Народное избранное (июнь11) (Литературные конкурсы)

На смерть Х.
http://magazines.russ.ru/znamia/2001/12/fedorov.html


Умер хомяк. Умер во сне.
Не объяснил, почему.
Вечером был бодрый вполне,
Утром гляжу — не пойму:

Умер хомяк. Что за дела?
(Ладно уж, скорбь, помолчи!)
А за окном Пасха была —
Люди несли куличи.

Яйца несли. Пасха была!
Муха долбилась в стекло.
Как хорошо — дочка спала —
Можно сказать, повезло.

Я ей скажу: «Он убежал.
Дырку прогрыз — и пока!»
Мне самому, знаешь, как жаль
Маленького хомяка.
----------------------------

(Хомяка жалко ;-(

Местожительство: Москва
Занятие: беззаботный безработный

*

У самого края, по бровке, по кромке
огромного поля, у звёзд на виду,
бреду я. Ты слышишь мой голос негромкий?
Ты видишь, как медленно, тяжко иду?

Когда-то казалось, что мы всемогущи,
что юности вовсе не будет конца...
Шаги всё короче, звучанье всё глуше,
и тонут во тьме очертанья лица.

В ночи ни тепла, ни печали, ни гнева -
всего, что имело значение днём.
Я движусь - и путь упирается в небо.
И звёзды встречают озябшим огнём.

*

Листок царапаю пером -
и тянется строка.
Как будто тащится паром
и морщится река.

Волна торопится к волне.
Окаменел канат.
И движутся слова во мне,
как нА берег накат.

И речь о тяготах пути,
о зле и благе речь.
О, жить не поле перейти,
но реку пересечь!

Вот окна дальние зажёг
там, за спиной закат.
А рядом новый бережок
обманчиво покат.

Упорно движимы пером,
стыкуются слова.
Всё ближе к берегу паром.
Канат как тетива...

*

Скакать, как мальчишка,
по лугу лететь босиком,
пиная мячишко
и пульс ощущая виском.

Бежать, задыхаясь,
и небу нести эту весть.
О том, что уха есть
и нам её дымную есть.

Босыми ногами
траву молодую ласкать.
И в шуме и гаме
кукушки считалку искать.

И знать, зарекаясь
от СПИДа, тюрьмы и сумы,
о том, что река есть
и, каюсь, что есть ещё мы.

Что в мире наживы
бесплатно текут облака.
И мы ещё живы,
пока не унять поплавка.

*

Время беспутно, и спутаны карты.
В памяти озера
поступь эскадры.
Блёкнет, как лица на выцветшем фото,
слава былая бывалого флота.

Видят во снах океанские мили
старые, ржавые, рыжие цепи -
те, на которые флот посадили,
чтоб охранял одичалые степи.

Склянки не звякнут, сирены не рыкнут.
Картой краплёною лоция бита.
Цепи на солнце потерянно дрыхнут.
База военная богом забыта.

К Чёрному морю махнём дикарями.
Клёво в обнимку лежать с якорями.
Солоновата слеза Донузлава.
Слава эскадре! Посмертная слава.

*

Занавеска выгнулась горбато,
сквозняком захвачена врасплох.
Это я вернулся виновато,
потому такой переполох.

То ли вправду, то ли понарошку
воротился нынче я домой.
Хлебосольно лунную дорожку
расстелила ночь передо мной.

Опустился я неслышно в кресло.
На портьере те же кружева.
И тоска в душе моей воскресла,
а любовь и без того жива.

Голубых игольчатых вкраплений
в небесах задумчивых полно.
И легла мне кошка на колени -
та, которой нет давным-давно.

*

Опять ни облачка на небе,
в душе ни горести, ни зла.
Заказан осенью молебен
во славу света и тепла.

Мотив, известно, незатейлив.
Но звуки женственно добры.
Осин с берёзами запели
многоголосые хоры.

Какие солнечные числа
для песен осень отвела!
Звучат возвышенно и чисто
лучистых дней колокола.

Всего отпущено по смете:
и медь,и золото в листве.
И думать не к чему о смерти,
когда ни тучки в синеве.

*

Полёту творчество сродни.
Пари, чтобы творить!
Нам безопасности ремни
мешают воспарить.

Не сбрось наездника, прошу,
крылатый мой рысак,
ведь у меня не парашют,
потрёпанный рюкзак.

Не накопили мы добра -
ни кольев ни двора.
И только пламени игра
на кончике пера.

Под нами волны камыша,
растения в цвету.
Сгорает певчая душа,
теряя высоту.

Крупицы звёздного песка
дневной расплавит свет.
И лишь останется строка –
пунктир, летучий след.

   Мальчик играет, конечно, в мячик, мальчик от девочек мячик прячет, если найдут эти дуры мячик, бросят в соседский терновый куст. Мальчик ушёл далеко от дома, местность не очень-то и знакома, но по неписанному закону думает мальчик: «Сейчас вернусь». Мячик цветной и живой почти что, праздник для радостного мальчишки, в первом составе у «Боавишты» или, на крайность, у «Спартака». Гол — аплодируют все трибуны, гол — и ревёт стадион безумно, уно моменто, всего лишь уно, слава настолько уже близка. Воображенье ему рисует: все вратари перед ним пасуют, он переигрывает вчистую всех Канисаресов на земле. Он — нападающий от рожденья, через защиту промчавшись тенью, сеет в соперниках он смятенье, кубки красуются на столе. Мяч улетает куда-то дальше, через дорогу, пожалуй, даже. В следующий раз-то он не промажет, хитрый кручёный — его секрет. Мальчик бежит за мячом вприпрыжку, не замечая машину, слишком быстро летящую на мальчишку. В этот момент замирает вре...

   Мама готовит обед на кухне, рыбе два дня: не сварить — протухнет, после, закончив, устало рухнет, будет смотреть по ТВ кино. Пахнет едой и чуть-чуть духами, пульт управления под руками, что по другой, например, программе, тоже какое-то «Мимино». Рыба всё варится, время длится, ночью без мужа давно не спится, хочется днём на часок забыться, чтобы ни звука и темнота, только никак, ни секунды больше, нужно успеть на работу, боже, строже к себе — да куда уж строже, слышите, это я вам, куда? Ночью — сиделкой, а днём — на баре, маму любая работа старит, тут о каком уж мечтать загаре, губы накрасить — минута есть. В маму внезапно стреляет током, что-то сынишка гуляет долго, в ней просыпается чувство долга, тяжек, поди, материнский крест. Мама выходит, подъезд свободен, улица тоже пустует вроде, мама кричит, мол, ты где, Володя, быстро темнеет в пустом дворе. Мамы ведь чувствуют, где их дети: что-то не так, это чует сердце, что-то не то, ощущенье смерти. В этот момент застывает вре...

   Виктор сегодня почти доволен, утром пришло sms от Оли, Оля свободна: в бистро, в кино ли, это неважно, но мы пойдём. Виктор влюблён, как мальчишка глупый, зеркалу поутру скалит зубы, носит букеты размером с клумбу, ждёт у окна её под дождём. Виктор на съёмной живёт квартире, классно стреляет в соседнем тире, Виктору двадцать, кажись, четыре, молод, подтянут, вполне умён. Вот, на неделе купил машину, планы на отпуск теперь большие, ехать с друзьями в Париж решили, Олю, возможно, с собой возьмём. Радио бьёт танцевальный ритм, Виктор пьёт пиво с довольным видом, надо себя ограничить литром: всё-таки ехать потом домой. Друг говорит: погоди, останься, скоро начнутся такие танцы, Оля заждётся, поеду, братцы. «Оля, — смеются, — о боже мой!» Виктор садится за руль нетрезвым, скорость он любит, признаться честно, медленно ехать — неинтересно, если ты быстр — то ты в игре. Виктор себя ощущает мачо, красный мустанг по дороге скачет, тут выбегает на трассу мальчик. В этот момент замирает вре...

   Время застыло и стало магмой, патокой, мёдом и кашей манной, чем-то таким безусловно странным, вязко-текучим, пустым на вкус. Время расселось в удобном кресле, время не знает «когда» и «если», так как все эти «когда» и «если» пахнут не лучше, чем старый скунс. Если мальчишка не бросит мячик, мячик, естественно, не ускачет, мама, естественно, не заплачет, так, отругает, и это всё. Если водитель не выпьет пива, Оля не будет слегка игрива, сложится паззл вполне красиво: жулик наказан, Малыш спасён. Время не знает, на что решиться, вроде не хочется быть убийцей, только надолго остановиться — это неправильно, сто пудов. Там ведь немного, не больше метра, хуже для паузы нет момента, тут уж какие эксперименты, чуть с поводка — и уже готов.

   Здравствуйте, дети. Себя устроив в шкуре любого из трёх героев, пишем об этом красивым строем, на сочинение — полчаса. Пишем, пожалуйста, аккуратно, буквы желательно, чтобы рядно, почерк красиво, легко, нарядно, так, чтобы радовались глаза. Мальчик застыл в двух шагах от смерти, Виктор не видит его — поверьте, маме — бумажка в простом конверте, пишем об этом сквозь «не могу». Пишем о том, что ни дня покоя, пишем о том, что мы все — изгои.

   Если рискнёшь написать другое — я у тебя в долгу.

1. так и надо

это будет недобрая сказка, но лучше правды, чего ты морщишься.
правда пахнет парадной после ухода уборщицы.
это будет сказка, она никогда не кончится, я не хочу обратно –

туда, где на кухнях пляшет и прячется синий газ,
туда, где в любые будни по мокрым шоссе на исходе ночи
бегают в белых кроссовках, с собаками, парами, поодиночке,
торопятся на работу, не открывая глаз,
курят, складывают зонты и кутаются в пальто
бывшие ангелы.
ныне – не знаю, кто.
туда, где никто не дышит – затем, что не знает, как.
Боже, сыграй один, я твой лучший зритель!
дай мне последний звонок, подари мне знак, я хочу увидеть,

как вечером со стороны реки в тяжелую стынь двора
выходят зеркальщики, часовщики и кукольных дел мастера;
выходят, встают, и смыкают круг, и движутся посолонь;
как с их беспокойных горячих рук стекает живой огонь…
и жить – покуда несут огни под окнами вдоль мостовых.
никто не видит их – но они бессмертнее всех живых.

чем тебе дышится вечером, как тебе верится,
когда ты чуешь, ладонью прижав висок,
как под кожей крутится страшная божья мельница,
резное латунное колесо;
и тот, изнутри, кто будто бы враг,
шепчет: гляди, ты достоин ада,
все это теперь твое, так тебе и надо…

он прав.
мне надо именно так.

2. вода

теперь гляди, какой стеклянный март,
окликнешь - все равно не отзовется:
кто очарован, тот не виноват;
а завтра солнце
перетечет из мартовской слюды
слежавшейся, нетронутой, нетленной,
в сквозное одиночество воды,
стоящей по колено.
и руки врозь, и небо пополам,
и завтра нехорошая погода -
вода, вода, прильнувшая к стволам,
и корни, утекающие в воду.
под ними молодой придонный ил,
над ними свет летает снежной солью,
так осторожен, будто сделал больно.
так равнодушен, будто разлюбил.

3. дом а потом дым

в жаркую землю летом толкались посохи,
звезды текли дорогами птичьих стай.
долго ходил по болоту как посуху?
а вот теперь - летай!
жди на пустых полях голубых проталин,
в небе всю зиму темно - не видать ни зги.
знаешь, как сделать, чтобы твой дом летал?
сожги.

спрятано под снегами, а до сих пор болит,
сажей рисует по белому пройденную версту.
летом мещерские девочки щурились в выгоревший зенит,
и были глаза их - как ягоды, прозрачные на свету.
ветер одних загонял под крыши, другим - пел,
нес над кронами и над кровлями красный горячий сон.
в нежилых домах по углам собирался пепел,
в уголках глаз - соль.

что отжило - засыпано этой солью,
не стирать белья, со стола не сметать крох -
не поет вода, никого не хранит осока,
никого не ловит за щиколотки мокрый мох.
все равно зима, над землей долго стоят льды.
по утрам так сонно, не разлепить век.
это был дом.
дом, а потом дым.
а потом снег.

4. который построил дом

пальцы разжать за шаг до знакомой двери,
выпустить и смотреть, как берет вода -
лучше бы так,
чем носить на плечах оловянные перья,
деревянные спицы,
стеклянные города.

встать поперек огня и навек обжечься,
подлечиться и жить
в своем никогда-нигде -
лучше, чем быть дурацким английским джеком:
в волосах побелка, в котомке кило гвоздей.

чтобы без спросу гости - и чтобы на них не злиться:
чтобы стелить им постели и наливать вина,
чтобы всю ночь стирать с них чужие лица
и писать на ладонях прежние имена.

будет долгая ночь, а когда ты отсюда выйдешь,
знаешь, что я тебе отдам?
подожди до рассвета и сам увидишь:
открываешь окно - а там
в небеса глядят оттаявшие колодцы,
шевелят ресницами из глубины земли.
переходи небо.
перекати-солнце.
посторожи меня ночью.
мало ли.

5. perfectum

никуда не надо, постой, остынь,
что ж тебе не терпится - руку в реку?
на земле прекрасно: весна, латынь,
мокрые газоны, фонарь, аптека.

потому-то здесь так спокойно быть,
проплывать украдкой в зеленый полдень,
где стоит студенческий хрупкий быт,
нерушим и нежен, как дом господень.

потому что и этот случайный дом
отлетит с земли невесомым паром.
потому что чудо всегда - потом,
а сегодня дождь и четыре пары.

хорошо бы - майская суета,
чтобы лоб горячий к прохладной парте,
чтобы снились сумрачные места,
до сих пор невидимые на картах,

чтобы горький дым и плохая связь,
чтобы в небо глянуть - а небо рядом.
заблудиться заживо и пропасть -
и пускай меня не найдут, не надо.

будто разрисованное стекло -
держишь и не дышишь: не расколоть бы.
а иначе все, что цвело, жило
обрастет чернильной латинской плотью,

ускользнет, как ветер по волосам,
желтое, зеленое, голубое...
говорят про добрые чудеса -
мне не надо добрых. сойдет любое.

Андрей Хаданович
http://magazines.russ.ru/authors/h/hadanovich/

Ложные друзья переводчика

Он верил в Деда-Мороза, она — в похищенье Европы,
его родители — в коммунизм, ее — в гороскопы.
Он — февральская Рыба, она — июльский Рак,
ее предки терпели его на первых порах.

Они были яйцеголовой элитой:
папа — юрист, мама — просто мегера.
Кавалеру их дочери было восемь лет с половиной.
Все его звали Гоша, она называла — Гера.

Она была вундеркинд, знала какие-то крохи
латинского. “Carpe diem, Гера! Переведешь из Горация?”
Он ощипал отрывной календарь. После стоял на горохе:
отец тогда не попал на поезд, а рука у отца горячая.

Через десять лет он встретил ее: пляжный сезон, Юрмала.
Увидел — бросился в море. Она от него юркнула.
Она кричала: “Тону!”, а он: “Не утонешь, пончик!” —
и переводил ее с волны на волну, как опытный переводчик.

Она ему: “Што ты робіш?”, он в ответ: “То и делаю!” —
и целовал ее в Балтийское море, все как положено.
Потом шутил, что выше ее на целую
голову. А она ему: “Голову? Ты ж на нее — отмороженный!”

Ее отец сказал ему: “Сам уйдешь — или гнать пинками?”
А он в ответ: “Carpe diem! Это Гораций Флакк.
Вы шьете мне дело стежками, я вам — стишками”.
И хлопнул дверью — так, что сломал косяк.

Ее мать рыдала на кухне, обрабатывая дочку,
восемь часов подряд, не убавляя звук:
“Доча, если хочешь учиться на переводчика,
учись, только запомни, Гера — твой ложный друг!

Хочешь на переводчика — меньше всякой поэзии!
Хочешь в Лингвистический — дружи с головой!”
Ночью ей приснилось, что голову ему отрезали,
и она с ней общалась, как будто с живой,
любовалась улыбкой с беларусьфильмовским прикусом,
и закопала в горшке с маминым фикусом.

Один назовет это сказкой или мистикой,
другой скажет: “Мир — театр, что начинается с вешалки”.
Сегодня она работает высокооплачиваемой синхронисткой.
Он сидит у нее на шее и переводит стишки.

Баллада о тридцать восьмом троллейбусе

Тридцать восьмой троллейбус зажигает свои бортовые огни:
нечего делать на остановке — что мы стоим, как пни?

Полеты зимой? Никогда. Ясно и ворону.
Но у водителя звезды в глазах светят уже во все стороны.

Погода шепчет — нелетная, правды и в крыльях нет,
и светофор заикается, включая свой красный свет.

“Красная Маска Смерти”, — сказал бы тут Эдгар По.
Но тридцать восьмой троллейбус не пойдет сегодня в депо.

У зевак под зимними шапками волосы дыбом встают,
когда тридцать восьмой покидает наш ледяной приют.

Как от вальса, головы кружатся у пассажиров и их дам.
“Троллейбус летит на небо. Следующая остановка — там…

Не забывайте оплачивать, — слышится, как пароль, —
на воздушной линии сегодня работает контроль…

Не отвлекайте водителя, набирающего высоту.
Убедительно просим держать леденец во рту.

Не компостируйте талоны, если есть проездной билет.
Уступайте ангелам пожилого возраста — правды и в крыльях
нет.

Бизнес-класс для пассажиров с детьми и инвали…”
Больше объявлений с неба не доносится до земли…

Троллейбус летит вверху, внизу летит его тень.
Небесный диспетчер сбился со счета:
тридцать восьмой троллейбус за день!

      * * *

сны о потерянном времени приходят без вариантов
дятел стучит по дереву — знай о своей судьбе
в этом мире все больше и больше качественного антиквариата
и все меньше и меньше места некачественному тебе

но есть еще солнце анфас и месяца желтый профиль
и лирики-дилетанты и делирики-профи
и броуновское движение от вечных прух и непрух
на ощупь к палаткам подружек и просто подруг

отряды новых писателей все перепишут начисто
высокопарные парни с рифмами парными
и новый плохой поэт родится под знаком качества
чтоб антикварные опусы стали когда-нибудь кварными

переводчик Игорь Белов

Юлий Буркин
Потрясения обжоры
http://lib.rus.ec/b/108467/read

Какая вкусная бумажка… Я тихонько вздыхаю. Хочется ее съесть, но нельзя. Я непроизвольно тяну верхние лапки к письменному столу, но хозяйский ботинок настигает меня, и я отлетаю в угол.

– Но-но! – рявкает хозяин. – Сколько раз я тебе говорил: не смей ничего брать со стола, кроме окурков!

Говорил… Но одно дело окурки, другое – бумага. Белая, нежная…

– Пшел вон из кабинета! – командует хозяин.

Плохо дело. Впрочем, если пошариться по квартире, всегда можно найти хоть что-нибудь вкусненькое. Не такое, как бумага, но все-таки.

Проворно перебирая тремя нижними лапками, расположенными у меня под круглым днищем, я перемещаюсь из кабинета в гостиную. Тут я сегодня был уже раз пять, так что здесь ловить нечего.

Перехожу в спальню. С кресла за мной неодобрительно наблюдает кот. Возможно, помнит то недоразумение, которое произошло между нами, когда я еще не знал, что живое кушать нельзя. Как это печально! Я подозреваю, что живое очень вкусно.

Но нельзя, так нельзя. Я проползаю мимо, кот дергает кончиком хвоста и демонстративно перестает обращать на меня внимание.

О чудо! Посередине комнаты что-то явно очень и очень вкусное, аромат завораживающий. Главное, не спешить и точно убедиться, что это мусор, а не какая-то нужная хозяину вещь.

Осторожно подкрадываюсь, присматриваюсь, принюхиваюсь… К сожалению, это нужный хозяину предмет «тапок». И я опять остаюсь голодным.

В принципе, я могу не есть вообще, я ведь уже не расту. Но я очень люблю есть, в этом смысл моей квазижизни. А потому – не стоять! Не унывать! Вперед, на поиски!

На кухне хлопает дверца холодильника, и я опрометью кидаюсь туда: если хозяин собрался есть, то и мне может что-нибудь перепасть – яичная скорлупа, корочка банана или какая-нибудь упаковка.

Без особого труда меня обгоняет кот. Еще бы, вон у него какие длинные лапище, и у него их четыре. А из-за того, что у меня опорных лапок только три, я при ходьбе все время вращаюсь. Это хорошо для обзора, но не для скорости.

Кот тоже надеется, что что-то достанется и ему. Не мусор, а что-нибудь специально для него заготовленное. Но для меня это даже хорошо: чем больше кот ест, тем больше вырабатывает отходов. Не очень вкусных, но все-таки. А еще иногда хозяин дает ему что-нибудь такое, что он не может съесть полностью, и тогда остатки достаются мне.

Досеменив до кухни я осторожно выглядываю из дверного проема. Хозяин не любит, когда я бестолку суечусь у него под ногами.

О счастье! О радость! Он собрался варить креветки! Дело даже не в шелухе, а в том, что креветки он без пива не ест. Обожаю стекло! Оно такое чистое! Особенно люблю, как оно хрустит на моих нижних титановых жвалах. Впрочем, и шелуха – штука неплохая.

На своем месте, урча и установив хвост трубой, ест рыбку кот. Значит, будут еще и косточки.

– Урод, – говорит хозяин (УРОД это Утилизатор Разумный Околоживой Домашний), – иди отсюда. Потом придешь и слопаешь своё, а пока – гуляй.

Обидно, конечно, но я не гордый. Отправляюсь бродить по квартире. Но я уже столько раз здесь все облазил… Пыль и та с прошлого обхода осесть не успела.

Хотя… Если говорить о пыли, то есть какой-то смысл поискать ее в библиотеке. И я направляюсь туда. Уборка пыли в библиотеке – дело самое трудоемкое, потому, сколько ее не убирай, что-нибудь еще да найдется.

Хватаю с пола пульт и, принюхиваясь, забираюсь на стремянку. На четвертой полке слева что-то есть. Запах довольно отчетливый. Жму на пульте соответствующую кнопку, и стремянка приходит в движение. Стоп! Да-а… Не густо. Собираю пыль в щепотку и забрасываю в рот. Хорошо, но мало.

Принюхиваюсь и чувствую настоящие залежи на шестой полке. Не достать… А может быть, все-таки? Жму на кнопку со стрелкой «вверх», поднимаюсь до предела, встаю на цыпочки, тяну лапки изо всех сил… Ну! Еще чуть-чуть! Слегка подпрыгиваю, хватаюсь за книжку… И, потеряв равновесие, срываюсь вместе с ней на пол.

Ударился я пребольно, да и от хозяина будет нагоняй, если я не смогу поставить книгу на место. Надо хотя бы пыль сожрать поскорее, пока он не явился.

Прихрамывая, ковыляю к книжке. Она открыта. Эх!.. Сожрать бы ее. По косвенному определению, то, что лежит на полу и не на месте, является мусором… Но нет. Себя не обманешь. Это нужный хозяину предмет «книга», и ничего тут не поделаешь. И «не на место» я его сам уронил.

Я, кстати, умею читать. Все квазиживые устройства умеют читать… Иногда полезно. Что тут хотя бы написано, в этом нужном хозяину предмете «книга»?

… Когда хозяин вошел в комнату, я рыдал горючими слезами. Никаких слез у меня, конечно, не бывает, но как не рыдать, читая такое?! Некоторые слова я не понимаю, но ситуацию в целом представил явственно и примерил ее на себя.

Если бы в этом доме жил еще один околоживой утилизатор… Нет, не так. Если бы в этом доме жило два хозяина, и они ненавидели бы друг друга, но у каждого из них был бы свой УРОД…

– Урна, ты где? – нахмурился хозяин. – Я тебя уже сто лет зову. Там, на кухне, мусора навалом…

Я впал в ступор. С одной стороны хочется со всех лапок кинуться на кухню, с другой – хозяин тогда поставит книжку на место, а я ее еще не дочитал…

– Да что это с тобой, говноед? – изумился он. – Что это у тебя? – Он наклонился и поднял книгу с пола. – Шекспир? «Ромео и Джульетта». Наглость, конечно, но я сегодня добрый: можешь сожрать, у меня эта пьеса есть в полном собрании. – С этими словами он кинул книгу мне в пасть.

Сегодня день великих потрясений! Сперва я упал с высоты, потом рыдал от жалости, а теперь, вот, – о радость! – мне дали на съедение целую книгу!

Но… Я не дочитал ее… И вообще, я не могу ее есть… После всего.

Я наклонился, и книга выпала из моей пасти обратно на пол.

– Не понял?.. – уставился на меня хозяин. Потом пожал плечами, отвернулся, достал из кармана коммуникатор и набрал номер.

Вскоре в настенном стереоэкране возникло лицо хозяйского дружка Вадика.

– Чё хотел? – спросил он.

– Проблема, – сказал хозяин.

– Какая?

– Мой УРОД читает «Ромео и Джульетту».

– Лихо! – хохотнул Вадик. – А сколько ему?

– Вы мне его года три назад подарили.

– И чего ты хочешь? Ему уже давно пора размножаться.

– Ну-у, я не думал, что это обязательно…

– Ага. Тебе обязательно, а ему – нет?

– Убедительно…

– Ты инструкцию читал?

– Давно.

– То-то и оно. Или размножаться, или стерилизовать, другого пути нет.

– Хм-м… И где я возьму ему пару?

– По объявлению. Заводчиков навалом. А стерилизовать не хочешь?

– Да нет, ладно уж… Итак урод… Раньше мне надо было думать. А теперь, когда он «Ромео и Джульетту» читает, как-то не того…

– Добрый ты больно. Тогда купи ему пару, раз уж на то пошло.

– А что? Идея. Так, наверное, и сделаю. Только куда детенышей девать?

– Куда, куда! Их в магазинах принимают, денег дают. Еще и заработаешь.

– Точно? Ну ладно тогда. Пока…

Он отключился и посмотрел на меня:

– Все понял?

Конечно, понял!!! Еще бы не понял!!! И не только понял, но и потрясен! Неужели, написанное в книге – правда? Неужели так бывает?! Неужели в этом доме скоро появится УРОДка?!!

– Ты хоть рад, говноед? – все не понимал хозяин. – Попрыгай, что ли, если рад.

Я дважды подпрыгнул настолько, насколько мне позволили лапки, и хозяин удовлетворенно кивнул:

– Ну, ладно тогда. Надеюсь, больше с тобой проблем не будет. Беги на кухню… – он запнулся, а потом закончил: – Когда дочитаешь. – И вышел из комнаты.

Великий, поистине великий день! Хозяин говорит со мной как с равным… «Когда дочитаешь…» А скоро он купит мне пару!.. У него у самого нет пары, а мне – купит…

И вдруг, как гром среди ясного неба, мысль: «Два УРОДа?! А мусора столько же?!»

Я поспешно запихал книжку в пасть. Пока разрешено.

«В конце концов, дочитать можно и в полном собрании, – думал я, жуя вкуснющую бумагу по дороге на кухню. – Или вообще. Практика важнее…»

Как не надо спасать людей

Самая первая помощь – 10 опасных заблуждений. Неважно, откуда и когда они взялись, но практически каждый наш человек имеет некие знания об оказании первой помощи. Увы, в большинстве случаев этот набор знаний представляет собой кашу из стереотипов и слухов, и применение этой каши на практике не просто бесполезно, но и опасно.

Как не надо спасать людей

К примеру, все знают, что на перелом надо наложить шину. И большинство представляют себе эту шину как две-три палки, в идеале — штакетины от забора с остатками традиционной росписи. Когда же возникает необходимость помочь, почему-то выясняется, что человек совсем не радуется, когда его сломанную руку-ногу пытаются выпрямить и привязать к палке.
А все потому, что перелом надо фиксировать в том положении, которое наиболее комфортно для пострадавшего. Конечность при этом, как правило, полусогнута. Вот так. Вы об этом знали? Надеюсь, что да. И потому над перечисленной ниже десяткой наиболее распространенных неправильных стереотипов оказания первой помощи посмеетесь, как над давно известной вещью. Или задумаетесь. Или запомните. А лучше всего — найдете время и пройдете хорошие курсы оказания первой помощи. Вдруг, не дай бог, пригодится.

1. Сам погибай, а товарища выручай

Этот стереотип крепко-накрепко вбит в головы представителей старшего поколения фильмами, книжками и просто идеологией советского времени, отчаянно воспевавшей героизм и самопожертвование. Спору нет — качества эти важны, ценны и иногда даже необходимы. Но в реальной жизни, на улице, в городе или на природе следование заученным правилам может стоить жизни как герою, так и спасаемому.
Простой пример — машина врезалась в столб линии электропередачи. Водитель сидит внутри без сознания, ток ему не страшен. И вдруг на выручку ему бросается герой. Добегает до машины, не видя провода, и раз — одним пострадавшим больше. Следом – еще герой, потом — еще пара… и вот перед нами машина с живым водителем, окруженная кучей героических тел, так и не успевших вызвать спасателей и «скорую». Ясное дело, шумиха в прессе, митинг с плакатами «Доколе?!», кого-то засудили, а в целом по стране ввели чрезвычайное положение.
Короче — бардак, а все почему? Потому что наши герои не знали одного простого правила — сначала определите, что угрожает вам, а уже потом — что угрожает пострадавшему, ведь если с вами что-то случится, помочь вы уже не сможете. Оцените обстановку, позвоните 01 и по возможности воздержитесь от экстремального героизма. Как бы это цинично ни звучало, один труп всегда лучше, чем два.

2. Достать любыми средствами

Продолжим тему дорог и ДТП. Вы не поверите, сколь распространен у нас в стране следующий сценарий: скорая и спасатели приезжают к месту аварии, а пострадавшие уже извлечены из покореженных машин, уложены в тенечке и напоены водичкой. При этом добровольные спасатели тянули людей из машин за руки-ноги и вдобавок к уже полученным травмам нагнали еще парочку совсем небезобидных, вроде деформации поломанного позвоночника. Так бы человек посидел в машине, дождался помощи, спецы аккуратно эту машину разобрали бы, положили его на носилки и передали врачам. Полгода в больничке – и снова на ноги. А теперь нет. Теперь — пожизненная инвалидность. И все ведь не специально. Все из желания помочь.
Так вот — не надо. Не надо изображать спасателей. Действия свидетелей ДТП сводятся к следующему: вызвать помощь, отключить аккумулятор аварийной машины, чтобы от случайной искры не вспыхнул разлитый бензин, огородить место ДТП, остановить у пострадавшего кровотечение (если есть) и до прибытия врачей просто с человеком… разговаривать. Да-да, психологически поддерживать, отвлекать, ободрять, шутить в конце концов. Раненый должен почувствовать, что о нем заботятся. А вот тащить человека за руки-ноги из авто можно лишь в одном случае — когда возможные последствия транспортировки будут меньше, чем ее отсутствия. Например — когда машина загорелась.

3. Язычок к воротничку

Помните эту байку? В армейском пакете первой помощи имеется булавка, и нужна она для того, чтобы приколоть язык потерявшего сознание человека к его же воротнику — с тем, чтобы он (язык) не запал и не перекрыл дыхательные пути. И ведь бывало, так и делали. Хороша картинка — вот так вот очнуться от обморока, да с язычком наружу? Да, в бессознательном состоянии у человека всегда западает язык. Да, это нужно иметь в виду и с этим бороться. Но не таким же варварским методом! Вы когда-нибудь, кстати, пытались у человека достать изо рта язык? Нет? Попробуйте. Вас ждет открытие — он, оказывается, мягкий, скользкий и никак не хочет оставаться в вытянутом состоянии. Да и негигиенично это. Чтобы освободить дыхательные пути от запавшего языка, человека достаточно просто повернуть набок. Все — дыхательные пути открыты.
Так, кстати, рекомендуется поступать со всеми знакомыми и незнакомыми пьяницами, спящими на улице. Положить его набок — и ничего, проспится. А вот если он заснул лежа на спине, то жизни его угрожают сразу две опасности: задохнуться от западения языка и захлебнуться рвотными массами. А если набок по каким-то причинам нельзя (к примеру — подозрение на травму позвоночника, при которой вообще лишний раз шевелить человека опасно) просто запрокиньте ему голову назад. Этого достаточно.

4. Жгут на шею

Кстати, такое вполне возможно. Жгут на шею накладывается, но не просто так, а через руку. Но речь не о том. Со жгутом у наших людей отношения трепетные и нежные. Он есть в каждой аптечке, и потому при любом сильном кровотечении граждане бросаются жгутовать. Некоторые при этом даже помнят, что летом жгут можно накладывать на два часа, а зимой на один. И знают, что венозная кровь по цвету темнее артериальной. Вот только часто выходит так, что не самый опасный для жизни глубокий порез почему-то жгутуют, да так, что по приезде в больницу выясняется — обескровленную конечность уже не спасти.
Запомните — жгут применяется только для остановки артериального кровотечения. Как его отличить? Ну уж конечно не по цвету крови. Во-первых, оттенки красного и так-то не всегда различишь, а тут еще стрессовая ситуация. Легко ошибиться. Впрочем, именно артериальное кровотечение вы узнаете без труда. Если перевести наше типичное давление 120 на 80 в атмосферы, то получится где-то 1,4. То есть, почти полторы. А теперь представьте, что из узенькой трубочки через небольшую дырочку под давлением полторы атмосферы поступает во-да. Прикинули, какой фонтан будет? То-то. Именно по напору и высоте фонтана крови безошибочно опознается артериальное кровотечение. И тут уж медлить нельзя, жизнь уходит из человека с каждой секундой.
Так что не надо искать жгут или веревку, снимать с себя ремень. Сразу быстро зажимайте, хоть пальцем. Где? В местах, где артерии ближе всего подходят к поверхности тела и менее прикрыты — пах, подмышки. Ваша задача — прижать артерию, дождаться остановки кровотечения, а уж потом приладить на место жгут. И поскорее в больницу. Кстати, жгут накладывают на одежду, чтобы его было видно. Записку с временем наложения жгута лучше написать маркером… на лбу пострадавшего. Так больше шансов, что информация не потеряется, а бедолага наверняка простит вам этот боди-арт.
А вот венозное кровотечение — даже очень обильное — лучше останавливать тугой давящей повязкой. Не беда, если она насквозь пропитается кровью — положите сверху еще один слой. Это помимо прочего позволит врачу по толщине повязки оценить серьезность кровопотери.

5. Ожог смажем маслом

Мы, представьте себе, на 80% состоим из воды, которая, помимо прочих свойств, имеет еще и теплоемкость. Что же такое у нас ожог, если учесть эти данные? Некоторое количество тепла попадает на кожу и с ее поверхности уходит глубже, в ткани организма, которые с готовностью накапливают доставшиеся им джоули. Что нам подсказывает банальная логика? Чтобы джоули извлечь назад и прекратить перегрев, надо место ожога охладить. Ведь правильно? И просто же как. Льем на ожог прохладную воду и ждем. Но вот ждем мы, как выясняется, недостаточно. Как правило — до смягчения или пропадания болевого синдрома, то есть меньше минуты. За это время только часть джоулей выходит наружу, остальные же сидят, притаившись, и ждут развития событий.
Как же мы развиваем события? Густо мажем место ожога пантенолом, кремом, кефиром или — по бабкиному рецепту – маслом с солью. Что происходит? Над местом, где в тканях еще гуляют пресловутые джоули, создается герметичная подушка из вещества, закрывающего им выход на свободу. Как результат — ожог только усугубляется. А вот если бы хватило терпения простоять под водой еще минут 10—15, был бы совсем другой разговор. И пантенол, и прочие средства принялись бы работать с поврежденным участком кожи, из-под которого все тепло уже выведено.

6. Разотрите ему уши

Россия — место холодное, так что одна из угроз для русского человека — обморожение. Сталкивались с ним почти все — уши и нос становятся белыми, теряют чувствительность, но если их потереть руками или снегом, быстро краснеют, а потом приходит боль. Почему так больно-то? Да потому, что наш организм (уж простите за упрощение) — это система трубочек и проводочков, где первые — кровеносные сосуды, а вторые — нервные окончания. На морозе трубочки замерзают, кровь по ним не циркулирует (отсюда белый цвет), проводочки дубеют, и все это становится хрупким.
А мы начинаем растирать. И крушим-ломаем меленькие трубочки-проводочки, нанося организму серьезный ущерб. Ведь даже бутылка пива, замерзшая в морозилке, при резком переносе в тепло может лопнуть. А уж нежные сосудики… Поэтому — не надо растирать. Надо медленно согревать. Прохладной или чуть теплой водой. Тогда и последствия обморожения будут не столь плачевны, и боль при возвращении чувствительности не такая сильная.

7. Знобит – согреем

Помните, как оно бывало при высокой температуре – сам горячий, а знобит. Все тело дрожит, хочется лечь клубочком под теплое-теплое одеяло и согреться… И ведь ложились, и даже согревались потом, и не знали, что согреваться в такой ситуации не просто вредно, а смертельно опасно. Все очень просто — озноб при высокой (более 38) температуре указывает только на одно. На то, что температура продолжает расти и организм перегревается. Ему нужно охлаждение, а мы вместо этого укутываемся потеплей, накрываемся одеялами, обкладываемся грелками. Как результат — персональный термос, в котором тело нагревается все сильнее и сильнее.
В самых грустных случаях температура залетала за отметку 41, а дальше уже шли необратимые процессы, приводящие к смерти. Нечасто, но бывало. Так что помните — при высокой температуре и ознобе не надо укутываться. Надо охлаждаться. Прохладная ванна, легкое покрывало, влажное обтирание… все что угодно, лишь бы дать организму возможность сбросить лишнее тепло. Будьте уверены — так высокая температура перенесется и пройдет намного легче.

8. Банка с марганцовкой

Так вот. Знали ли родители, что кристаллы марганца полностью растворяются в воде только при температуре около 70 градусов? Знали ли они, что бодяжить такой раствор не просто бессмысленно (необязательно пить антисептики с целью немедленно отдать их назад), но и опасно, так как нерастворившийся кристаллик марганцовки может наделать в слизистой желудка кучу бед? Не надо тратить время и химикаты — для очистки желудка достаточно выпить 3—5 стаканов простой теплой воды и вызвать рвоту.

9. Постучим – похлопаем

Человек подавился, бедолага, и кашляет так, что сердце надрывается. Что делают окружающие? Естественно, помогают ему — стучат по спине. А вот зачем они это делают? С научной точки зрения такие удары еще больше раздражают место, где находится инородное тело, у подавившегося усиливается кашлевой рефлекс и попавший не в то горло кусок вылетает сам. А теперь представьте водосточную трубу. Бросаем туда кошку (понятно, что якобы, мы ж не садисты какие) и начинаем стучать по трубе палкой (виртуально). Как вы думаете, какова вероятность того, что кошка выскочит сверху трубы? Так же и с нашим куском — в девяносто девяти случаях человек откашляется. А вот в одном кусок упадет глубже в дыхательные пути со всеми вытекающими последствиями — от необходимости вмешательства врача до смерти от остановки дыхания.
Поэтому — не надо стучать. Даже если просят. Намного проще и безопаснее успокоить человека и попросить его сделать несколько медленных, очень медленных вдохов и резких выдохов. При выдохах лучше слегка наклоняться вперед — чтобы наша водосточная труба из вертикального положения перешла в горизонтальное. Три-четыре таких вдоха-выдоха — и откашливание усилится. Кусок вылетит сам собой, просто и безопасно.

10. Разожмите ему зубы

Это, наверное, самое распространенное и самое легендарное заблуждение, в которое на полном серьезе верят миллионы россиян. Это непоколебимая уверенность в том, что человеку, у которого случился приступ эпилепсии, необходимо разжать зубы и вставить между ними что-нибудь. Красота! И вставляют ведь — пытаются, по крайней мере. А эпилептики потом, придя в себя, с удивлением понимают, что рот у них забит пластмассой от изгрызенной авторучки (в лучшем случае) или осколками собственных зубов (в худшем).
Так вот: не надо! Не пихайте человеку в рот что попало, ему и так несладко. Сделаете только хуже. Ведь чем обосновывают подобные действия доброхоты? Тем, что человек в припадке может откусить себе язык. Три раза «ха»! Чтоб вы знали — во время приступа все мышцы человека находятся в тонусе. Включая и язык, который помимо всего прочего еще и мышца. Он напряжен и потому не вывалится изо рта и не попадет между зубов. Максимум — будет прикушен кончик. Крови при этом немного, но, перемешавшись со вспененной слюной, она создает видимость небывалых разрушений — так и подогреваются мифы об откушенных языках.
В общем, не лезьте вы со своими ножами-вилками-ложками. Если действительно хотите помочь, встаньте на колени у головы эпилептика и постарайтесь придержать ее, голову, чтобы не было ударов о землю. Такие удары намного опаснее гипотетического прокушенного языка. А когда активная фаза приступа пройдет — судороги кончатся, — аккуратно поверните человека набок, так как у него наступила вторая фаза – сон. Он может продлиться недолго, но все равно в таком состоянии мышцы расслаблены и потому существует возможность задохнуться от западения языка.

Такие вот суровые реалии нашей небезопасной жизни.

Желательно очень хорошо их себе усвоить, ведь не зря же главнейший медицинский закон звучит так: «Не навреди!» А законы неплохо бы соблюдать — здоровее будем.

                                                                               ...и я умолк подобно соловью
                                                                               свое пропел и больше не пою
                                                                                                             (У. Шекспир)

Родилась я спокойной и златокудрой,
и сильфида, гостившая на реке,
подарила мне голос из перламутра,
с колокольцем серебряным на шнурке.
Засмеялись лягушки, вздохнули щуки,
полосатый чертяка прищурил глаз –
под кувшинковым небом любые звуки
обрастают безмолвием сей же час.

Мне нечасто смеялось, и пелось редко,
потому что не слышал никто в воде,
как чудесно в атласных плясать баретках,
слушать иволгу, прятаться в резеде.
Но однажды вверху расступились глади,
заплескали деревья и хлынул свет,
и, скрипя камышиной, в своей тетради
написал моё имя весёлый дед.

И теперь я умею дышать и слышать,
вышивать гобелен, танцевать гавот.
Мне без голоса медленней жить и тише,
разве только приснится порой: вот-вот
я скажу – или просто спою, о чём-то
переливчатом, будто речная зыбь…

Окликая кораблик рогатый, чомгу,
гулким глиняным гудом аукнет выпь,
и тогда, чтоб о том не прознали люди,
завернувшись в платок с золотой каймой,
я иду по колючей траве к запруде,
где мерцает оставленный голос мой.

© Copyright: Собачья Роза, 2011
Свидетельство о публикации №11106235984