Тур - 176:"Tощее, не купленное детство..." (конкурс завершен)

Ах, как любил я мамины блины,
Языческие солнышки на блюде!
На Масляную, в шаге от весны,
Когда зима последним вздохом студит,

Мы собирались чинно у стола,
Садились в ряд с отцом и младшим братом.
Ложилась скатерть, ломка и бела,
Стол обнимая складчатым квадратом.

Гудела печь под натиском огня.
Как махаон мелькала сковородка.
И кот Василий – добрая родня
К столу спешил хозяйскою походкой.

А мама раскраснелась у плиты.
Движения расчетливы и чётки.
И раз за разом жаркие пласты
Слетали к нам на стол со сковородки.

И всем хватало, только успевай!
Три пёрышка гусиных нам подмога –
Блины топлёным маслом поливай,
Сметаны миска им смягчит дорогу...

..................................

Взгляну порой назад на сорок лет –
Мы дружно жили, хоть и небогато.
Родителей давно уж рядом нет,
Они остались там, в шестидесятых...

Воспоминанья эти так нужны,
Хотя и тень печали навевают.
А солнечные мамины блины
И душу мне, и сердце согревают...

16.10.2009

как говорится - "родом я из детства"-
страны любимой, и до слёз родной.
рожден в любви и муках,  без наследства,
год  шёл неспешно семьдесят второй.

я  ненавидел белые рубашки,
и  был в трико с коленками одет.
я первым бил, и бил в ответ -
                                 в отмашку,  
я выгрызал себе авторитет.

пил летом на спор воду из болота.
болел ожог  от жидкого свинца.
вставал зимой  в ушанке на ворота,
и кровь текла с разбитого лица.

не важно то, что не досталось маски.
не важно то, что так играть нельзя.
а важно то, что прыгнул без опаски,
а  важно то, что думают друзья.

и главное - что не сломалась клюшка,
а главное, что двор  - огромный  мир.
и высохший фломастер  под подушкой,
и Верн с Дюма зачитанный до дыр.

а во дворе  - беспечно, но сурово -
футбол, заборы, очередь в кино.
и снились мне Алиса Селезнёва
с глазищами, и миф об эскимо.

и если правда родом я  из детства,
то сохраню из тех далеких лет -
свой двор, друзей, и главное наследство -
мной заработанный тогда авторитет.

Плюс тринадцать – почти все лето!
Из закапанного окна
Смотрит дочка соседки – Света.
Вечно чем-то она больна.
Ручки бледные коченеют,
Красный носик всегда соплив.
Свете кажется – всё страшнее
С каждым днем за окном залив:
Он над серыми валунами
Крошит пену – совсем как зверь.
Постоянно сквозняк – и мама
Закрывает окно и дверь.

На веранде, обнявшись с куклой,
Дачный срок отбывая днем,
Света смотрит в окно со скукой:
Там истоптан песок дождем.
Открывая картинки в книжках,
Словно в окнах сырых темниц,
Видит только уставших слишком,
Не дождавшихся лета птиц.
И мечтает, не скрипнув дверью,
Завтра выбежать за порог –
И прогнать от калитки зверя –
Чтоб добро победило в срок.

Я вырос за один буквально день...
Казалось нам, что детство было вечным,
и думалось: ну, как бесчеловечно,
что выстрелы не слышатся нигде!

Мы в партизан играли и в лесу
в полузаросших ползали траншеях.
О, только б шанс! - как все мечтал в душе я -
себя я смело в жертву принесу!

Лет тридцать уж как гром войны затих;
мальчишкой в Саласпилсе я транзитом...
Там были тысячи детей убиты...
Я вырос... я обязан жить за них...

Январь, 30-е, 2013 г.

.
Было оно, было.
Помню о том, помню.
Били борта волны,
были они вольны.
Я по песку ножкой –
в реку сандаль плавать.
Папа со мной рядом
(это потом не стало).
Скажет: – Сушить вёсла!
Чмокнет: – Вернусь скоро.
Но с капитаном спорить
Даже и мне не стоит.
Брызгами множу солнца,
с визгом бегу к маме:
– Я не хочу рано!
После обеда, ладно?..

Остров – он твой, и только...
Мамин ещё, конечно...
А впереди – вечность...
и папу зовут Толька.
.

Для того только, чтобы двадцать шарфиков перемерить, я надела это нежно-синее платье. Половина - маминых. Не могу поверить - мамы нет давно, шарфик жив. Плачу... Этот слабый запах духов восточных мне одной дано уловить, узнать... Заунывный мотив трубы водосточной помогает давнее вспоминать. Мама песню поёт и моет окна. Зелень первая. Солнце. Весна. А подушка моя от счастья мокнет - слёз потоки. Лежу без сна. "Ну-ка чайка, отвечай-ка, друг ты мне иль нет? Вот возьми-ка, отнеси-ка милому привет"... И милого нет давным-давно, синеглазого, быстрого, как юный ветер, бегал он на ноге  одной. Футболист бывший. Опять не верю. Вот почерневший лежит портсигар, для сигар - порт. А он в вечном плаванье...Рано унёс тебя хмельной угар, папа любимый, такой неправильный.
Вот и смотрю я своё кино, благодаря шарфику, цвета печали. Молодая мама. И моет окно... Только бы слёзы не застилали...

http://www.grafomanam.net/poem/310559

Может, странные мы,
Но порою пронзительно жалко
Исчезающий мир
Общежития и коммуналки.
Там, где детство прошло
Наше в комнатах узких и вздорных,
Где с добром вместе зло
Уживалось в одних коридорах,
Где лекарство - рассол
И оконные рамы со стоном,
Где из супа мосол
Доставался лишь самым достойным,
Где хоть смейся, хоть плачь,
Но тяни на червонец неделю,
Где на двор - рваный мяч
И один на всю улицу велик,
Где не стыдно заплат,
Где богатство – стеклянная тара,
Где из слов чаще мат,
А на лицах налипла усталость,
Где зачитан до дыр
Том Дюма, не в Кремле ещё Брежнев,
И вся жизнь впереди,
И ещё не погасла надежда.

...Я помню день, и я была крылатой...
Я - человек - парила в небесах!..
Я помню облаков нетронутую вату
и солнце, не слепившее глаза.

Я помню горизонты, чище слёз ребёнка,
- моих таких смешных и слабых слёз! -
и бесконечности незримая верёвка
вилась у ног моих, как старый верный пёс.

Я помню время, не бежавшее сквозь пальцы,
что длилось миг единственный  - сейчас,
и было так легко и мудро не бояться,
что во вчера и завтра нету нас...

200? год

Нас месили, всё месили,
Скатывали в тесто,
А месили нас в России.
Есть такое место,

Где поверх ремня Земного,
Распластав, как тушу,
Поместил Господь так много
Вод, небес и суши!

Там, где гулко сердце бьётся,
Глянь на карту: слева
Город, что «Москвой» зовётся,
Усадил на древо

Улиц с гнёздами-домами
Нас - галчат галдящих,
Разуменье дав и память
О навеки спящих.

Подросли - не метр с кепкой,
И не два с вершками -
Мы, отцов нешумных слепки,
Что, пройдя сквозь пламя

От июня и до мая,
Смерти вкус изведав,
Отплатили Богу нами
За России беды.

В невеликую кучонку
Сбились в день погожий,
Очень разные, но в чём-то
Были так похожи!

Сизый китель, запах пота.
В школу после гриппа.
И кому-то и чего-то
Ты кричишь до хрипа.

И с мальчишеским подвизгом:
Визбор, Окуджава.
Кто? Не помню, снова Визбор,
Тьма вокруг лежала.

И костёр опалом тлеет,
И тушёнки запах,
А восток уже светлеет,
И светлеет запад.

И всего так будет много!
Кроме смерти. В жизни.
Нам бы не прогневать Бога,
Только как, скажите?

Детишки играют в игрушки:
Ребята проводят бои,
Девчонки закутали ушки
У кукольных дочек своих.

Сестрёнки играют и братья -
И сотню, и тысячу лет.
А куклы в соломенных платьях
Сменились давно на земле.

Ушли деревянные шпаги,
И даже ракеты ушли:
Мальчишки из лазеров шпарят,
Межзвёздные 'жгут' корабли.

Но Эти в песочнице трое -
У них созидательный зуд:
Песочные замки отстроят,
Рыча, ковыряясь в носу.

Лопаткой копают песочек
В тылу победившей страны,
В руинах её, трое зодчих -
Родные мои пацаны.

Пусть рушатся римы и трои,
Берлины и стены врага,
Но эти усердные трое
Спешат поднимать города.

Я тоже отметился в полдни
В песочницах и арыкАх.
И палок с камнями... не помню
В "натруженных" мирных руках.

14 августа 2014 г.

На даче день сегодня не простой,
Из спелых ягод делаем варенье.
С утра в ветвях чириканье и пенье
Садовых птиц, а на душе покой.

Моя бабуля кружит у печи
В переднике и ситцевой косынке.
Смородиной наполнены корзинки,
На стуле кот, насупившись, молчит.

Июльский день плывёт издалека,
И солнца диск всё выше, выше, выше.
Густеет, как сироп, жара над крышей.
В тазах варенье пыжится слегка,

Вкрапляя свой засахаренный дух
В парящий зной удушливого лета.
Жужжанье пчёл и шум цикады где-то,
Ворчит на кур задиристый петух.

А я в тени под сливой в гамаке,
Дремлю под звуки солнечного сада,
Где вьётся в небо зелень винограда,
И бабочка колдует на цветке.

Под вечер снова будем за столом,
Где разговоры с чаем и вареньем,
Где сумерки опутывают ленью
Уставший за день маленький наш дом.

Когда о детстве спорится беседа,
Минувших дней проходит череда,
Я непременно вспоминаю деда,
Его черты всплывают без труда.

Он не имел ни почестей, ни званья,
В деревне русской скромно проживал.
Горя моим заняться воспитаньем,
Он каждый год к себе на лето ждал.

Меня будил он рано спозаранку,
(А как же сладок был в деревне сон!).
И вместе с дедом шли мы на рыбалку
Под ранних пташек тихий перезвон.

А солнца нет, оно за горизонтом,
Трава в росе, и зябко – не жара.
Иду с ведром и удочкою тонкой,
А в нос и уши лезет мошкара.

И не спастись от этакой напасти,
Но путь не долог, вот уже река.
Со знаньем дела дед кидает снасти,
И я сажаю тоже червяка.

Мой дед мастак, в рыбацком деле дока.
С огромной щукой как же он красив!
Но от него не слышал я упрёка,
Что у меня одни, мол, караси.

Обидно было всё-таки немножко,
Что не клевала щука. В том вина,
Что мой улов опять достался кошке,
Но как тепло мурлыкала она!

Уроки те усвоил я отлично.
Заслуга деда, ясно и ежу,
Что в жизнь мою вошла одна привычка:
По выходным я с удочкой сижу.

2015

Тут Литературный Редактор мне сообщил, что это вовсе не глюк и стих действительно попал в тройку первых мест 176-го тура "Тощее, не купленное детство". Я правда не смог свести арифметику и ничего не понял, но приятно.

А значит будет правильным, если я выражу искреннюю благодарность Виктору Гаврилову, так как он оказал существенную помощь в доработке стихотворения. Его замечания были по делу и судя по всему это отразилось на стихе как-то так :)

С уважением,
Тавадзе Давид

Я хотел бы сцепиться, как в детстве, с подушкой,
спрятать страх свой под купол пластмассовых звёзд,
чтобы дед Валико переспорил кукушку
и хромой Тариэл чтоб до речки довёз.

Я желал бы проснуться от пыльного света,
что сочится меж рёбер амбарной стены.
И смеясь, как подсолнух, вдруг грохнуться с веток
перекошенной, старой и хмурой сосны.

И, наверно, когда-нибудь в будущем прошлом
не отдёрнет мечту бюрократка-судьба,
а пока я держу за грудки невозможность
и улыбка улиткой ползёт по губам.

Маечки-в трусики, кофточки.
Чёрно-белые фоточки.

Панамочки, сарафанчики
С камушками в карманчике…

Сумочки-ридикюльчики,
Ириски тянучие, ключики…

Носочки белые-белые.
Мальчишки худые и смелые…

С пистонами, пистолетами,
Пилотками и кастетами.

Голуби, голубятники…
Зонтики, пыльники, бантики.

Счёты и подстаканники.
Жулики и карманники.

Зелёные лампы настольные...
Песни простые, застольные.

Крестики на верёвочках,
На красных звездочках Вовочка...

Лучшее, без сомнения,
После войны поколение.

***
Когда возвращаешься в город детства,

Звёзды становятся намного ближе…

Тёплый прибой верным псом ноги лижет…

Мальчик здесь жил, с тобой по соседству,

Запускавший в небо белых голубей…

Это он поведал, что не будет неба голубей,

Изумруднее трав и жемчужнее рос,

Как  не бывает нежности души без тихих слёз…

Слышишь?  Бу’хают пушки –
мы играем в войнушки.
Затаился в малине пулемётный расчёт.
Громыхала тачанка,
как консервная банка.
Камуфляж – в паутине. Мы рванули «Вперё-ёд!»
С криком, гиканьем, свистом
«наши» били «фашистов»,
Кавалерией грозной отправлялись в поход.
Мы в измятых «испанках*»
грохотали на танках
за кремлёвские звёзды, за советский народ.

А от дома в сторонке
хлопотали девчонки –
Ленки, Таньки, Наташки били мяч об забор
И в земле разогретой
сохраняли «секреты» -
на фольге под стекляшкой – лепестковый узор.
Мелом классы чертили
и скакалки крутили,
увлечённо скакали то вперёд, то назад,
и, как-будто на крыльях,
уносимые пылью,
в догонялках метались час за часом подряд.

Детство вспугнутой птицей
пронеслось, как «Зарница».
И скакалка, и шашка, мячик и пистолет
в старом хламе пылятся
за стеной декораций
из удач и промашек, из потерь и побед.

*Пилотка детская(испанка) времен СССРhttps://www.avito.ru/sankt-peterburg/detskaya_odezhda_i_obuv/pilotka_detskayaispanka_vremen_sssr_novaya_246857169

Вспомнился портрет трамвая,
Липы, каменные сваи,
Тайны улиц и дворов,
Запах лиственных костров…
То-то время было раньше –
Быстро заживали раны.

Были радости и горе,
Были девочки в бантах,
Толстый заяц на заборе,
А ширинка – на болтах.

Мы влюблялись и дружили,
Выбирали «или – или»
Между решкой и орлом,
Между девой и веслом…

Были закрома луны
Медом доверху полны.
Вдоволь сна, весны и снега –
Нам не выставляли счет.

И гудели звезды с неба
И не жалили еще…

Нахлынут разом образы из детства:
Автомобили с воплями клаксонов...
Шагает рядом время малолетства.
А я всё помню, мне там всё знакомо.
Талантливо, но, в общем - то, сурово
Актриса Жизнь сыграла на рояле.
Нанизывая годы на основу,
Яснее - ясного я вижу всё в реале:
Гортанный выкрик индюка в закуте,
Резвящихся под стрехой воробьишек,
Овец, сомлевших в знойном абсолюте,
Моих сопливых близнецов-братишек...
Какая же нас заставляет сила
Отщипывать от памяти мгновенья
Про девочку, что мячик уронила...
Любимое моё стихотворенье!
А кто сказал, что время пролетело,
Что не вернуть прошедшего во веки?
Есть кое-что, что нам струну задело:
Так остаётся детство в человеке!

Там мышь - пушистый зверь, а вовсе не вредитель.
Там путь в чужой район - как межпланетный тур.
Чердачное окно - дорога для открытий,
а игры во дворе - удел соседских кур.

Там можно плыть в ночи сквозь заросли колосьев,
не разделяя мир на запах, цвет и звук.
А письма - это то, что почтальон приносит,
к тому ж его зовут совсем не Аутлук.

  это город, о который разбивается прибой,
  как об стену, всюду горы, море, ветреник рябой,
  обнимает, рад стараться, городские берега.
  город с морем - это танцы до упаду, а пока

  смотрит мама, молодая, улыбается в окне.
  пионерский из китая галстук новенький на мне.
  он, в отличие от наших кумачовых, шелковист
  и по цвету ярче даже… вот уже и жёлтый лист

  проникает в зелень улиц с остальными наравне.
  я шагаю, не сутулясь, как учили... а на мне
  новый галстук, всем на зависть, словно вымпел   наградной.
  я иду и мне покамест хорошо в стране родной.

  справа – порт, плыви  на выбор, хоть на север, хоть на юг,
  там кипит работа, ибо без пшеницы нам каюк;
  слева в память флотоводцам сквер разбит наискосок,
  над которым ходит солнце строго с пятки на носок.
  
  а на сопках, как ни гляну, строят новые дома
  над обветренным бурьяном, словно новые тома
  появляются на полках антресолей городских…  
  город смотрит  снизу волком весь в наколках воровских

  и морских татуировках как за каменной стеной.
  в нём морская группировка - не торжок берестяной.
  а промасленная ветошь, склянки, рынды, якоря,
  всё свидетельствует, - где-то ж превращаются моря

  в побережье новой суши из гранита ли, песка ль,
  кстати, кроме водки глушит этот город и вискарь.
  ведь морская даль не опус, чтоб не выбиться из сил,
  как чувак, пропивший глобус, на уроках говорил

Я отброшу весь груз повседневных забот,
Пусть корабль моих грёз в моё детство плывёт,
Пусть доставит в страну тех забывшихся лет,
Чтоб я смог отыскать в моей памяти след.
И увидел бы снова, словно в сбывшемся сне,
Всех родных мне людей в той далёкой стране,
Чтобы радость и горе с ними вновь разделить,
И былую любовь к ним суметь ощутить.
В дом с мороза вбежать и обняться с отцом,
Снова к маме прижаться счастливым лицом,
Объяснить, почему их так долго искал,
И сказать им слова, что тогда не сказал.
Мы бы сели за стол вместе дружной семьёй,
Я поведал бы им, что случилось со мной,
Ну, а мне бы в ответ, рассказали они
Про военной зимы той короткие дни.
Всё пришлось испытать им, что только держись,
Так была тяжела и горька эта жизнь,
Только вера спасала в суровый тот час,
Что счастливою станет дорога для нас,
Что сумеем построить мы рай на Земле,
Всем народам укажем дорогу во мгле,
В том раю нашим внукам и правнукам жить,
И о предках достойную память хранить.
В этом месте прервалась волшебная нить,
Та, которой хотел детство я воскресить,
«Хорошо, – я был мыслью буквально сражён, –
Что они не дожили до наших времён!»
Что не лёг им на плечи покаяния груз,
И они не узнали, как распался Союз,
Расселились жильцы коммунальных квартир
И другим стал совсем столь привычный им мир.
Поверну я кораблик с далёкой страны,
Где нам наши родные, так были нужны,
Мы вернёмся когда-то туда навсегда,
Чтоб обратно уже не уплыть никогда!

Мне с детства нравится Сапгир*,
Я зачитал его до дыр.
Читал внимательно, и вот
Споткнулся я о «Бутерброд»:

«Чудак математик в Германии жил.
Он хлеб с КОЛБАСОЮ случайно сложил.
Затем результат положил себе в рот.
Вот так человек изобрёл бутерброд.»

Хлеб с КОЛБАСОЮ? Was ist das?
Я понял: вот мой звёздный час.
И несмотря, что был я мал,
Тотчас Сапгиру написал:

«Поэт, скажите, как же так:  
Раз жил в ГЕРМАНИИ чудак,
То Butter'ом намазав Brot,
Хлеб с МАСЛОМ должен класть он в рот.»

Сапгир мне написал в ответ:
«Противоречия здесь нет.
Он жил в Германии. Всё так...
Но он при этом был ЧУДАК.»

* Генрих Вениаминович Сапгир (1928—1999)

                                 Посвящается брату и другу детства
                                 Александру Андрееву.
Старый дом на тихой улице
Встрепенулся ото сна:
Мы охотимся на курицу,
Раскудахталась она.

А была такая важная…
Но поймалась наконец!
Вот такая я бесстрашная,
Да и Сашка мой – боец.

Поняла, притихла пленница
(Это – тысячный арест):
Мы несём её к поленнице,
В холодильник под навес.

Он лет пять уже как сломанный,
Белый терем-теремок.
- Ты, гражданка, арестована!
Отправляйся под замок.

Мы не заняты проказами,
Мы – Фемидина рука.
Эта курица наказана
За съеденье червяка.

Симпатичного, с полосками…
- Ну, а дальше план таков:
Мы найдём в саду под досками
Много длинных червяков!

Сашка – клад идей отчаянных,
Раз – придумал, два – вперёд!
Третьим было окончание:
- Дед узнает – нас убьёт!

Двадцать первый век -  век технологий,
век открытий, знаний, сытой жизни...

Бегает мальчишка босоногий
по селу, водой из лужи брызжет.
Всякой всячины полны карманы,
мама отвернулась - он в калитку
и во двор скорей, пока маманя
варит постный борщ на старой плитке.
Со двора мальчишку не пускают,
далеко от погреба чтоб не был,
если вдруг обстрел - быстрее к маме,
быть пореже под открытым небом.
Слушает, кивает - он послушный,
за спиной пустую прячет гильзу,
ту, что перед этим взял из лужи
и представил, как играет в "ниндзю".
Ночью снова где-то грохотало...
Бросив всё, соседи - те, что справа,
собирали спешно чемоданы,
уезжали к родичам в Полтаву.
Вечером вернется батя строгий,
в телевизор плюнет с укоризной:
"Двадцать первый век - век технологий",-
и вздохнет не от хорошей жизни.

Так по каким особенным приметам моё отлично детство от других?
Я никогда не ездил в лагерь летом, зато легко наматывал круги:
По доброму,  привычному маршруту: с утра на речку и домой... к утру
Себе хозяин  -  это было круто, мне распорядок был не по нутру:
Меня манила ранняя свобода от взрослых, школы, правил и от дел...
Палатка голубого небосвода на ласковой приветливой Оке
Была мне домом, школой, даже храмом,  учила жизни, чести и ... всему,
Чему ещё не научила мама...  На речке я спасался и тонул:
Тонул в глубинах солнечного детства и в зарослях бескрайних берегов,
А в сильный дождь я не спешил одеться, и в шалашах из ивовых кустов
Спасался от грозы и от ненастья, случалось, оставался до утра...
Сейчас я понял - это было счастье: промокнув, греться около костра
В тиши утрА, наедине с природой, себя немного чувствуя взрослей,
И пил лишь только ключевую воду,  и окуньков с картошкою в золе
Я запекал легко и ел без хлеба (все губы – цвета угольных помад)
И помню до сих пор я, где бы ни был, душистый детства вкус и аромат.

Что ж ...  лето, речка, дым, костёр, свобода...  сей список нам привычен и не нов.
Признать хочу, действительно, в те годы таких немало было пацанов.
Так что ж припомнить, чтоб понять могли вы (доподлинно: зелёнка или йод),
Что детство было, в общем-то, счастливым, но что ж в нём исключительно МОЁ?
...
С немецкою девчонкой переписка? (Пожаловал мне адрес школьный КИД)
Мы были с ней по-детски очень блИзки, хотя по расстоянью далеки:
Письмо с весны могло прийти в июле, нас ожиданью научила жизнь…

Далёкая подружка Ханна Мюллер, меня ещё ты помнишь? Отзовись!

На речке лед, как чистое стекло,
Расчерченное острыми коньками...
По берегам сугробы намело,
Я на каток иду играть  с дружками.

Падения и шум, и толкотня,
Транзистор разрывают песни Пьехи...
Но вот уже устала ребятня-
Темнеет рано, и конец потехе...

О детстве память из небытия,
Как лед весною, наплывает густо...
Вот старенькая бабушка моя
Уже зовет на пирожки с капустой.

А в доме все блистает чистотой,
Глядят глаза суровые с иконы,
И бабушка с молитвою святой
Бьет у божницы низкие поклоны.

Воспоминанья выстроились в ряд,
Всплывая и восторженно и грустно,
Такую радость теплую хранят,
Как бабушкины пирожки с капустой.