Это ведь дубль?
Или новая редакция? )
|
Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер. Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего. Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться. С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём. И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8
"Шторм"
Новые избранные авторы
Новые избранные произведения
Реклама
Новые рецензированные произведения
Именинники
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 88
Авторов: 0 Гостей: 88
Поиск по порталу
|
Артур Петрушин / Написанные рецензииРецензия на «Консультант»
Артур Петрушин, 27.04.2017 в 20:28
Михаил Акимов, 27.04.2017 в 20:43
Простите, Артур, я не понял вопроса.
Ой, всё, понял. Как-то получилось, что я этот рассказ два раза поставил. Сейчас один уберу. Спасибо! Рецензия на « В литературе всё по-настоящему!»
Артур Петрушин, 05.04.2017 в 20:42
Это прекрасно.
Но - извините - претензия та же, что у Николая Павловича к Паше )
Михаил Акимов, 05.04.2017 в 20:53
Спасибо за отзыв!
По поводу претензии. Ну, если бы я реализовал всё в полном объёме, не смог бы реализовать идею, для которой это всё задумывалось: ты, конечно, молодец, но вот твои одноклассники написали на двух листочках, и у них лучше получилось. Потому что правильнее. Словом, не смог бы тогда гротескнуть школьную идеологию
Артур Петрушин, 05.04.2017 в 21:18
Нет-нет, не принимайте всерьез )
Жалко, что рассказ закончился, вот и всё!
Михаил Акимов, 05.04.2017 в 22:54
Ах, вот так? А я не понял.
Вы знаете, у меня была мысль завертеть на полную катушку - это ведь на самом деле интересно: сталкивать между собой гоголевских героев разных произведений! - но тогда это не было бы похоже на школьное сочинение. Поэтому с сожалением пришлось отказаться. Очень рад, что вам понравилось! Всего вам самого доброго! Рецензия на «Отборочный тур на 7 Грушинский конкурс. Малая проза»
Артур Петрушин, 21.02.2017 в 14:26
Один день писателя Волосатова
http://grafomanam.net/works/252368
Мишель Эйкем де Монтень Если правильно живешь – будильник не нужен. * * * Писатель Волосатов открыл глаза. За окном журчал и переливался день. Солнце бодало шторы. Жена убыла на службу. Волосатов потянулся и улыбнулся, ощущая наполняющее каждую клеточку, зудящее, как утренний стояк, вдохновение. Сегодня на рассвете, в зыбком полусне – пришло! В голове клубились яркие образы. Выпуклые характеры сшибались в мощном действии. Пружина интриги готовилась разорвать мир, но ее сдерживал романтический флер не до конца испарившегося сна… Волосатов поздравил себя с добрым утром, сел на кровати, пошевелил плечами и нахмурился. Чтобы очутиться там, куда рвется душа, где чешутся пальцы – за письменным столом, нужно преодолеть целый ряд хозяйственных испытаний: заправить постель, принять душ, сварить кофе, посидеть на унитазе… Когда жена дома, невзгоды уполовиниваются – постель и кофе на ней. Выносливей они от природы, потому что. Но, с другой стороны – туда-сюда, туда-сюда, мусор вынеси, посмотри в интернете погоду на вечер, отбей мясо и позвони маме… Нет той хрупкой тишины, в которой душа художника прочищает горло и расправляет крылья! Нет! – Волосатов мужественно откинул одеяло. – Уж лучше без нее! Потерь меньше… Утренние хлопоты только кажутся мелкими. Волосатов, как творческая личность, привык стойко переносить тяготы и лишения, связанные с жизненной суетой – плевать на всё, когда на сияющем горизонте тебя ждет Главное… Однако, производя туалетно-гигиенические манипуляции, с огорчением прислушивался к себе. Ясность и цельность внутри тускнела и трескалась. Бытовуха выглядывала из щелей и проступала на поверхностях: кофе заканчивается; унитаз подтекает; кот, зараза, опять на покрывале затяжек наделал… Закаменев лицом, Волосатов погрузился в свое кресло и посмотрел в окно. Солнце утонуло в облачной пелене. Пасмурный флер приглушил и стреножил резвящийся день… Так! – Волосатов решительно отхлебнул из кружки. – О чем, бишь, я? Ага… Сегодня во мне родилось! Я должен это написать! Очень важна первая фраза… И она у меня есть: «Если правильно живешь – будильник не нужен». А дальше… На кухне звякнуло и покатилось. Волосатов вздрогнул и вскочил. Выяснилось – пустая бутылка из-под пива помешала коту исполнять ритуальные танцы вокруг миски с кормом. Кто додумался поставить ее тут? – возмутился Волосатов. – Неужели я?! Кот требовательно мяукнул. Волосатов налил ему молока и вернулся к столу. Некоторое время перебирал торчащие из пивного бокала разномастные авторучки. Все они писали разными цветами, с различной толщиной линий, отличались размерами и были полностью готовы к употреблению. Бокал был глиняный, покрытый глазурью, с затейливым рисунком и привезен друзьями из Чехии. Я так люблю процесс письма! – зажмурился Волосатов. – Я обожаю ручки, карандаши, ежедневники, блокноты, пачки бумаги… Я наслаждаюсь, когда они у меня появляются – новые, необычные, прикольные; старые, обыкновенные, унылые… У меня их много. Мне – мало… Волосатов помотал головой. Яркие внутренние образы, и так расплывающиеся, теряющие резкость, от этого движения и вовсе расфокусировались, меняя формы и расползаясь по окраинам сознания, как тараканы. Ясность – от бедности воображения, хаотичность – от недисциплинированности… В музыке только гармония есть! – сказал себе Волосатов. Подумав бровями, он включил ту песню из старенького альбома группы «Pink Floyd», где на заднем плане, фоном, записано, как болельщики футбольного клуба «Liverpool» поют гимн своей команды на трибунах стадиона. С чувством прослушал. Выключил. Открыл ежедневник. Сегодняшняя страница была девственно чиста. Не, ну вот чё за наказание! – с надрывом подумал Волосатов. – Цельный нетронутый день, ни дел, ни жены, покой и воля – а я сосредоточиться не могу! Он резко встал и, чуть не наступив на кота, отправился на балкон покурить. Облака перемещались по небу, формируясь в черную тучу. День набирал тяжести. Сигарета показалась невкусной. Мир переполнен или изделиями подмастерьев, или поделками мастеров. А я тут баклуши бью! – с ненавистью подумал Волосатов и вернулся в помрачневшую комнату. Плюхнулся в кресло, нажал кнопку. Монитор засиял лучом света в темном царстве. Волосатов зажмурился, силясь восстановить ту волшебную картину души, ту легкую ажурность фантазии, тот дивный утренний мир… «У Вас 26 непрочитанных писем», – написал компьютер. Ладно! – рубанул ладонью Волосатов. – Сейчас посмотрю почту, загляну на форум и… По отливу дробно застучало. Звуки дня захлебнулись в дожде. Волосатов, расползшись в кресле, привычно манипулировал клавиатурой. Экран жил напряженной жизнью. Мозг в этой жизни участвовал мало. Виртуальный мир возникал из ниоткуда снизу и исчезал в никуда вверх, повинуясь колесику мыши. Пальцы механически щелкали, глаза автоматически провожали… Волосатов продолжал бороться. Художник! Создатель!! Творец!!! Лауреат Нобелевской премии… Вот высший смысл жизни. Что понимают эти мелкие людишки за окном, жалко суетящиеся по своим глупым делишкам? Они – всего лишь навоз, созданный как удобрение для прекрасных цветов Гениальных Произведений, произрастающих в духовной почве сада, возделываемого внутри себя Писателем… Эх! Волосатов отпихнул мышку, выхватил первую попавшуюся авторучку, придвинул чистый лист и очень тщательно написал: «Если правильно живешь – будильник не нужен». После этого замер. Образы надели характеры, уселись на интригу и нацелились на мир… Чего-то не хватало! Картинка перекосилась и застыла, как пленка в деревенской киноустановке… Волосатов коротко простонал, встал и пошел на кухню. Дернул дверцу холодильника, достал глазированный сырок. Распечатал. Съел… Разверстый холодильник тревожно запищал. Волосатов поперхнулся, закрыл дверцу и вернулся за стол. Дождь за окном прекратился резко, будто нажали кнопку. День ошеломленно молчал. Всё существо заполнял, нарастая, неопределимый дискомфорт… А пива-то в холодильнике – нету! – вдруг понял Волосатов. – И вообще… Где моя мистическая способность отдаться на волю сюжета и вывернуть в конце на потрясающий финал? Как сняться с якоря? Хм… Только движением! Движение – сила! «Динамо», мать его… Волосатов одевался стремительно, точно боясь спугнуть свою решимость. Распихал по карманам ключи, телефон, сигареты, проверил, на месте ли блокнот (а вдруг!) и выскочил из квартиры. * * * Погода на дворе замерла неопределенная. Переоблака, недотучи. День раздумывал, как жить дальше. Волосатов шел медленно, изо всех сил рассматривая окружающее. Окружающее было знакомо до зубной боли. Кинопленка в голове застряла намертво. За углом школы обнималась парочка. Шаловливые пальчики парня забирались под кофточку. Волосатов неожиданно представил себе жену, скачущую на белом коне, голую и с саблей, и почему-то зябко передернулся. Женщины в магазине оказались все поголовно некрасивые, мужчины, как на подбор – омерзительные. Очередь штурмовала кассу, кассирша ее обороняла. У грузчиков в зале был разгрузочный день. Волосатов загрузил пакет пивом и, ни на кого не глядя, побрел домой. Холодильник плотоядно заглотил бутылочную батарею. Волосатов полюбовался ровно выстроившимися этикетками, сглотнул и заглянул в кабинет. Прекрасный письменный стол со стопкой бумаги, широким монитором, эргономичной клавиатурой и удобным креслом смотрел равнодушно. В этой композиции угадывалась даже внутренняя презрительная ухмылочка – а не пошел бы ты, брат-писатель, на 33 буквы? Волосатов закручинился и опять отчего-то вспомнил жену. А, кстати! – он глянул на часы. – Мне вот, может, на голодный желудок и не созидается… Жена пребывала в служебном угаре и потому, рявкнув в трубку: «Пельмени в морозилке!», оборвала связь. Эх, пельмень мой насущный… – почесался Волосатов. – Вот почему все эти люмпены и пролетарии умственного труда такие бодрые? Наглая сытая уверенность в себе – это что? Откуда в них ощущение собственной окончательной правоты – в противовес мучениям писателя, которому не пишется… Вот у меня сосед Серега. Столяр-станочник. На хорошем счету, не алкаш. Зарплата – тьфу. Фигачит на своем заводике с 8 до 16:45 – и на лице его при этом написана чистая и спокойная удовлетворенность от правильности своей жизни, граничащая, по моим представлениям, с дебилизмом… У него жена, сын, двухкомнатная квартира в кредит. У него ясный взгляд на мир, в котором нет места волнениям, сомнениям и незапланированным пертурбациям. Он видит себя на годы и годы вперед. Его это устраивает! Рассказывает – хочу цифровой телек на кухню. Пошарили с ним в интернете, нашли – 500 долларов. Много… – вздыхает, но – за 3 месяца могу себе позволить! Он на столовке экономит, а берет основательные такие ссобойки, и когда ест – на лице разлито все то же умиротворенное спокойствие, каким светится он и возле станка. Ему 27 лет. Ох, каков я был в 27! Какие страсти, какой пламень в душе!.. Любые авантюры, риск и глупости… У него этого нет. Осталось в отрочестве – если вообще было… Хороший, в общем, персонаж. Я его не осуждаю – отнюдь! Это – основание пирамиды нашего мира. На этом – все держится. Без учета этого – все расчеты неверны. Да я и сам такой, когда удается чего написать – пустота в голове, легкость в душе, тяжесть в плечах… А вот и не буду я пельмени! – в порыве гнева решил Волосатов. – Картошки пожарю! С лучком! С сальцом!.. Он прогулялся по кабинету. Но ведь – это же надо ее сначала чистить… – шевельнулось внутри. – Так хочется что-нибудь сделать! И совсем не можется что-то делать! Желаю, чтобы – раз! – и всё… Он остановился напротив стола. Ну – и почищу! Совершу сегодня хоть что-нибудь! – откликнулось нутро. * * * …Волосатов жадно ел, чуя покойное удовлетворение тем, как он героически принял и перенес приготовление обеда. Вот жизнь! – крутилось в мозгу. – Физическая суета и моральные терзания, а на выходе – тарелка картошки… Вот модель жизни! – Волосатов затянулся сигаретой и отхлебнул пива. – Для того чтобы что-то получить, нужно крепко потрудиться. А потом, получив, понимаешь – разве стоило это твоих драгоценных трудов и бесценного времени? И только в искусстве важно не количество сделанного, а объем душевного пламени, сожженного над каждой строкой! Небо приняло ровный оттенок. День с высоты балкона выглядел умиротворенно. Телесная истома накрывала Волосатова. Мужественно следовать своим желаниям – обязанность художника! – вяло подумал он. – Чтобы творить свои бессмертные, или какие получатся, произведения, надо быть свежим. Дреману часок… И потом, с новыми силами… * * * …Я живу как в тумане. Я совершаю тело- и душедвижения, будто продираясь сквозь вязкую пелену. Но иногда… Мысль! Самая поверхностная метафора – солнечный луч. Будто вспыхивает он вдруг из-за тучи – и ты разом видишь что-то большое и главное. И так становится хорошо… Чуешь некоторую даже гордыню – превосходство перед окружающими козявками… Это ощущение клёвое, но отбирает время и энергию. То есть, я не могу отказать себе в наслаждении переживаемым открытием – и трачусь на это наслаждение. А уж потом, вздохнув, берусь за него правильно – осмыслить, сформулировать, запомнить… Но – уж опять мир покрывает муть, нужно бежать дальше, преодолевая вязкость… Сознание отчаянно цепляется за откровение, тщится зафиксировать, обещает обязательно все обдумать как следует, разложить по полочкам, записать… А туман густеет. Приходится концентрироваться на выныривающих из него тенях. Вспышка бледнеет. Отодвигается – назад, вниз, вдаль… И я ее окончательно теряю. Тухнет энергия, потом детали, потом сама мысль. И ничего нельзя сделать. То есть, можно – но тогда нужно немедленно остановиться, не терять ни мгновения, сосредоточиться… И выпасть из жизни. И рисковать налететь на препятствие, материализовавшееся из тумана… И разбить себе лоб. Это похоже на пробуждение после яркого сна. Я не умею запоминать сны. Я страдаю по этому поводу – натурально. Я бьюсь головой в стену. И лоб мой разбит… * * * …Волосатов будильник, разумеется, не ставил, и потому проснулся через два с половиной часа. На кухне шипело и гремело – вернулась со службы жена. За окном темнело. День умирал. Волосатов пришлепал на свет, пошлепал жену по попке и шлепнул на плиту турку. Под ногами заинтересованно вертелся кот. Волосатов сварил кофе и устремился в кабинет. Дедушка Чехов учил: знай себе списывай с мозгов на бумагу! – он взмахнул кружкой, чуть не вывернув на себя содержимое. Лак стола отражал сгущающееся окно. Монитор подмигивал зеленой точкой. «У Вас 13 непрочитанных писем». Потом, завтра! – поморщился Волосатов. – А сейчас… Пасьянс на экране разложился быстро. Даже как-то удручающе быстро. Подло. Волосатов потянул к себе лист… Долой перфекционизм! – твердо сказал себе он. – А то мучаешь себя, формулируешь, крутишь в голове бичом, дабы так щелкнуть словом по бумаге – аж чтоб искры! – и остываешь… Зазвонил телефон. Грянул так неожиданно, что Волосатов выронил ручку. «Ты где сегодня футбол смотришь?» Ах, ты ж ёоуу!.. – изумился Волосатов. – Сегодня же Кубок! Как я мог забыть… Собирался он стремительно. До матча полчаса, а еще доехать… В светлом проеме воздвиглась темная жена. Руки на поясе – в форме буквы «Ф». «Куда?!» «Сегодня полуфинал! Буду поздно», – и Волосатов канул за дверь. * * * …Волосатов не сразу нащупал ключом замочную скважину. Потому что рука была неверна, он старался не шуметь, да и ночь, для полной, видимо, власти над миром, стырила лампочку в коридоре. Жена сладко разметалась по постели. Кот нагло растянулся на волосатовском месте. Волосатов улыбнулся и, оставляя за собой, как следы, детали одежды, поплелся к кровати. Изгнав кота, влез под одеяло и облегченно сник. Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь, – пришел он к выводу. – Лентяй будет лежать на диване. Баловник станет таскаться по бабам. Пьяница найдет. Человек, живущий бедно, не любит деньги. Писатель не свернет со своего трудного Пути… Да – лентяй встает с дивана, баловник спит один, пьяница трезв по утрам, неимущий зарабатывает. А писатель вынужден, – Волосатов поднял палец, – обречен тратить время на жизнь! Как там у Сергеича было – Еще бокалов жажда просит Нет, не то. Тьфу ты!.. Как же… А, вот, у Юрьича – Я жить хочу! Хочу печали Будильник ставить не буду! – он закрыл глаза и причмокнул. – Если живешь правильно – будильник не нужен…
Артур Петрушин, 21.02.2017 в 14:29
Тенёта счастья
http://grafomanam.net/works/405291 Благовоспитанный автор надевает на свою фантазию крепкую узду и накидывает на текущие события темную вуаль таинственности Все счастливые семьи похожи, утверждал Лев Николаевич. Нет, он, конечно, человек известный – но неприятный такой вот однозначной самоуверенностью... Впрочем, сознательный гражданин Инакенций Толстого не читал. Он полагал, что для счастья надо крепко стоять на ногах и жить по расписанию. А разнообразные, по уверению того же нечитаного писателя, несчастья – это от распущенности. Надо аккуратно, вовремя, все по полочкам – ходить на работу, пить рюмку после бани, копить на новый холодильник и болеть за «Динамо» – тогда ничего никогда нигде не смешается. Вот и в тот страшный вечер жизнь скользила гладко, по обыкновению... * * * Мирное небо Родины зажигало зарю – красилось, значит, перед сном. Черт знает, зачем оно это делает, лучше бы что-нибудь предвещало – а то ведь, зараза, не предвещало ровным счетом ничего! Инакенций солидно вылез из троллейбуса и походкой рабочего человека – хозяина всей Земли – направился к детскому саду. Сын уже ждал, подпрыгивая у калитки. Розовая ладошка утонула в мозолистой пятерне – пацаны двинули домой. Скупые отработанные движения – и вот раздетый отпрыск зырит мультики, а папка на кухне пилит сало, помахивая семейными трусами. Тихо, по-вечернему мерцают лица. Ходики над сервантом тикают мирно... Лязгнул замок, хлопнула дверь. Клавдия в новом пальто (богатое, в пол, кожа с матерчатыми вставками радикальных цветов – муж справил с последней получки) шумно отдувается, треплет вихор выскочившего сына, вручает жующему Инакенцию авоськи, журчит глупости про соседей и погоду, расстегивает крючочки с пуговицами... – Где ботинок? – грянуло из прихожей. Инакенций чавкнул. – Куда ботиночек Ферькин дели, спиногрызы? – Клавдия воздвиглась на пороге кухни. – Там, ну... – взмахнул Инакенций ножом. – Там – левый, – выразительно сказала Клавдия. – Правый где? Инакенций с некоторым раздражением отложил сало и протиснулся мимо жены в коридор. Напротив зеркала, под вешалкой, на своем, специально обученном месте, стоял с раззявленными липучками детский ботинок. Один. Инакенций долго на него посмотрел, почесал трусы и зачем-то открыл шкафчик, куда ботиночек поставить не мог. Тем более один. – Ферапонт! – дрогнул голосом. Сын высунул голову из зала. – Ботинок брал? Сын помотал головой и скрылся. Отец пошевелил пальцами, будто перебирая струны арфы. «Ну эта... Сперва шапочку... курточку расстегнул... сам разулся, после его...» На кухне засвистел чайник. Инакенций строевым шагом двинулся на звук и налетел на Клавдию. – И чо? – спросила она. В голосе сквозила та неподражаемая ирония, что вырабатывается у супругов годами счастливой семейной жизни. – Ай! – дернул он подбородком. – Иди с глупостями. У меня хоккей счас... * * * Матч не лез в голову. Во что обратилась тихая (в основном, конечно, по ночам) семейная обитель! Квартира ежилась и жмурилась от пушечного гула, с которым Клавдия переворачивала всё вверх дном. Досталось даже проволочному коврику снаружи у входной двери – хотя под ним мудрено было спрятать и спичку. Заплаканный Ферапонт забился в угол. Десять раз сказав, что он не брал, точно не брал, не брал совсем, даже не трогал, и не пинал, и не видел вообще хоть одним глазком, он категорически разревелся и спрятался, прижимая к груди любимый пистолет, потому что жизнь нехорошая. Инакенций запутался, где чьи ворота и кто вообще с кем играет, потому что трижды рассказал вслух и без числа прокрутил в мозгу как они пришли, и закрыли дверь, и кто кого раздевал, и с какой ноги разувались, и вот даже ключи на своем гвоздике висят, видишь ты, дура?!. * * * – ...Нет, ты не понимаешь, Зинка, – Клавдия тяжело привалилась к телефонной тумбочке, промакивая лоб половой тряпкой. – Я всё-всё перерыла! Мало-мало с ума сойду... Это хуже, чем с помидором тем... Ну я ж рассказывала... Как не помнишь? Вот же, по осени... Режу салат, полезла в холодильник за помидором, тут телефон – ты и звонила, кстати! – я его вместе с ножом на холодильник, беру трубку. Поболтали с тобой часок, я и забыла. Потом вспомнила, иду, значит, к холодильнику. Нож лежит – а помидора нету! Бат-тюшки... И дома, главное, никого. Поискала, повспоминала... Нет, и всё тут! Совсем, думаю, с катушек двинулась. Ну вот буквально полтергейст в квартире! Да... Неделю не в себе была... А потом Ферька машинку закатил под холодильник... Ох, у нас же «Орск» этот допотопный, ты помнишь, и когда уже мужик мой на новый заработает... Полезла я, значит, спиногрызу игрушку достать, да и, думаю, дай-ка пыль там смахну... И выволакиваю тряпкой помидор!.. Нет, я смотрела! Даже спичкой тогда светила! Но там выступ такой, для педали... Он же еще педалью раньше открывался, пока не сломалась... И выемка под ней – и помидор этот проклятый аккурат, значит, в нее... Клавдия глотнула из кружки, помахала перед лицом. – ...Батюшка, говоришь? Квартиру освятить?!. Слушай, знаешь что – иди ты в баню, ясно? И вообще, некогда мне с тобой лясы точить, пока. Трубка с лязгом упала на рычаг. Клавдия машинально провела по ней тряпкой. * * * Инакенций с лицом хоккейного защитника бродил по квартире и, как Паша Эмильевич, заглядывал под вазы и передвигал блюдца. Приподнял половик в ванной, как цветок за стебель. Хоккей кончился ничем, зато суматоха принесла неожиданные плоды. Квартира напоминала поверхность рыбного супа. Нашлось, буквально из воздуха материализовалось такое, о чем не сохранилось и памяти в семейных преданиях. Например, свидетельство о браке, определенное, по взаимному согласию, сгинувшим_и_слава_богу. Инакенцьевы ласты, в которых он, бывалоча, гонялся за жабами и бабами в пруду (на месте пруда теперь грибок и лавочки, там после бани хорошо – жена не видит). Или, внезапно, Клавдиин свадебный бюстгальтер, который теперь она смогла бы надеть разве на запястье... В прибыли оказался один Ферапонт, да и то – как посмотреть. Дитя с красными глазами мертво вцепилось в найденный автомат. В свое время ему крепко досталось за его потерю, как считалось, в песочнице, а обнаружился, подлец, в недрах платяного шкафа, между сломанными плечиками и кроличьей шапкой с одним ухом. Сын сидел в своем углу и пускал яростные очереди. Родители передвигались зигзагообразно, мелкими перебежками – и только поэтому оставались живы. * * * В окнах сгустилось так давно, что все расписания вместе с законом и порядком в дому пошли к чертовой матери. Задерганного ребенка еле уложили, сами долго сидели на кухне. Разговаривать было не о чем, думать – нечем: обугленные запекшиеся мозги не работали. Из радиоточки струилась простая мучительная музыка, стол был сладкий на ощупь (Клавдия в рассеянности съела небольшой торт). Обкурившийся Инакенций ляпнул стопкой по липкому этому столу и прокашлял: – Спать пошли. Утро, оно... мудреней. * * * Укладывались муторно. Без конца ворочались, сражаясь с никогда не вылезавшими – а как что случись, поди ж ты! – перьями из подушек. Взбаламученная квартира переливалась тенями. В самых зловещих черных углах клубились шорохи; вздыхал унитаз... Неуютно засыпалось, натужно. А на работу чуть свет... ...Клавдия, существо по-женски выносливое, задышала ровней, всхрапнула и обмякла... ...Инакенций пронзал очами тьму... но вот электрический разряд содрогнул челюсть... богатырский, с подвыванием, зевок... желанное забытье... ... Шшшмяк!!! * * * Мир будто лопнул. Супруги одновременно сели в кровати. Мир молчал. А ведь в гражданской жизни об эту пору по улице проезжали хоть изредка авто, хулиганы у подъезда ругались матом, в гулком колодце двора обязательно гавкала ничья собака. Если же холодало, бабки, торгующие из-под полы водкой у остановки, подогревались собственным товаром, сбивались в кучу и пели песни молодости... Мир набрал воды в рот. Зато стучали сердца. Так молотили, что Инакенций с Клавдией одновременно посмотрели на потолок – не посыплется ли штукатурка? Потом их огромные глаза встретились. – Соседи, – брякнул Инакенций. – Нет, – прошептала выносливая Клавдия, – это ТАМ... Иди посмотри. «А-я-яй!» – заголосило Инакенцьево нутро. Стая мурашек взбежала по плечам. Он включил лампу и огляделся в тошной муке. – Ну! – выдохнула Клавдия, поплотней заворачиваясь в одеяло. Мужчина проклял мужскую долю и сполз с кровати. Пошарил под и нащупал гантель. Двинулся на прямых ногах, щелкая всеми попадающимися выключателями. Мрак под воздействием электричества выдавливался из квартиры, но не отступал – налипал в окнах, грозно там набухая, концентрируясь... Инакенций бережно, как канатоходец, миновал дверной проем, ме-едленно заглянул за угол. Сжал гантель до белых пальцев, вытянул свободную руку... В прихожей вспыхнул свет. Радикальное пальто свисало с крючка как казненный преступник. Под вешалкой стоял с раззявленными липучками сыновий ботинок. Правый. * * * В эту ночь Ферапонт отоспался за всех. Омытый слезами, утяжеленный страстью могучий детский сон был так глубок, что мальца еле добудились. Серые воспаленные родители, прикорнувшие лишь перед самым будильником, шарахались по квартире, рикошетя как бильярдные шары. Лица напоминали соленые огурцы, глаза – перегоревшие лампочки. Всё валилось из рук, ничего не соображалось. Муж молчал, жена бушевала, сын капризничал. Ботиночки стояли посреди прихожей, трогательно раззявив липучки. – Ноги не составляются, грудь ломит... – стенала Клавдия, застегивая крючочки с пуговицами на богатом пальто. Присела и шлепнула ребенка по уху. – Обувайся, кому говорю! – Где пакеты у нас? – бормотал на кухне Инакенций. – Ох, спиногрызы... – скрипнула зубами хозяйка и отправилась на помощь. В прихожую они вывалились вместе. Там стоял Ферапонт и беспомощно оглядывался. В руках он держал ботиночек. Правый. * * * Недостаточная эмоциональная одаренность может иногда спасти жизнь. Клавдия сошла с лица, уронила руки и принялась заваливаться боком навзничь – и если бы не одеревеневший Инакенций, машинально уцепившийся за полу... Он даже не удивился, потому что до конца не проснулся – а во сне не удивляются. Муж прислонил жену к стене, подергал за подбородок. Клавдия поперхнулась, открыла глаза. Зрачки сузились. Супруги вгляделись друг в дружку... ...и подумали одновременно, что живем мы, в принципе, хорошо, у нас всё есть, мечты сбываются, потому что о большом, недоступном не мечтаем, мечтать такое глупости, нечего даже начинать, а лучше заботиться о завтрашнем дне... ...и повернулись, как по команде. Молчание сдавило прихожую. Тишина ползла, как трещина в древесной коре... – Я не брал!!! – заорал вдруг Ферапонт, бросил ботинок и разрыдался. * * * Наши мысли – создания, по большей части, скромные. Это выражается в том, что они просто описывают то, чего не в силах объяснить – и выключаются. Семья вошла в лифт вместе. Они стояли рядом – но каждый был по отдельности. Ферапонт уткнулся в пол, шмыгал носом и шевелил пальцами в старых, на шнурках, полусапожках. Инакенций, по-прежнему одеревенелый, уставился на гирлянду жвачек у потолка. В голове мельтешило и вилось, будто снегопад, не давая ни на чем сосредоточиться. Зато Клавдия была сама концентрация. Она вдавила кнопку первого этажа с силой, способной проломить стену. Антивандальная панель визгнула. «Батюшку! – мысленно чеканила Клавдия, мерцая очами. – Окропить! Освятить!..» Лифт же чувствовал себя отлично. Мерно гудя, он сходу взял крейсерскую скорость, молодцевато промчал дистанцию и лихо тормознул на финише. Сила инерции придавила пассажиров к центру Земли... Шшшмяк! * * * Трое стояли кружком. Чистыми детскими, ясными женскими и мутными мужскими, но ничего ни у кого при этом не выражающими глазами они смотрели на ботинок. Левый ботиночек озорно раззявил липучки – одной всё еще цеплялся изнутри полы за радикальную матерчатую вставку богатого, в пол, Клавдииного пальто, а второй будто отдавал честь, благодаря за внимание... Рецензия на «Белый Берег»
Артур Петрушин, 18.08.2015 в 00:35
Вы знаете, у меня даже слов нет.
Это прекрасно. Прощаю свистопляску с запятыми, орфографию... Здесь давно не появлялось ничего сопоставимого. Спасибо. Рецензия на «Урожай с полей тетради.»
Артур Петрушин, 17.03.2015 в 18:56
Немножко нахальная публикация.
Такие делают посмертно в последнем томе собрания сочинений )))
Артур Петрушин, 17.03.2015 в 19:54
Не, ну такая публикация - это как под стекло, в гранит...
Неужели ж ничего не пригодится для дальнейшей работы? 
Макс Халатов, 17.03.2015 в 20:46
В жизни наступает момент, когда понимаешь, что велика вероятность - многое, что держишь про запас, уже не пригодится)))
Рецензия на «Канва (микророман)»
Артур Петрушин, 27.02.2015 в 22:29
Ваша работа прекрасна.
Лучшее в ней - не ясная красота изложения, не свежая метафоричность, не тонкости психологических нюансов даже, а завораживающий медитативный ритм. Я настоятельно прошу - завершите эту работу.
Макс Халатов, 28.02.2015 в 01:25
Очень благодарен Вам за такую оценку!
У меня есть пять-шесть готовых глав. Буду их выкладывать. (В принципе, они есть на моей страничке на сайте litsovet.ru) И нужен совет технического плана – при переносе на сайт пропадают курсивные выделения текста. Как с этим быть?
Артур Петрушин, 28.02.2015 в 10:02
Курсивы расставлять ручками )))
Переносите. Не надо нас гонять по посторониим сайтам. Рецензия на «За прудом»
Артур Петрушин, 27.02.2015 в 21:23
Хорошо - лаконично-исчерпывающе.
Меня вот только семь лет смутили...
Макс Халатов, 28.02.2015 в 01:12
А что исправлять? Там восемь, там семь.
Да еще я этот сюжет «пережевывал» тоже не меньше семи лет. Можете высчитать, сколько лет тому происшествию. Я воображал сюжеты существования двух оставшихся семей. Но все чего-то не складывалось. А вот однажды понял, что ничего этого не нужно. И рассказ написался за несколько минут.
Артур Петрушин, 28.02.2015 в 10:00
За семь лет в воде не только ничего не опознаешь, но и от трупа ничего не останется.
Макс Халатов, 28.02.2015 в 14:51
А платьице в горошек?)))
(Ото всех упорно прячусь за официальный документ. К тому же - по случайности - знаю точное место происшествия) Рецензия на «Сон первый»
Артур Петрушин, 29.08.2014 в 19:07
Хорошая работа.
Я чувствую пронзительное настроение, в котором и ради которого она была написана. А значит - удача. Продолжите? 
Ирина Гарнис, 29.08.2014 в 20:14
Не представляете, как хотелось бы продолжить.
Эх... Надеюсь. Ваша рецензия дорогого стоит. Спасибо. Рецензия на «Вступление к эпопее Юлии Хименес»
Артур Петрушин, 21.01.2014 в 23:00
По просьбе автора, дописавшего свою эпопею, публикую тут отзыв.
(Полная версия повести - на страничке автора).
Я задумывался и раньше, а теперь с новой силой это проделал – как получается у автора создание Глобального Мира? Ну, первое – «экономическая география». Автор вынужден ясно представлять и разбираться во всем на своих страницах – от еды до философии. А в чем не разбирается – искусно замалчивать ))) Второе – параллели с нашей привычной обыденностью, которые становятся напопа в новом мире, как меридианы. Все это вместе составляет стройную сетку, позволяющую разобраться – в себе. И третье (но я убежден – первее первого!) – язык. Не знаю, как объяснить понятней… У Вас ощущается некая как бы натужность, исподвольность языка. В заключение скажу: мне в неполной версии был непонятен экзистенциальный смысл существования троллей. 
Юлия Миланес, 21.01.2014 в 23:22
Спасибо, Артур. Это произведение вообще состоялось в первую очередь из-за Вашей положительной рецензии весной. Бережного отношения ко мне как к автору. И я рада, что Вы первый его читатель. Надеюсь не последний.))))
Рецензия на «Разноцветный снег»
Артур Петрушин, 28.11.2013 в 23:29
Это класс.
Это настоящий высокий класс. Это не профессионализм - это мастерство. (Две неточности и одна опечатка - пыль...) Люди - разные. И этот рассказ хочется поскорее забыть. Но эту работу нельзя забывать. 
Джон Маверик, 29.11.2013 в 00:14
Артур, спасибо огромное за отклик! Действительно, это один из текстов, за которые мне не стыдно... А идея важна: как относиться к тому, кто не похож на тебя, и как выжить самому, если в чем-то отличаешься от других. А ведь почти каждый - хоть чем-то, да отличается... Снег не бывает абсолютно белым, в нем собраны все оттенки.
|
