Марина Славина / Написанные рецензии

А проснёшься – увы. Те же рожи вокруг мельтешат,
Обдают второпях самогонно-пивным перегаром…
Заменяет порой стопку водки водички ушат,
Так и ты заменил параллельность перпендикуляром.

:))))

Близко к сердцу ложится ложь
О концах и началах света…

Замерцает луны плафон,
Вздрогнут стрелки, раздастся звон –
Отыграв, замолчат куранты,

Проповеднический амвон
Выступает судьбы гарантом.

Вечер тоже, как утро, мудр.
Звезд сияющий перламутр –
Как на детском лице веснушки;

Сколько ждёт нас рассветных утр –
Возвестит в полутьме кукушка.

Спасибо, Саша!

   Мальчик играет, конечно, в мячик, мальчик от девочек мячик прячет, если найдут эти дуры мячик, бросят в соседский терновый куст. Мальчик ушёл далеко от дома, местность не очень-то и знакома, но по неписанному закону думает мальчик: «Сейчас вернусь». Мячик цветной и живой почти что, праздник для радостного мальчишки, в первом составе у «Боавишты» или, на крайность, у «Спартака». Гол — аплодируют все трибуны, гол — и ревёт стадион безумно, уно моменто, всего лишь уно, слава настолько уже близка. Воображенье ему рисует: все вратари перед ним пасуют, он переигрывает вчистую всех Канисаресов на земле. Он — нападающий от рожденья, через защиту промчавшись тенью, сеет в соперниках он смятенье, кубки красуются на столе. Мяч улетает куда-то дальше, через дорогу, пожалуй, даже. В следующий раз-то он не промажет, хитрый кручёный — его секрет. Мальчик бежит за мячом вприпрыжку, не замечая машину, слишком быстро летящую на мальчишку. В этот момент замирает вре...

   Мама готовит обед на кухне, рыбе два дня: не сварить — протухнет, после, закончив, устало рухнет, будет смотреть по ТВ кино. Пахнет едой и чуть-чуть духами, пульт управления под руками, что по другой, например, программе, тоже какое-то «Мимино». Рыба всё варится, время длится, ночью без мужа давно не спится, хочется днём на часок забыться, чтобы ни звука и темнота, только никак, ни секунды больше, нужно успеть на работу, боже, строже к себе — да куда уж строже, слышите, это я вам, куда? Ночью — сиделкой, а днём — на баре, маму любая работа старит, тут о каком уж мечтать загаре, губы накрасить — минута есть. В маму внезапно стреляет током, что-то сынишка гуляет долго, в ней просыпается чувство долга, тяжек, поди, материнский крест. Мама выходит, подъезд свободен, улица тоже пустует вроде, мама кричит, мол, ты где, Володя, быстро темнеет в пустом дворе. Мамы ведь чувствуют, где их дети: что-то не так, это чует сердце, что-то не то, ощущенье смерти. В этот момент застывает вре...

   Виктор сегодня почти доволен, утром пришло sms от Оли, Оля свободна: в бистро, в кино ли, это неважно, но мы пойдём. Виктор влюблён, как мальчишка глупый, зеркалу поутру скалит зубы, носит букеты размером с клумбу, ждёт у окна её под дождём. Виктор на съёмной живёт квартире, классно стреляет в соседнем тире, Виктору двадцать, кажись, четыре, молод, подтянут, вполне умён. Вот, на неделе купил машину, планы на отпуск теперь большие, ехать с друзьями в Париж решили, Олю, возможно, с собой возьмём. Радио бьёт танцевальный ритм, Виктор пьёт пиво с довольным видом, надо себя ограничить литром: всё-таки ехать потом домой. Друг говорит: погоди, останься, скоро начнутся такие танцы, Оля заждётся, поеду, братцы. «Оля, — смеются, — о боже мой!» Виктор садится за руль нетрезвым, скорость он любит, признаться честно, медленно ехать — неинтересно, если ты быстр — то ты в игре. Виктор себя ощущает мачо, красный мустанг по дороге скачет, тут выбегает на трассу мальчик. В этот момент замирает вре...

   Время застыло и стало магмой, патокой, мёдом и кашей манной, чем-то таким безусловно странным, вязко-текучим, пустым на вкус. Время расселось в удобном кресле, время не знает «когда» и «если», так как все эти «когда» и «если» пахнут не лучше, чем старый скунс. Если мальчишка не бросит мячик, мячик, естественно, не ускачет, мама, естественно, не заплачет, так, отругает, и это всё. Если водитель не выпьет пива, Оля не будет слегка игрива, сложится паззл вполне красиво: жулик наказан, Малыш спасён. Время не знает, на что решиться, вроде не хочется быть убийцей, только надолго остановиться — это неправильно, сто пудов. Там ведь немного, не больше метра, хуже для паузы нет момента, тут уж какие эксперименты, чуть с поводка — и уже готов.

   Здравствуйте, дети. Себя устроив в шкуре любого из трёх героев, пишем об этом красивым строем, на сочинение — полчаса. Пишем, пожалуйста, аккуратно, буквы желательно, чтобы рядно, почерк красиво, легко, нарядно, так, чтобы радовались глаза. Мальчик застыл в двух шагах от смерти, Виктор не видит его — поверьте, маме — бумажка в простом конверте, пишем об этом сквозь «не могу». Пишем о том, что ни дня покоя, пишем о том, что мы все — изгои.

   Если рискнёшь написать другое — я у тебя в долгу.

Я у моря сижу. Где взять сил – эту ночь скоротать?
Шепчет в ухо прибой: - Всё изменится… все будут счастливы…
А в болоте души из надежд пролагается гать,
И галдящим вокруг собутыльникам верится нА слово.
Налетающий бриз прямо с пальмы мне сбросит банан.
Суматошно вокруг… но, подумав – а вдруг мало шума нам? –
Мой смешной визави, тот, что был не особенно пьян,
Магнитолу включил и поставил слащавого Шумана.
Скальпель дрогнул в руке, причиняя ненужную боль,
Промахнувшись, прошёл на вершок над сердечною мышцею,
Волосатый чувак, в профиль – вылитый старый Жан-Поль,
Пьяных шлюх разогнав, подавился надкушенной пиццею;
И по малым частям сердце снова под рёбра ушло,
А старался, кромсал на кусочки фрактальные вроде я…
Тут ведь, как ни крути – в непомерное выльется зло
Прозвучавшая вдруг не по теме, не к месту мелодия…

)))))

Всё, что не выскажешь всуе, останется тайной,
Разбередив неокрепшую нервную душу…
Тот, кто отсутствует – вечно опущенный «крайний»,
Но не всегда нам козёл отпущения нужен;

Просто те мысли, что ловко от нас ускользнули,
«В списках не значатся» только на время, условно -
И возвращаются свистнувшей снайперской пулей,
Стоит, расслабившись, съёжиться в неге любовной.

Цок-цок-цок - семенят окобо вдоль по улочкам ханамати… Кимоно – распахни, попробуй! – не чета европейским платьям, и не сшито оно, а свито – просто цельный отрезок ткани; оби аспидом ядовитым туго талию заарканил; воротник безупречно белый, гребень, шпильки, шиньон простейший… Занимаюсь серьезным делом! Я же вам не юдзё, а гейша!
Куртизанки – иного склада, всем доступны, кому желанны… Я – сражаю единым взглядом, как сказал покровитель – «данна». Я освоила флейту «фуэ», мне знаком барабан «цудзуми»; против секса же – протестую… и пока что никто не умер…)) Я играю на сямисэне – на японской трехструнной лютне, в икебане цветов весенних размещу и любовь, и плутни, сменой чая, сакэ и риса пробуждаю в мужчине чувства… Я – рассказчица и актриса. Просто я – «человек искусства»…

Помню: сбежалась толпа с топорами и тёслами -
И полетела щепа, шелестя под откосами;
Лес волочили по полю упряжками-цугами,
Клиньями брёвна кололи, ровняли их стругами,
Сруб от земли до небес возвели без фундамента,
Сделан тесовый навес - крепок дуб, словно камень, там;
На восьмигранном подклете – высокие ярусы,
Купол на жестком «скелете» вздувается парусом,
Сбоку – прируб алтаря и крыльцо со ступеньками,
Стёкла в закате горят и отрывисто тенькают,
Если коснётся их веткой берёза плакучая…
Эти картины нередко тревожат и мучают:
Всё-таки я шесть веков простояла над озером,
Здесь до брусков-позвонков меня зимы морозили,
Ветер гремел лемехами побитого купола,
Стены, покрытые мхами, метелица щупала…
Только я всё же ни дня не страдала болезнями,
Веру людскую храня за крестами железными;
Дремлют в киотах иконы – источники святости…
Церковь я. Божьи законы – в моей угловатости.

:)))))))))))))

 Когда же ты выйдешь, мой мальчик, на поле боя, услышишь стрельбу и внезапно поймёшь, дурак, что здесь всё иначе, что время совсем другое, и даже команды сержанта звучат не так, ты будешь бежать, заводя своё тело криком, ты будешь стрелять в непрозрачный горячий дым, и станет в какой-то момент непривычно тихо, и ты, слава Богу, останешься молодым. Но это случайность, всего лишь свинья на бойне, планктон, попадающий в алчный китовый рот; как врач не задержит внимания на бубоне, так вряд ли твоё дезертирство заметит взвод. Ты будешь лежать, будут рядом лежать другие, смотреть в никуда, неподвижно врастать в траву, и будут бледнеть персональные берегини, которые без носителей — не живут.

   Коса рассекает колосья, косец устало с покатого лба вытирает горячий пот; обеда-ссобойки опять неприлично мало, но нужно работать, пшеница — она не ждёт, сгнивает наутро и снова растёт под вечер, и нужно косить до предела и на износ; бывает, в такую систему сойдутся вещи, что день прогуляешь — не хватит десятка кос. Вон тот колосок — это мальчик, болевший долго и страшно уже надоевший плохим врачам; другой — это толстый владелец партийной «Волги», любивший кататься на скорости по ночам. А вот и старик, отходящий в своей постели, среди одиночества, скорби и темноты. А вот и полярник, нашедший покой в метели. А вот и иракский смертник. А вот и ты.

   Мы все лишь пшеница. Мы — рожь. Мы — овёс. Мы — просо. Мы — злаки, которым нельзя превращаться в хлеб. Скоси нас, работник, сорви нас, оставь вопросы; землёю рождённых назад возврати земле. Война или голод, болезни, цунами, сели, лавины, обвалы, теракты, эффект толпы, случайные выстрелы, выстрелы мимо цели — да мало ль причин для рутинной твоей косьбы? Когда же устанет косец, ослабеют руки и кошки в атаку пойдут, на душе скребя, взмахнёт он косой, засвистит, заглушая звуки, и точным последним ударом сорвёт себя.

   Беги, дурачок, улепётывай с поля боя, беги через лес, через пашни, вперёд, вперёд — в далёкие земли, где небушко голубое, где льются в речных берегах молоко и мёд. Ты выйдешь на поле и скажешь «спасибо, Боже», найдёшь мертвеца в затвердевшей сухой грязи.

   Возьми у него инструмент. Наточи как можешь. А дальше — коси. Не отлынивай, брат, коси.