Ната Вукувич / Написанные рецензии

22

Нам тринадцать. Мы все умеем.
Все понимаем, всему научены.
Гудит «Nirvana» в китайском плеере,
Купленном на толкучке.

Похожи, будто сошли с конвейера,
Шумны, прокурены, с наглецой.
Значки, футболка с лицом Кобэйна,
Повязка с надписью «Виктор Цой»…

Вот черно-бело смеется в рамочке,
Девчонка, так на тебя похожая.
Мне? Тринадцать? Куда там, мамочки,
Две трети жизни остались в прошлом!

… А под окном на гитаре бренькают,
Все реже Цоя, все чаще Налича,
Играет дочка твоими феньками,
И в общем, нынче, не то, что давеча.

Мигнет по-дружески монитором
Жк, домашний кинотеатр…
Как прежде, гоняет за Джоном Конором
Калифорнии губернатор.

РДКБ
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/185111/

В безнадежности детской хвори,
Когда бредом стирает грани,
Я мечтала увидеть море,
И потрогать его руками.

Мне ракушка о шторме пела,
С головой полумрак зеленый
Укрывал. И вода шумела
И от пота была соленой.

Оглушенная этим ревом,
Я спала крепче всех в палате,
От того, что качали волны
Бригантину моей кровати.

Бенедикт
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/147527/

Третьего дня меня прописали в ад –
Аккуратный стерильный домик,
Девять палат ,восемнадцать коек –
Никогда не пустующие места.
Я Бенедикт, мне девятнадцать лет, я католик,
И верую во Христа.

Если боль не кромсает грудь я читаю Credo,
«Розарий» отложен, пальцы не слушаются уже.
Сосед-пакистанец ищет глазами Мекку,
Словом, каждый, как может, заботится о душе.

И когда вопреки реальности и диагнозам,
Мы гадаем, дотянем ли до зимы,
Будущее глядит, то воскрешенным Лазарем,
То Марией, в платье застиранном до синевы.

1
В снежной глазури январь коротает город,
Шпиль храмовой колокольни торчит, как свеча из торта.
Зябко друг к другу жмутся домов когорты.
У домов ни души, ни голубя – адский холод.

Оттого ли, что быт угрюм, а вид из окна невзрачен,
Скуден бюджет, и быть одному постыло.
Ненавистен казенный угол и жизнь собачья.
Он слепил Галатею, как принято петь: «из того, что было».
2
А не было под рукой, ни гипса, ему, ни мрамора,
Только соседка – бухгалтерша из Иваново.
3
Уж она из него на раз вышибала искру,
При взрывном темпераменте быть ли иной беседе?
Что ни день, занимался в квартирке дым коромыслом,
К вящей радости участкового и соседей.

Там и зима догорела последней спичкой,
Слякотный март сулил любовные дивиденды.
Возвращаясь с работы она попала под электричку,
А в таких делах не случается хэппи эндов.

Теперь глотай анальгетики, тосты бубни невнятно,
На грошовой тризне. Суетись, выправляй ограду.
Тщетно проcить богов Галатею вернуть обратно,
Сам столько раз твердил: «мне другую надо».
4
Но видать, он на деле-то был не промах,
Когда подыссякли ресурсы залить тоску,
Одолжил деньжат по соседям, друзьям, знакомым,
И прямиком в гранитную мастерскую.

Полчаса ушло разъяснить мастерам задачу,
Пять минут на то , чтобы «обмыть» идею.
Скульптор, пропив аванс, и гонорар в придачу,
Изваял ему к осени новую Галатею.

Вышло на славу, да много ли проку в камне?
Ни подогреет борщ, ни разделит ложа.
Ребятишек не народит тебе и подавно,
Только и радости, что говорить не может.
5
Поздняя осень зябким дождем сочится,
Ночь беззвездна, облачна и чиста.
Только белеют мраморные ключицы,
Чуть правей покосившегося креста.

Эпилог

А в воображенье моросило:
Из гранита, будто бы с помоста,
Спрыгнет она ножками босыми,
В слякоть подмосковного погоста…

Самолет взлетел. Два часа чинили
Двигатели. Ветрена и чернильна
Ночь. Неоновою личиной
Кивнул на прощанье аэропорт.

Командир, матерясь, говорит стажеру:
«Елкин дрын (цензура), не бойся, Жора,
Первый раз был у каждого, ус моржовый,
Попроси механика, он нальет.»

Стажеру муторно. Еле дышит,
«Что я, крайний, - думает, - Или рыжий?
Два часа мог по-тихому смазать лыжи,
Но, конечно, не с нашим счастьем»

Сквозь помехи в наушниках чей-то голос,
Незнакомый. Диспетчеры прикололись?
Или  перекричала совесть
Громогласный приступ его боязни:

«Прекращай, стажер, испоганишь кресло.
Страх незряч, в трех осинах не видит леса,
Ближе к Богу дети, пилоты  и стюардессы.
И не то, чтоб другие становятся не у дел.

Я играю в открытую, и не скрою
С глазу на глаз нам говорить нескоро.
Стюардеска, вон, смотрит немым укором.
Соберись, мужик. Самолет взлетел.»

1
В снежной глазури январь коротает город,
Шпиль храмовой колокольни торчит, как свеча из торта.
Зябко друг к другу жмутся домов когорты.
У домов ни души, ни голубя – адский холод.

Оттого ли, что быт угрюм, а вид из окна невзрачен,
Скуден бюджет, и быть одному постыло.
Ненавистен казенный угол и жизнь собачья.
Он слепил Галатею, как принято петь: «из того, что было».
2
А не было под рукой, ни гипса, ему, ни мрамора,
Только соседка – бухгалтерша из Иваново.
3
Уж она из него на раз вышибала искру,
При взрывном темпераменте быть ли иной беседе?
Что ни день, занимался в квартирке дым коромыслом,
К вящей радости участкового и соседей.

Там и зима догорела последней спичкой,
Слякотный март сулил любовные дивиденды.
Возвращаясь с работы она попала под электричку,
А в таких делах не случается хэппи эндов.

Теперь глотай анальгетики, тосты бубни невнятно,
На грошовой тризне. Суетись, выправляй ограду.
Тщетно проcить богов Галатею вернуть обратно,
Сам столько раз твердил: «мне другую надо».
4
Но видать, он на деле-то был не промах,
Когда подыссякли ресурсы залить тоску,
Одолжил деньжат по соседям, друзьям, знакомым,
И прямиком в гранитную мастерскую.

Полчаса ушло разъяснить мастерам задачу,
Пять минут на то , чтобы «обмыть» идею.
Скульптор, пропив аванс, и гонорар в придачу,
Изваял ему к осени новую Галатею.

Вышло на славу, да много ли проку в камне?
Ни подогреет борщ, ни разделит ложа.
Ребятишек не народит тебе и подавно,
Только и радости, что говорить не может.
5
Поздняя осень зябким дождем сочится,
Ночь беззвездна, облачна и чиста.
Только белеют мраморные ключицы,
Чуть правей покосившегося креста.

Эпилог

А в воображенье моросило:
Из гранита, будто бы с помоста,
Спрыгнет она ножками босыми,
В слякоть подмосковного погоста…

Карлсон
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/147525/

Мой мотор изношен,
Пропеллер ржав,
И зубам до патоки нет никакого дела.
Я - постаревший Карлсон,
Руки мои дрожат.
Шевелюра значительно поредела.

Я давно "не в меру", к чему скрывать,
Просто угрюмый дядька с тяжелым пузом.
Одолевает бессонница,
Мне березы не заломать.
Не то что парить по небу
С заплечным грузом.

И теперь что ни ночь, то сна ни в одном глазу.
Куришь в форточку, студишь бронхи покуда крыши
Не порозовеют. И как ни дави слезу,
Из воспаленных глаз, ни черта не выжмешь.