И на её просторе
Снега белеют маминым платком." ( + убрал повторение "степь-степном" и получил "глубокомысленную" альтернативу: "её" - "степь" или "жизнь"?)

Аналогично - "мильоны".

Стих, вроде, с "традиционными", равными по длне, рифмующимися строками. Но с длинами строк между строфами играете хаотично. Каждая такая "перестройка" при чтении воспринимается как погрешность ритма. Нужно ли?

"Я думала – открыв бескрайние просторы,
Я под платком зимы увижу зеленЯ.
Но – в руку толщиной, и крепче, чем броня –
Под снегом вижу ледяную кору."
Читается корявенько. Ударение в "кОру" - ?! Плюс, не пойму почему (формально - всё нормально!), кажется выбившейся из ритма первая строка (в районе "бескрайние просторы"). Вероятно, по инерции (аналогично предыдущей строке) ожидаю на пару слогов меньше, а вместо того - длинный безударный промежуток - и ощущение ляпа (и после "толщиной" запятая не нужна).

"При чём тут джут?!" Тропическое растение? :) Да, Вас "с ходу" поймут степные народы, но, уверен, 99% русских читателей на этом месте охреневают. Конечно, ПОТОМ Вы поясняете - "казахи называют", но это - потом, в следующей строфе. Лучше бы как перекомпоновать или заменить.

Или
"Заложено, что правду, как собаку
Спящую, будить опасно,
Нельзя! Нам всем теперь уж ясно,
Что так спокойно нам жилось «при враках»."
"Спящую" - спотыкаюсь на ударении. Длина строк неожиданно дёргается. "Нам всем теперь уж ясно" - сорные слова "до кучи": "всем", "теперь", "уж". Да и "опасно-ясно" скучноватенько рифмуется.

В общем, - есть у Вас стихи и получше.

Виктор, из двух сукиных сынов всегда предпочту своего сукина сына. Тем более, что изнутри России картинка видится совсем не такая, как Вам в Вашем далеке (через очки CNN и BBC).

Да, в мирное время наша политика была достаточно фарисейская: и козью морду фрондирующему Тбилиси сделать хотся, и в белом жабо быть желательно, и про Чечню параллели некстати возникают. Тут я плевался частенько.

Но когда Саакашвили ухлопал из "Градов" пару тысяч МИРНЫХ граждан (Пусть своих! - тем ужаснее. Или Вы считаете по иному?), - вынужден поддержать серьёзное, гарантирующее быстрый отрезвляющий эффект применение силы. И анекдотичной лжи в последнюю неделю Грузия нагородила на порядок больше, чем Россия. Да и принадлежность Абхазии и Осетии Грузии с исторической точки зрения очень спорна.

В общем, думаю, кто-то из здешних зарубежных авторов Вас поддержит (насмотрелись по ТВ огня грузинской артиллерии с подписью "Россия убивает мирных жителей"). Но не-эмигранты - ой, вряд-ли...

Когда идёт драка, нормальные россияне - за Россию.

По трупам павших и убитых
мы шли – пусть стадом – но к звезде!
А нынче бал иуд-бандитов
в песках зыбучего «нигде»…

Лаура, Ваши стихи всё так же талантливы. Завидую Вашему искусству аллюзий.

А смысл… Сейчас так модно и так интеллигентно – харкать на труп былой державы, такой непохожей на нынешний обрубок идейно – и такой идентичной по убожеству власти.

Мы – дети этой страны – были убеждены, что идеи – вечны, а холопская власть чинуш – преходяща. Оказалось – наоборот.

Вы выросли во времена застоя, неверия и упадка, когда истрёпанные, залапанные лозунги превратились в самопародию. Отсюда – Ваше отторжение нашего мира, всего, для нас святого. Там, где для Вас – ночь, мы видели признаки запоздалого рассвета. Но рассвет так и не наступил.

В любом случае – рад, что Вы снова посетили этот сайт. С удовольствием бы прочёл поэму в окончательном варианте.

Достойный стих. Очень нравится.

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

                      МИР ИНОЙ
                      -------------------------

          Цветок вырос в Оранжерее.

          Это был надёжный, мудро приспособленный для произрастания мир: все знали, как на Заре Творения перво-Луковица мученически дала начало простёршейся над ним Тверди и питательной, восхитительно ароматной Почве. Твердь каждое утро озарялась животворным сиянием – отблеском той Зари, а ночью над грядками ласково гудели длинные ночные светила.
          Изредка – в напоминание о пагубности гордыни – сияние меркло, а по тверди змеились струи. И цветы, с ужасом сомкнув лепестки, вспоминали предание о Великом Потопе, в котором сгинули нечестивые Пионы. (Правда, невесть как пробившийся росток крапивы бубнил что-то о сломанном кране – но кого интересует мнение сорняка? Тем более – быстро выполотого.)
          Да, несомненно, – это был превосходно устроенный мир, дарованный чýдным, благонамеренным обитателям. А обитали в нём, как Вы могли понять, цветы.
          Они были прекрасны и разумны – ведь, как известно, всё прекрасное разумно. Более того: красота практичнее разума – у неё нет привычки некстати изменять своим обладателям. Цветы очень гордились своим разумом и поклонялись красоте. Своей, конечно, – разве было в Оранжерее что-либо, более достойное?

          Впрочем, однажды в Оранжерею впорхнул диковинный цветок (именно впорхнул, а не прозаически распустился!). Он грациозно затанцевал над собратьями: бархатистые лепестки волшебно переливались, а нижние тычинки нежно касались сердцевинок распахнувшихся от изумления аборигенов, как бы целуя их.
          «Шармáн!» – наперебой вздохнули Ирисы: они были в родстве с французскими Геральдическими Лилиями, и не упускали случая намекнуть на «агистокгатические когни».
          «Белúссимо!» – поддержала не менее родовитая Беладонна.
          А юный Цветок замер: это было так невозможно-прекрасно! – и так недостижимо...
          Исчез гость ещё более артистично, чем появился: метнулся за полог седой паутины в углу – и растаял. Никто не заметил, куда он там делся – хотя и так понятно: ему было скучно долго общаться с приземлёнными родичами. Цветы поникли – но долго не переживали: они были гордыми и привыкли высоко держать свои венчики.
          В Оранжерее ещё долго судачили по поводу этого невероятного события. Как повторяли при случае блестяще образованные Настурции, оно «попало в анналы».
          А Цветок вновь и вновь бредил промелькнувшим видением – и ему дико, до дрожи в листьях, хотелось стать таким Летающим Чудом...

          Жизнь скоро вернулась к Заведённому Порядку – жизнь всегда к нему возвращается, как бы далеко этот порядок ни убегал. Цветы достойно прорастали отмеренный им путь от зелёного ростка до умудрённого, раскрывшего ярчайшие из своих красок Венца Творения. Зеркал в Оражерее не было – но цветы глядели друг на друга и восхищались: «Ах, как я красив!».
          Тогда – вся в белом – к ним приходила неумолимая Садовница и срезала огромным кривым Ножом. Наверняка они попадали в мир иной – где уже не нужны были корни и почва – но подробностей никто не знал. Да, было очень больно! – но цветы не жаловались: они с семечка знали, что Оранжерея – лишь преддверие Вечности, в которой прекрасно и разумно абсолютно всё. Даже боль.

          И однажды наступил срок Цветка.
          Он плохо помнил, как его выносили за пределы Оранжереи. Тянулись незнакомые Стены, Твердь то пыталась расплющить его, то исчезала вовсе, а рывки и тряска не давали сосредоточиться.
          «Так вот он какой, – мир иной!» – думал Цветок с непонятным безразличием. Очень хотелось пить, а на срезе он ощущал уже не боль, а тупую вялость.

          Иногда сквозь прозрачный пакет было видно пыльную зелень – но цветов не встречалось. Зато всюду толпились люди. Они были одинаковы, как капли росы, и их было много, очень много – почти как цветов в Оранжерее. И, похоже, здесь они вовсе не были приниженными слугами, за уродство ввергнутыми перво-Луковицей в вечное рабство: казалось, люди – хозяева этого мира.
          Да, здесь люди чем-то неуловимым напоминали цветы. Не внешностью, конечно... Но люди были так нелепо довольны собой! И тоже не умели летать. Только у них не было врождённого изящества цветов и их умения себя держать.
          Они явно наслаждались свободой, и – по обычаю слуг в отсутствие хозяев – неумело подражали своим владыкам. Люди размахивали стеблями, разевали отверстие бутона и шумели, шумели... Как же они шумели!

          Наконец, Цветок оставили в покое. Рядом оказалось несколько его спутников. Соседи по букету тихо обсуждали положение. Похоже, торжества в честь новоприбывших откладывались. Разумеется, им уже начали оказывать должные почести – они стояли в прекрасной, как Нарцисс, Вазе посреди огромного Стола. Но странно, что их оставили одних. Странно и возмутительно...
          В воде жажда уменьшилась, но ощущение вялости не прошло. У Цветка не было даже сил держать головку – и она начала неприлично склоняться.
          Сказать по правде – он был надломлен.

          Так прошла ночь.
          Сквозь нелепый квадратик тверди в стене робко пробралось сияние.  Заря всё же пришла сюда – милосердная и родная! И Цветок озарило: он понял, как просто – взмахнуть лепестками и полететь. Взмах, ещё, – и он действительно взлетел! Это было восхитительно.
          Впрочем, Цветок ужасно удивился: он же не знал, что бабочки – на самом деле – души цветов (не всех, правда, а только по-настоящему умеющих мечтать). А как удивились его соседи...

          – «Смотрите! Самый красивый цветок завял и осыпался!» – писклявый маленький человечек был явно недоволен.
          Да, под поникшим стеблем валялись сморщенные серые лепестки. Цветок вырос из них – и сбросил: они были просто не нужны. Но люди-то этого не понимали!
          И рассказать им было некому – оставшиеся цветы даже думать отказывались о происшедшем. Они прекрасно знали, что возможно, а что – нет, и (честность – не порок!) – нельзя же было говорить о том, что произойти в приципе не могло. Это было бы ложью. Поэтому цветы молчали.

          А Цветок сидел на форточке, поводя усиками-тычинками, и предвкушение радости переполняло его. Впереди было так много интересного! Настоящий Мир манил и пьянил – таинственный, безграничный и – несомненно! – добрый.
          Но было ещё – самое-самое первоочередное...
          Страшно тянуло проверить: а что же там, за паутиной, нашёл его кумир?

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

          Здесь автор, блеснув саблезубой улыбкой, некстати обнаружил, что сказочка сия, может, и не совсем для малышей. Но уж для детей – точно: детьми можно быть независимо от возраста.
          А специально для малышей – попытка номер два...

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

                      СКАЗКА НИ О ЧЁМ
                      -------------------------

          – «Мааа, ну можно – ещё чуть-чуть?»
          Разве упросишь? А мне совсем-совсем спать не хочется! Ну, вот, – ни на пол-столечка!
          – «Глазки закрой, а я свет потушу...»
          Вот глупенькая! – не понимает: если я глаза закрою – зачем свет тушить? Всё равно ничего не видно.
          – «Мааа, я боюсь!» – может, сегодня поверит?..
          – «Никто тебя не тронет. Спи!»

          Потушила.
          Ну и ладно. Ну и пусть. Я и без света, лежа, отвернувшись, с закрытыми глазами всё-всё-всё рассмотрю! Даже лучше, чем днём.
          А этот «Никто» действительно меня не тронет: у меня сабля есть. Настоящая, только пластмассовая.
          Интересно, какой он, – Никто?

          ...На улице грузовой шмель прогудел. Люстра звякает...
          Хоть бы сказку кто рассказал... Как бабушку зимой в больницу увезли – нéкому стало рассказывать. Мама говорит – далеко теперь бабушка. Неужели так далеко, что и зайти не может?

          А я по комнате полетаю. Я всегда так делаю, когда спать не хочется. Летать даже удобнее, чем ходить: лежишь себе, лежишь, всё вокруг знаешь, – и летаешь. В куда подумаешь. Можно даже сквозь стенку пролететь. Но там папа с мамой – ругаться будут.

          Ты, в зеркале, – ну, что на меня так смотришь? Бееее!..
          Во дурак! – и он язык высунул, дразнится.
          Думает: свет потушен – я ничего не вижу. Вижу! Если глаза плотно-плотно закрыты – без света только виднее.
          А этот, в зеркале, – не я. Он просто похож.
          С таким похожим водиться нельзя: как я тогда отличу, где – я, а где – он? Это ж ужас какая путаница будет!
          А может, он и есть – Никто?
          – «Привет, Никто!».
          Смеётся.
          Не люблю я таких – корчат из себя...

          Под потолком – хорошо! Сверху такооое видно...
          На шкафу мышка сидит, сыр грызёт. Прямо как в книжке. «Не лопни, жадина!» – Не отвечает: у неё рот занят. Сердитая. «Скрип-скрип, скрип-скрип...» – грызёт, как заведённая... Или это из маминой спальни доносится? Не-а, вряд-ли, – даже меня оттуда гонят, чтоб спать не мешал.
          Вот вдруг это – не мышка? Вдруг ЭТО – вовсе даже большое и жуткое Не-Знаю-Что? Да нет, что я – маленький – в темноте себя пугать?! Мышка, как мышка: хвостатая, штанишки розовые...
          Жалко даже. Бояться – так интересно... Закричишь – мама прибегает. Спорим?
          «Скрип-скрип» затихло. Ага, ушла. Я же говорю – жадина...

          А вот и соседская Зинка. С ведёрком песка летит. «Зинка, а ты как сюда попала?» – «Летаю, тебя не спросила!». Лыбится хитро. И песок совком в меня бросает. Она всегда так делает. Вот нахалка! «Ты у себя в комнате мусори – а у меня мама не велит!». Еле выгнал.
          А Валентин-Петровна из-за люстры, маминым голосом: «Ты, Сверчков, девочек не обижай!» Обидишь таких...
          Я что – не знаю? Это Зинка так заигрывает, чтоб я на ней женился, когда большим стану. Ха! – жди.
          Вот встречу её завтра – ни-че-гошеньки не скажу! Мужик должен знать себе цену.

          ...А бабушка смотрит – и молчит. Она меня почти никогда не ругает – не то, что мама. «Ба, расскажи сказку!» – Смотрит ласково – и молчит...

          ...Щами запахло...

          И тут настало утро. Смотрю – в комнате светло, мама мне одеяло поправляет, а глаза у меня – открыты. Щами пахнет. И Никто ушёл: в зеркале край шкафа виден.
          Пускай. Куда он денется...
          – «Доброе утро, соня!» – Она думает – я спал? Ну, ни минуточки. Некогда было. Честное-распречестное.

          Вот!

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

          Ну, теперь вроде совсем «для маленьких». Или не совсем?..
          Это ж сколько сил на эту прозу уходит! И, главное, здесь читателей на неё – раз в пять меньше, чем на что рифмованное. Нет, на-фиг, на-фиг! – надо с этими экспериментами завязывать. Не моё это.

          Вот стишок – это по мне. Это – без проблем. Это нам – как в баньку сходить. Вот ща пивка открою – и начну. Только чью бы манеру слямзить? Кого-нибудь маститого, детского... Во, блин! Дедушки Корнея – кого ж ещё.

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

                      ДРЁМА И ТЁМА
                      -------------------------

                                        (Подражание К.Чуковскому)

В самой дикой чаще парка,
где цветы на клумбах ярких –
бело-розовы,
спит волшебная хибарка
под берёзами.

Там на стуле Баба Дрёма –
Дрёма Дрёмовна.
На окошке – кошка Тёма,
Тёма Тёмовна:
Тёма тёмная,
Тёма чёрная, –
ох, и ласковая!..
Но сегодня Тёме лень –
Тёма дремлет целый день,
даже глазки болят.

Разве можно столько спать?
«Кис-кис-кис! – пошли играть»
Жмурится – не хочет:
«Мурр! – Отстань – нет мочи!».

- - -

Вечером выходит Дрёма
из дверей родного дома,
потягиваясь.
Тёма сзади семенит.
Что же соню, как магнит,
и манит,
и притягивает?
А у Дрёмы в рюкзаке
сны лежат и сказки,
сладких леденцов пакет
и чуть-чуть колбаски...

- - -

Ночь упала на столицу,
и, накрывшись с головой,
– вот боится – так боится! –
плачет Ваня Лановой:
вдруг ужасный Бармаглот
в спальню Ванину войдёт? –
Как не стыдно ему,
ненасытному!

Вдруг пугаться Бармаглота
Ване стало неохота:
это Баба Дрёма лихо,
как шутиха,
бац! – и в комнату.
Тихо-тихо стало мигом,
и спокойно так...

Сказки высыпала Дрёма,
сказка каждая знакома –
и не страшно больше спать в ночной тиши:
спальня Ванина героями кишит.

Там кипят бои с Горынычами-Змеями,
там Иванушки смеются над Кащеями,
сарафаны там у царских дочек пёстрые,
великаны накрываются напёрстками...
А у речки тридцать три богатыря
всей командой лупят злого упыря,
он пищит и не даётся – жалится:
комара не взять мечом и палицей!

- - -

Слава Дрёме – ай да Дрёма! Победительница.
Ненасытных Бармаглотов устрашительница.
Славим, славим, славим Дрёму!
Кстати, где же киска Тёма?

«Раз, два, три, четыре, пять –
Я иду тебя искать!
Разыщу тебя, найду обязательно:
ты не спрячешься – сыщу, егоза, тебя!»
Ищет Ваня на диване,
под столом и под шкафами.
под ковром, на потолке, –
даже в собственной руке!

...Ох, и трудно в тёмной комнате
кошку чёрную сыскать! – Уж вы запомните...

До утра кипели поиски,
царь Додон прислал команду воинску,
прилетал старик Хоттабыч на ковре –
с ним прислали укротителя зверей.
Но, считайте, как хотите:
даже славный укротитель
– старый, грозный укротитель! –
нам не смог помочь.
Ну и ночь...

А на утро?
Ах, на утро...
Утро улыбнулось мудро –
стало сразу хорошо:
Тёма сам себя нашёл!
Cпал от шума вдалеке
он у Дрёмы в рюкзаке.

А колбаска сама куда-то делася...

%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%

          Уж наплёл – так наплёл... Нескладушки-неладушки, конечно – авось малыши не заметят. Впрочем, каков образец - таково подражание... Зато много: пока дочитаешь – уснут. А?!

♠ пики
♣ крести
♥ черви
♦ буби

Ю́ (ударение)

отступ
          отступ
                    отступ

:evil:

:)

    87878787

uyuyuyuyuuy
     iuiuiuiu

Здоровья Вам и новых стихов.