Литерный Поезд / Полученные рецензии

Это не шорт, а шортик! Надо-бы хотя бы 40, а не 30 афоризмов.

01 – Интернет
01-15 Админом можешь ты не быть, но файервол включить обязан! (Дмитрий Фус (Dafus))
01-37 Хлеба и Интернета! (Никола Важский)
01-49 Жену и провайдера нужно выбирать очень тщательно. (Мангупли Леонид)
01-51 Дети выросли, жена бросила - наконец можно спокойно сидеть в интернете!!!! (Мангупли Леонид)

02 – Зарплата
02-01 Кому и поллитра - зарплата...(Алекс Фо)
02-22 Я - человек весёлый, и даже зарплата у меня смешная...(Александр Коковихин)
02-36 Грош тебе зарплата! (Анастасия Чебыкина (Nameless))
02-48 Если деньги - зло, то зарплата - меньшее из зол...(Александр Коковихин)
02-54 Была бы зарплата, а на работу можно и не ходить. (Мангупли Леонид)

03 - Колбаса
03-07 Колбаса ( современная ) -  спасение  животных за счёт ущемления интересов людей ( тайная работа "Green peace" ). (Ирина Ашомко)
03-12 Колбаса -свинье - не товарищ. (Евгения Бар)
03-37 Колбасный рай - кишечник. (Минь де Линь)
03-39 Дайте мне колбасу и поставлю желудок на уши. (kabita)
03-52 Была бы колбаса, а народ с водкой подтянется... (Мангупли Леонид)

04 - Фантомас
04-18 Под маской крупного чиновника часто живёт мелкий Фантомас. (Кудинов Виктор)
04-12 Публика не меняется, она требует чипсов и фантомасов. (Александр Коковихин)

05 - коллоквиум
05-08 Коллоквиум - один Знайка на весь Цветочный город! (Никола Важский)

06 риск
06-20 Риск - дело благородное, главное - чтобы жена не узнала. (Александр Коковихин)
06-22 Рискуя головой, не думай о причёске. (Минь де Линь)

07 - Стих
07-09 Хороший стих — не тот, в котором нет огрехов, а тот, в котором их не замечают. (Виктор Станчик)
07-33 Не так страшны начинающие поэты, как их стихи. (Александр Коковихин)

08 - Глупость
08-08 Расписаться в собственной глупости большинству удаётся неразборчиво. (Александр Коковихин)
08-44 Глупая жена – подарок, глупый муж – тот ещё подарок! (Мангупли Леонид)

09 – Модернизация
09-13 Велика Россия! Да модернизировать некому... (Александр Коковихин)
09-52 Если модернизации не избежать, её надо возглавить. (Александр Коковихин)

10 – Премудрость
10-11 Мудрый, не слышимый сильным - слаб, Сильный, не слышащий мудрого - мёртв. (Данила Кукумберъ (Андрей Наройковский-Данильченко))

11 - Истина
11-10 Истинным может считаться любое высказывание, не являющееся ложным. (Схоласт) (Минь де Линь)
11-15 Истина напоминает берег моря - после каждого прибоя очертания меняются... (Мангупли Леонид)
11-45 трезвенники ищут истину в других напитках (Коффе)

12 - Милиционер (полицейский)
12-04 Наш милиционер не сильно полицейский... (Мангупли Леонид)  

Лясим-трясим

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/242241/

 
Я проснулся от его крика:"Не убивааайте! Не убивааайте, пацаныыы! Пожалуйстааа! Я ничего не скажу...ууу...ууу..."
Холодный пот...в голове расплавленная вязкая масса из мозгов...лясим-трясим, блинн!

Мы убили его...если бы я был один...но я не был один, нас было пятеро и мы убили его, а потом сбросили его труп в озеро...мне пришлось держать его голову, когда мы тащили его безжизненное тело к обрыву...его глаза ничего не выражали в тот момент...а потом он всплыл и его нашли...абздец.

Если бы я был один...я бы отпустил его...но я был не один, нас было пятеро, и я не мог отпустить его, лясим-трясим, блин!

Он был случайным свидетелем и его надо было убрать...я не мог отпустить его потому, что нас было пятеро...а потом его нашли, лясим-трясим, да.

И теперь вот уже 10 лет как он умоляет меня:"Не убивай...отпусти... ", и вот уже 10 лет как я просыпаюсь в холодном поту и в голове моей расплавленная вязкая масса из мозгов...лясим-трясим, блинн!

Я давно уже завязал...это было бы невозможно, если бы я был там...но я сбежал, а они сели за групповое убийство...вчетвером...только я остался на воле, если это существование, на которое я обрёк себя 10 лет назад, можно назвать волей...но я завязал и не хочу возвращаться туда, где уже за давностью мне не светит срок...а эти четверо...они сели..все...на 15 лет, лясим-трясим, да.

С тех пор ни одной ночи я не спал спокойно, хотя мои приятели говорят, что меня невозможно добудиться даже пушкой...особенно если я напьюсь накануне...но я никогда не опаздывал на работу...в пиццерии...где меня называют "Джованни" этот придурок , имбецил Саверио, кассир Фабио и наш патрон Жанфанко...я никогда не опаздывал на работу, где я создаю мои пиццы...я - пиццайоло Джованни, лясим трясим, блин горелый...пицца то есть, да. Я даже создал мою собственную пиццу под названием "Дон Джованни"...даже можно сказать типа "Дон Жуан" типа, ха.

Они знают, что я - русский и что у меня другое имя, но им так удобно называть меня Джованни...это была моя идея..меня нарекли "Иоанн" в церкви при крещении, и я ношу большой золотой крест на массивной цепи...так меня нарекли в Донецке...а в Ташкенте, откуда родом моя матушка...там моя родня называет меня "Рустам"...обряд обрезания, всё как положено, лясим-трясим, да.

Ну ещё есть одна русская тётка, которая работает официанткой в нашей пиццерии, и она знает, что я - Рустам...мы с ней треплемся обо всём, когда нет клиентов, и нагло опустошаем запасы пива "Моретти" в хозяйском холодильнике, закусывая той робой, которую я нарезаю для приготовления пиццы...Алине нравится делать рулет из больших круглых тонких ломтей сыра "качо кавалло", в которые она закатывает кружочки сальсиччи пиканте...пока Жанфранко молчит, а мы наглеем, лясим-трясим, да.

Я не знаю почему я доверил ей эту историю...я никогда никому не доверял, а ей как-то сразу раз, и всё как на духу...мы напиваемся у меня дома после работы всё тем же пивом "Моретти", которое я набираю до фига в ночном баре "Нессун дорме", никто не спит типа, который единственный открыт до утра в нашем маленьком провинциальном городке.

И тогда мы сидим с Алиной до утра...пьём бутылку за бутылкой, и трындим обо всём...она тоже говорит о себе, о своей жизни, о том как она повстречала свою настоящую любовь в Италии...она повстречала араба Али и приняла Ислам, а потом он уехал к себе домой и не может вернуться назад, в Италию, а она как раз сейчас делает всё возможное и невозможное, чтобы он вернулся...меня эта история всего перевернула, в душу вошла...я не встречал здесь таких женщин, которым бабло пофигу, а любовь - всё...мы с нею как два выродка в этой стране...оба фифти-фифти...наполовину христиане - наполовину мусульмане...она понимает меня...и она мне как мать, больше, чем мать, которая мечтала, чтобы я стал "доном"...так она говорила мне:"Рустам, ты будешь доном!", лясим-трясим...а я не хочу!!!

Я хочу жену, которая будет меня любить и родит мне много детей...я очень люблю детей. Там, в Узбекистане, у меня была куча племянников, малыши такие...я их нянчил, когда приезжал к дедушке Умару в гости...а когда кто-то из них уписивался или укакивался, я мыл ему жопку и переодевал в чистое...мне не было интересно знакомиться на то время, когда я гостил у дедушки, с пацанами-одногодками...я был нянькой моим племяшам и всё.

У меня была красивая молодая жена, с которой я приехал сюда...моя матушка привезла нас в этот город, где она устроилась на работу к одному старику, и где она имела ещё другой заработок, торгуя работами для наших землячек...и не только работами торговала Катя-Каттаб совместно с одной полячкой по-имени Барбара...мне стыдно было признаться Алине, кто моя мать, но она догадалась сама...город маленький...а жена моя сбежала к одному богатому макарону, лясим-трясим, да.

Я живу один в маленькой хате, пьяно террено, земляной этаж типа, выход сразу на улицу...так почти все наши живут...и бедные итальянцы тоже ваще-то...я не люблю, когда ко мне приходят наши, и они уже не приходят...один хрен, меня не добудиться, когда я сплю после работы...я вообще только и делаю, что сплю...днём, а по-ночам я просыпаюсь от его крика:"Не убивайте, пацаныыыыы!"

И если он молчит и не зовёт меня однажды ночью, то меня швыряет с постели внезапно врубившийся на всю мощность музыкальный центр, который я уже стал выключать на ночь из розетки, но он всё-равно врубается и орёт...сам...и тогда холодный пот мгновенно пропитывает мою пижаму...как будто я только что всплыл на поверхность...и я чувствую, что я мёртвый, лясим-трясим, блинн...

А иногда я просыпаюсь от того, что чувствую невыносимый зуд в моих руках...и потом я вижу, что я сижу в темноте и сам себя режу лезвием...я режу мои руки этим лезвием, неизвестно откуда взявшимся в моём доме...я не бреюсь станком...есть электробритва и всё...я сплю как убитый днём, пушкой не разбудить...так говорят местные пацаны с которыми я иногда напиваюсь по понедельникам, когда пиццерия закрыта...я напиваюсь с ними в баре и зажигаю с какой-нибудь смазливой девчонкой, а потом я бросаю их всех и иду на Голгофу...домой иду, спать иду...если получится, лясим-трясим, мля.

Я проснулся от его крика:"Не убивааайте! Не убивааайте, пацаныыы! Пожалуйстааа! Я ничего не скажу...ууу...ууу..."
Холодный пот...в голове расплавленная вязкая масса из мозгов...лясим-трясим, блинн!

Они нашли меня...здесь...через столько лет..группировка и эти...местные...я завязал, но они сказали, что сегодня в девять - стрелка...со мной будут разговаривать...надо платить...пацаны сидят, а я нет...только Алина знает, куда я иду сегодня вечером...я взял выходной в субботу, когда народу в пиццерии до фига, и Жанфранко будет работать вместо меня...я зашёл в пиццерию в восемь и Фабио спросил:" Джованни, что? Сегодня у тебя феста?" Праздник значит...лясим-трясим, ха...

Я оделся во всё новое...фирменные шмотки, туфли, чёрный кожаный плащ до пят...красавец-мусульманин...так оценила мой прикид Алина, которая уже переоделась в униформу и спрятала свои шикарные белокурые волосы под фирменной кепкой официантки...а я ей сказал:"Слышь, мать, как ты думаешь, меня можно сожрать?", а она ответила:"Можно...если ты позволишь", а потом спросила:"Рустам, что случилось?" и я ей сказал всё как есть, лясим-трясим, да, а она сказала, что пойдёт со мной, но я ответил нет, потому, что тогда меня точно убьют, если приведу её...и её тоже убьют нах!

Я сказал ей "нет", а она настаивала и сказала, что ей по хрену работа, если друга могут убить, но я ей сказал, что она должна вытащить Али из его голимой Арабии, а не идти убиваться хрен знает куда и с кем, и вообще на разборки баб никто не таскает...вроде убедил, да.

И тогда она сказала:"Я буду звонить тебе каждые пятнадцать минут, чтобы они знали, что ты не один."
Так и порешили.

Она звонила мне каждые пятнадцать минут и каждый раз я отвечал:"Соно анкора виво", я ещё живой типа, лясим-трясим, мля...а в перерывах между звонками меня буцкали довольно чувствительно, но я держал мои руки свободными и отвечал только словами, типа лясим-трясим, да...они не сожрали меня...потому, что я им не позволил...отпустили...только жилетку кожаную порвали слегка и всё.

Отпустили они меня...похоже на чудо...они все меня отпустили...а того парнишку, случайного свидетеля...его не отпустили, блинн!

Как же я дышал слегка морозным ноябрьским воздухом тем вечером! Мир открыл все свои краски и запахи мне, тому, кто уже мысленно готов был умереть не своей смертью! Я высвистал одого длинноволосого недоумка Пашу и потащил его в один бар, где собирались только молодые...о как я зажигал там с девчонками...со всеми подряд...бухал и зажигал.Паша сказал, что он не узнаёт меня...вроде как другой человек типа, лясим-трясим, а я сказал, что днюха у меня сегодня и всё...хренасе ему знать, что я и вправду как на свет народился, да?

Ну и потом в пиццерию хороший такой красавец заявился и после закрытия с Фабио  мы ещё шарахались по ночным заведениям до утра..."днюху" мою фестиджарили, ха...а Алине я сказал тогда:"Ты мне мать...настоящая мать"...красивая тётка между прочим, хоть и старше меня в разы...потом её уволили, узнав случайно, что ей 49,официантка типа не должна быть такой старой типа, да, а там и Али её любимый прикатил и они поженились в мечети, как положено правоверным, а я уехал в один курортный город, где такого пиццайоло как я с руками и ногами взяли и платили в разы больше, чем Жанфранко мне отстёгивал...и связь наша с ней прервалась.

Иногда по-пьяне я ей звоню и мы разговариваем всю ночь напролёт...и тогда меня не будит его крик:"Не убивай! Отпусти! Пожалуйстаааа..."

Я не знаю кому бы ещё я мог рассказать всё это, лясим-трясим, да.

Велосипед

http://www.grafomanov.net/poems//view_poem/243240/

Cегодня в лаборатории царило радостное оживление: один из сотрудников их коллектива — Женя Медведев — защитил кандидатскую диссертацию. И как было заведено в таких случаях, Жене предстояло устроить для своих коллег банкет, а его товарищам, в свою очередь, - преподнести ему какой-нибудь ценный подарок. Коллеги приглашение на банкет уже получили: Женя ждал их в ближайшую субботу у себя дома, где его жена Любочка уже строила кулинарные планы и готовила список необходимых продуктов. И деньги на подарок тоже были собраны. Дело оставалось за малым — придумать, что же ему такое подарить. Именно обсуждением этого вопроса сотрудники сейчас были заняты, а Женя в это время  бегал по делам своей диссертации.
«А не подарить ли ему велосипед? - предложила Таня, работавшая у них старшим лаборантом и слывшая очень мудрой женщиной. - Я гляжу, он всегда приезжает на работу на автобусе, в то время как многие в хорошую погоду ездят на великах: и для здоровья полезнее, и приятнее, чем толкаться в душном общественном транспорте.»
Действительно, многие научные сотрудники Академгородка пользовались велосипедами. Возле Институтов были даже оборудованы для них стоянки.
«А, может, у него уже есть велосипед, просто он на нём не ездит, - предположил кто-то из дискутирующих, - как бы это поделикатней у него узнать? Попробуем прозондировать этот вопрос за вечерним чаем.»
За чаем, как и ожидалось, основной темой беседы была прошедшая Женина защита, затем переключились на предстоящие отпуска. Кто-то поделился своими планами поехать в путешествие на Алтай на велосипедах. И тут Таня, как бы невзначай, спросила: «Женя, а у тебя есть велосипед?»
«Нет, - ответил ничего не подозревающий Женя, - но я о нём всю жизнь мечтал.»
И это было правдой. В Новосибирск, а точнее в Академгородок, Женя приехал относительно недавно. До этого он жил в Средней Азии, в Таджикистане, в маленьком зелёном городке Чкаловске. Кудрявый очкарик, которого за буйные кудри в школе дразнили Пушкиным, был неисправивым отличником: учиться ему  нравилось. Однако, корпение над учебниками не мешало юному вундеркинду, как и многим мальчишкам их города, мечтать о настоящем велосипеде. Но он понимал, что  для их семьи, состоящей ещё из мамы — бухгалтера со скромной зарплатой и бабушки, велосипед был непозволительной роскошью.  А вот у Жениного лучшего друга Лёши это транспортное средство  водилось, и товарищ  иногда давал ему  покататься.
Когда Женя впервые взгромоздился на велосипед и попытался крутить педали, то тот, словно ретивый конь, почувствовавший неумелого седока, просто-напросто скинул его, и мальчик  плюхнулся на землю, больно разбив коленку. Позже ему всё-таки удалось кое-как укротить этого железного «коня», но руль всё равно слушался плохо и вилял из стороны в сторону.
«Ничего, - успокаивал себя Женя, когда я вырасту, я куплю себе свой собственный велосипед и обязательно научусь на нём ездить хорошо.»
Когда мальчик учился уже в восьмом классе, к ним в Чкаловск  приехал  представитель из далёкой Сибири, чтобы провести среди школьников олимпиаду по «химии».  Победителям предлагалось поехать на учёбу в физико-математическую школу Новосибирского Академгородка. Отличнику Жене Медведеву стать победителем этой олимпиады  не составило труда. Так он попал в Академгородок и остался там навсегда, став настоящим сибиряком.

...В субботу Женя с Любочкой, накрыв праздничный стол, с нетерпением ждали появления гостей. Когда позвонили в дверь, Женя со словами: «Наконец-то» кинулся её открывать. На пороге, улыбаясь во весь рот, стояли его коллеги — сотрудники лаборатории. Перед собой они держали сверкающий никелированными деталями новенький велосипед. Замерев от восторга, Женя не мог вымолвить ни слова. На помощь пришла Любочка: «Ну, что же вы встали у порога, гости дорогие? Заходите, закатывайте велосипед.»
«Неужели, это мне?» - наконец, вымолвил виновник торжества, оправившись от первого шока. «Тебе, тебе, - засмеялись его друзья, - будешь теперь поправлять своё здоровье и ездить на работу на велосипеде.»
Банкет прошёл на высоте: пили за новоиспечённого кандидата наук, в ответ звучали благодарственные тосты, много шутили, смеялись и танцевали.  Любочка суетилась, то и дело бегая на кухню и меняя блюда. Вообщем, вечер удался.
На другое утро, пока жена, утомлённая вчерашними хлопотами, ещё спала, Женя решил испытать свой новый подарок. Он вынес велосипед на улицу и отвёл подальше от домов. Там начиналась петляющая по полю тропинка, ведущая к Обскому водохранилищу, которое все сибиряки любовно величали Обским морем.
Выйдя на тропинку,  Женя развернул велосипед и, немного волнуясь, занёс над ним ногу.  Первая  неудачная попытка в далёком детстве ещё была жива в его памяти. Он осторожно присел на седло и, нащупав ногой педаль,  крутанул её.  Но сейчас, на удивление, велосипед оказался более послушным: он тронулся с места, руль вильнул несколько раз то вправо, то влево, но потом,  почуяв крепкие руки седока, выпрямился. Велосипед, сначала медленно, но потом  всё быстрее и быстрее  понёсся по тропинке туда, где далеко впереди голубым зеркалом сверкало на  солнце Обское море.
«Я еду, я еду, - в порыве радости закричал Женя, - как здорово, что у меня есть велосипед, он слушается меня!» Хорошо, что в этот ранний час ещё никого не было вокруг: постороннему наблюдателю было бы странным видеть взрослого мужчину, кричащего, как ребёнок. Кто бы понял, что он кричал от счастья?

...Очень жаль, что этим счастьем он пользовался недолго. Через год велосипед украли прямо с институтской стоянки.

"Куда ты уехала, Сьюзен?"

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/116486/

                    И гаснет звезда, не успев разгореться.
                    Куда ты уехала, Сью?
                              Дм. Сухарев, музыка В.Берковского

Впервые я услышал эту песню у нее на дне рождения. Обычная московская квартира, весенний вечер, веселая компания, все под шофе, кто-то, как всегда, терзал гитару, и Сергеич спросил, не может ли кто-нибудь спеть "Куда ты уехала, Сюзен".
- Ща споем, – радостно заверила подруга именинницы, Катерина, подмигнув своим "седьмым" глазом, и широко улыбнулась.
Мой друг Сергеич – это нечто особенное. Стройный красавец, светловолос, прекрасно сложен, и даже едва заметная хромота лишь придавала ему еще большего шарма. Всегда к месту, сам блестяще владеет гитарой, водку пьет осторожно, и даже матом ругается, как бы извиняясь. Словом, Сергеич был свой в доску парень, наш брат студент, и старательно старался все забыть. Забыть свое княжеское происхождение, двадцать два поколения родовитых предков и фамилию, попахиваюшую 1825-ым годом. Но мы-то, мещане и плебеи, об этом никогда не забывали, и каждый почитал за честь незамедлительно ублажить его сиятельство.
Не исключая и Катьку. Катерина носила фамилию Семиглаз, и поэтому ее левый глаз, действительно неспокойный и периодически заходившийся в нервном тике, у нас в компании шутливо назывался седьмым. Снова подмигнув, она подергала струну, откашлялась и запела. У нее было дивное лирическое сопрано, несильное, но нежное и ласковое, порой пародийно-"злобное", но бархатистое и, как говорится, "цепляюшее за душу". И вот ее голос, наивный и недоуменный, снова и снова повторял свой вечный немудреный вопрос:
         "Куда ты уехала, Сьюзен, куда ты уехала, Сью...?"
Я целовался с ней всего один раз в жизни. Слесари из ЖЭКа забыли запереть люк на крышу, и мы, воспользовавшись случаем, выбрались наверх, чтобы отдышаться и глотнуть свежего воздуха, прежде чем снова погрузиться в душную атмосферу действа. Это была одна из тех "концептуальных" вечеринок, которыми славился мой тогдашний дом. Идея была в том, что мы – такие вот все из себя яркие,  многосторонне одаренные и талантливые – выбирали какую-то тему для импровизации, чтобы в ее рамках открывать всё новые грани своей натуры. Кажется, в тот вечер разыгрывали "Кабаре на Монмартре", и каждый в нашем домашнем театре самовыражался, как мог и как хотел. Здесь пили аперитив и крюшон, здесь закусывали сыром и виноградом, здесь танцевали канкан на столе и исполняли мини-стриптиз, кто-то был сегодня непризнанным поэтом или начинающим художником, а кто-то - дешевой проституткой с соседней панели... И тут же рядом – чопорная английская пара, зашедшая поглазеть на прославленный континентальный разврат (последнюю роль выбрали для себя, естественно, Сергеич со своей дамой). И все это были мы – юнцы и юницы времен расцвета застоя, доблестные представители советской молодежи. Комсомольцы. Почти все свободно владели французским, Мирей Матьё сменяла Жоржа Брассанса... Одним словом, наш маленький парижик.
         "Куда ты уехала, Сьюзен, куда ты уехала, Сью...?"
Она вообще была удивительно французистой. Крохотная шатенка с огромными глазами, занимавшими пол-лица, со стрижкой "каре" и с тугим налитым бюстом немалого размера... Откуда ты взялась на нашу голову, маленький воробушек из сен-жерменского предместья Теплого Стана? Она бывала дурашливой и легкомысленной – Oh-la-la! – но через мгновение снова возвращалась к своей серьезности и дотошности, порой доходившей до маниакального синдрома. Одно увлечение сменялось другим чуть ли не раз в две недели, но каждый новый Гаврош воспринимался всерьез и - сейчас - навсегда. А когда шальная весенняя атмосфера и пьянящая бездна глубиной в двенадцать этажей толкнули нас друг другу в объятья, она целовалась со мной так же сосредоточенно и старательно, как учила свою медицинскую науку или, скажем, чистила картошку. Она не оставила ни единого уголка моих губ без того, чтобы забраться туда своим языком, она доверчиво уткнулась мне в плечо и полностью отдалась на волю моих рук. И даже не особенно протестовала, когда я расстегнул ей блузку и все остальное, чтобы без помех насладиться прикосновением к этой роскошной груди, а наши бедра все сильнее и сильнее прижимались друг к другу сквозь легкую летнюю одежду... Все это входило в программу: уж если le vin est tirée, то il faut le boir. И мы честно предавались невинным пионерским забавам до тех пор, пока наше совместное отсутствие не стало уж совсем неприличным... А после того вернулись в компанию – веселые и довольные, с чувством выполненного долга и "глубокого удовлетворения", но без ущерба для ее девичьей чести.
         "Куда ты уехала, Сьюзен, куда ты уехала, Сью...?"
Дважды она назначала мне свидание по месту своей учёбы: сначала в кожно-венерическом диспансере, а на следующий раз – в морге. Это было забавно,  даже  очень,  но я  не оценил тогда  юмора.  Кретин!  Почему  я  не назначил ей свидания в собственной постели? А вместо этого, как клинический идиот, буквально своими же руками положил под другого мужчину – тоже мне, уполномоченный синклита подруг: "Ах, поймите, доктор: пациенту это необходимо – избавиться от застарелой девственности!" Доктор, должен сказать к его чести, оказался тогда на высоте. Чего стоил один его ответ – этот надменный ответ на робкое предложение подпоить девушку: "Ну, чтобы помочь ей перешагнуть этот психологический барьер...". Доктор ответил блестяще: "Она будет моей и трезвая!". Да, он оказался прав. Она действительно стала его – возлюбленной в ту ночь и женой годом позже. Но ведь и бывшей женой, еще через пару лет....
         "Куда ты уехала, Сьюзен, куда ты уехала, Сью...?"
Что несло ее по жизни? Какая сила влекла ее – уйти от первого мужа, потом залететь и оставить ребенка от случайного проходного мужика? А после того пристать на пару лет к еврейскому красавчику –  душке-байдарочнику, балагуру и балаболу? И, наконец, обрести предпоследнее успокоение у простого русского парня Сашки, сумевшего стать настоящим отцом ее сыну? Любопытство ли, жажда новых впечатлений, пресловутый маниакальный синдром? Или просто предчувствие близкого и страшного конца?
         "Куда ты уехала, Сьюзен, куда ты уехала, Сью...?"
Я прикасаюсь губами к твоим губам, к маленькой ямочке на шее, покрываю поцелуями каждый квадратный миллиметр твоей груди, пробуждая к жизни маленькие твердые соски, я трусь носом и щеками о твой живот – терпкий, женственный, напрягшийся от подступающего желания, я вылизываю внутреннюю поверхность твоих бедер, слизываю сок твоего пахучего лона, я погружаюсь в твою глубину, податливую и сопротивляющуюся одновременно, я снова и снова познаю сокровенные тайны твоего внутреннего "я", крутую женственность и настойчивую, чуть ли не злую чувственность, спрятанную за внешним девичеством и кажущейся неразбуженностью, я ощущаю, как сжимаются в пароксизме страсти твои ноги вокруг моего тела...
Но нет. Уже никогда. Какое же это страшное слово - "никогда".

Прости меня, Ленка, маленькое робкое чудо, крохотный московский зайчонок, ненароком приблудившийся из Булонского леса. Прости за все, что было, и еще больше – за то, чего не было. Прости нас всех. Прости и прощай.

Куда ты уехала, Сьюзен...?

1994 - 2008

Я отобрал около пятидесяти, сейчас попробую сократить...

01-14 В наше время всё больше нервных срывов случается из-за медленного интернета. (Алексей Ирреальный)
01-35 В творческом поиске никакой поисковик не поможет. (Ольга Романченко)
02-03 Постоянный рост зарплаты приводит к зарплатомании. (Алексей Ирреальный)
02-07 Обратиться к бухгалтеру можно - понять никогда. (Алексей Ирреальный)
02-51 Зарплата – это расстояние между дрожащими руками и протянутыми ногами. (Мангупли Леонид)
03-24 Апофеоз самообмана это котлеты из колбасы. (Марина Старчевская)
03-31 Вкусная колбаса та, которая не знаешь из чего сделана. (Алексей Ирреальный)
03-56 Колбаса – это венец безотходного производства (Коффе)
04-08 Безликий человек - неуловим. (Алексей Ирреальный)
04-19 Мы из тех советских масс, нам не страшен Фантомас! (Мангупли Леонид)

06-10 Риск помогает жить и... умирать. (Алексей Ирреальный)
06-14 Первый раз рискнула Ева, срывая запретный плод. (Алексей Ирреальный)
06-26 Риск - благородное дело, осторожность - благородное слово. (Олька Линкина (buka-boo))
06-27 На выборах всегда рискуешь сделать правильный выбор! (Никола Важский)
06-34 Риск – дело тонкое, возможен облом. (Мангупли Леонид)
07-09 Хороший стих — не тот, в котором нет огрехов, а тот, в котором их не замечают. (Виктор Станчик)
07-47 Хороший стих ядрён и лих! (Мангупли Леонид)
08-06 Глупость основная составляющая имиджа умной женщины. (Марина Старчевская)
08-18 Глупость, как и смех,- заразительна. (kabita)
08-28 Одна глупость рождает тысячу мудростей. (Алексей Ирреальный)

08-30 Глупость любого поступка (почти) заключается в абсолютной неотвратимости его совершения. (Минь де Линь)
08-48 глупость молчать не умеет (Коффе)
09-33 Модернизация привела к тому, что теперь Емеля ездит на микроволновке. (Алексей Ирреальный)
10-05 Почему-то как Елена, то прекрасная, а как Василиса, то премудрая. (Алексей Ирреальный)
10-10 Премудрые русские бросили вызов мудрости всего мира. (Алексей Ирреальный)
10-22 Премудрость пескарей непобедима! (Никола Важский)
11-21 Истина где-то рядом... с секретными материалами. (Алексей Ирреальный)
11-23 Только истина имеет шанс стать банальностью. (Данила Кукумберъ (Андрей Наройковский-Данильченко))
11-29 Истина - всегда за горизонтом. (Данила Кукумберъ (Андрей Наройковский-Данильченко))
11-40 Вместо истины в некоторых сосудах прячутся старики Хоттабычи, а иногда и Зелёные змии. (Марина Старчевская)
 

ЛИЗЗИ
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/215321/

Лиззи, твои коленки с вечными ссадинами, твои обкусанные ногти с облезшим лаком, твои конопушки, твои медовые губы – я хранил это в памяти двадцать лет – с того дня, когда ты, попрощавшись со мной, уехала навсегда  – не куда-нибудь, а в Аргентину – к своему деду – сразу после того, как твои родители развелись, и ваш дом на нашей 24-ой улице был продан Смитам, младшему из которых досталась твоя бывшая спальня. Ты и не поверишь, Лиззи, сколько раз я разбивал стёкла в этой спальне – только лишь оттого, что не мог смириться с мыслью, что этот толстый Боб глядит на нашу улицу из окна и видит то, что когда-то видела ты – цветочную клумбу с ирисами, белый забор и голубой почтовый ящик. Теперь твои колени скрыты от моих глаз черными джинсами, а на ногтях у тебя французский маникюр – и не тот, что делают в дешёвых салонах, а настоящий – не побоюсь предположить, что он был сделан в Париже, из которого, собственно говоря, мы и вылетели час назад – мы – оказавшиеся на борту одного и того же самолёта после двадцатилетней разлуки. Поверишь? Нет? Я узнал тебя сразу, как только ты вошла в этот салон, и даже не по твоим конопушкам, а по твоей манере закусывать губы, когда ты смотришь на что-нибудь снизу вверх. Ты шла по ряду и искала своё место – 21-ое «С», как выяснилось через десять секунд, а я смотрел на тебя со своего 21-го «D» и думал о том, что в Нью-Йорке тебя будет встречать твой муж или кто-то ещё, а это означает, что я не смогу забрать тебя с собой и увезти куда глаза глядят – куда-нибудь подальше от людей – туда, где нас никто бы не увидел, и где мы смогли бы сделать то, чего не сделали двадцать лет назад… Я струсил, Лиззи… струсил, потому что любил тебя слишком сильно, а потом, когда ты уехала и не вернулась, решил повеситься. Смешно, не находишь? Верёвка оборвалась – оказалась слишком старой, а на вторую попытку меня уже не хватило. Всё, на что меня хватило, это кидать камни в окно Бобу Смиту и заниматься известно чем по ночам, глядя на твою единственную фотографию. Правда, ещё меня хватило на то, чтобы искать тебя в Интернете, но из этого, как ты понимаешь, совсем ничего не вышло – я не знал фамилии твоего деда, а девушек с именем Элизабет Уайни Хорст в Аргентине не обнаруживалось. Да и не только в Аргентине, если честно. А потом я женился, Лиззи. Женился, потому что мне надоело возвращаться с работы в пустой дом. Просто классика, не находишь? Я женился на первой подвернувшейся женщине – на той, которая не имела с тобой ничего общего; я просто думал, что ни одна из женщин не имеет права хоть чем-то походить на тебя. Моя жена – блондинка с бесцветными глазами – высокая и худая. Таких женщин в Нью-Йорке – миллион и мне от этого легче – мне легче, потому что она не красавица, и у неё нет твоих глаз, и губ, и твоих  волос. Её зовут Айви Джо и она работает в архиве при иммиграционной конторе. Занимается исключительно тем, что сканирует старые документы и переводит их в компьютерную базу данных. Детей у нас нет, Лиззи; через три года после нашей свадьбы и… скажем так – через десять лет после того, как я потерял последнюю надежду найти тебя и выполнить своё обещание, ей поставили непроходимость маточных труб и на этом всё и закончилось. Она сканирует документы, а я отвечаю за поставку вин в одном французском ресторане – в том самом, который принадлежал в своё время старшему брату моей матери. Но это не так уж и важно. Важно то, что я встретил тебя, что сейчас мы летим в одном самолёте, и что ты разгадываешь кроссворд, находясь от меня на расстоянии вытянутой руки. Ты всегда любила кроссворды, Лиззи, и слава богу, потому что кроссворд, который ты сейчас разгадываешь, занимает тебя гораздо больше, чем всё остальное, а я боюсь смотреть на тебя слишком часто – я боюсь, что ты узнаешь меня и боюсь того, что может последовать вслед за этим. Хотя, на самом деле, сейчас я уже не боюсь; я жду этого, Лиззи – я готов – я готов к твоему взгляду, к твоим слезам, к чему угодно – мои руки уже не дрожат, и я даже уверен – почти уверен – что смогу тебе улыбнуться. Сейчас по проходу повезут тележку с едой, и ты отвлечёшься от своего кроссворда и, скорее всего, посмотришь в мою сторону и увидишь меня – пусть совсем не такого, как двадцать лет назад – но меня – твоего Франсуа – оставшегося твоим навсегда. Знаешь, что я хочу этим сказать? Что я люблю тебя, Лиззи. Люблю с того самого дня, когда ты заехала на своём велосипеде в эту чёртову канаву и кувыркнулась через голову. Тебе тогда было двенадцать – как и мне – и впереди у нас было шесть лет – шесть лет по триста шестьдесят пять дней – не так уж и мало, между прочим, а сейчас мне кажется, что эти шесть лет пролетели, как один единственный день. Если бы у меня была дочь, я назвал бы её твоим именем, и тогда мне было кому говорить: «Лиззи, Малышка моя…»… Глупо, да?  Глупо, всё глупо. Ты уже двадцать лет живёшь своей собственной жизнью, к которой я не причастен, и мне не что рассчитывать – разве что на твоё опоздавшее на пару десятков лет «Прости…». Ты ведь не сказала мне о том, что ты уезжаешь навсегда. Ты сказала мне, что останешься в Аргентине до конца лета, а затем вернёшься в наш колледж, и мы с тобой будем снимать комнату. А в сентябре я узнал, что ты забрала свои документы ещё в мае. Уже в мае ты знала, что не вернёшься в Нью-Йорк, но ты не сказала мне об этом. Почему, Лиззи?  Потому что решила пощадить меня? Или, наоборот, наказать? Или тебе уже было всё равно? Ты готовилась к другой жизни, в которой мне не было места. Я прав?  Я думаю об этом двадцать лет, и никак не могу понять, почему ты это сделала. Впрочем, это уже не важно. Важно только то, что ты сидишь в трёх футах от меня, грызёшь кончик своей шариковой ручки, и что через минуту или чуть больше того, ты посмотришь в мою сторону и увидишь меня – меня, смотрящего на тебя, а не листающего рекламный журнал от французских авиалиний. Я жду этого, Лиззи. Я закрываю журнал. Я хочу увидеть твои глаза и услышать твой голос. Я… я всё ещё тот Франсуа, который целовал тебя ночью на пирсе и который затянул на своей шее верёвку, когда осознал, что уже не увидит тебя. Я люблю тебя, Лиззи, понимаешь? И буду любить всегда – пока не умру…

*************
- Мадам, что Вы будете пить? «Merlot»? Прошу Вас, мадам. А Вы, месьё? Пардон? Вы не рекомендуете мадам это вино? Простите, мадам… Вы летите вместе? Простите… У нас ещё есть «Cabernet…»… Две тысячи пятого года, месьё… Мадам, Вас устроит это вино? Как скажет месьё? Да, конечно… Месьё, Вас устроит это вино? Да? Благодарю Вас, месьё! Мадам – «Cabernet Sauvignon»…

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/240356/

ПРО ОЧКИ. СКЛЕРОЗ и ОБО ВСЁМ ПОМАЛЕНЬКУ.  

Ищу, ищу, где они, куда подевались. Видела бы хорошо, быстренько нашла , а то, не знаю уж,  где искать.  Это я про очки.  И так каждый день. Ну, правильно, вот они, родимые, нашлись, как всегда на лбу. Очки-то у меня для близи , а чтоб в даль посмотреть, на лоб их приподнимаю. а пока разглядываю, что там вдалеке, забуду куда  дела. Вот так поисками и занимаюсь .
Без очков-то я теперь, совсем не могу, Говорят, от возраста зрение ухудшилось.  На днях,  дома уборку  делала. Всё протёрла, промыла, пропылесосила, ни квартира, а загляденье стала. Надела очки, дай думаю, посмотрю, какое  число на календаре,  может праздник завтра какой, чего это я  марафет такой навела.  Да мои милые, зря я их надела. Все мои старания были напрасными.  Там мусор, там пыль разводами. Пришлось ещё раз прибираться , только уже в очках. Я так думаю, что следующую уборку,  сразу в очках  буду делать, либо, после уборки, их не одевать.
  А вчера, оправу на очках заменила. Решила в зеркало посмотреть, идёт она мне или нет. И зачем же я к этому зеркалу подошла, не нужно было этого делать. Я жt раньше-то как. Лицо кремом мажу, а смотрюсь-то,. в маленькое зеркальце, а там-то себя частями вижу. А тут,  вот она, вся. Мама дорогая… , сколько ж морщин я  через эти очки на своём лице в зеркале увидала. Присмотрелась, при считалась, все мои. Эта -  от смеха, эта - от слёз, эта – от солнышка щурилась, эта - от переживаний , а это видать от возраста. Вся моя история на лице, и чего же тут плохого. Улыбнулась сама себе, и всё таки , буду пользоваться маленьким зеркальцем, а если большим , то без очков.
  А вот в том, что я каждый день поисками  занимаюсь ,я думаю, склероз виноват. Я ведь много чего теряю, не только очки,  да ищу потом по полдня. Забывчивая очень. Не зря говорят, что у склеротика, каждый день новости. Вот рассказывает тебе, например,  соседка, женщина тоже в возрасте, одну и туже историю каждый день, а ты её слушаешь , как в первый раз. И тебе, новости, и ей приятно, она ведь тоже не помнит, что уже это всё рассказывала. Вот опять, с мужем,  какие дела. Чего греха таить, по молодости частенько бранились, так после ссоры, и завтра , и после завтра обидно. А сейчас, периодичность ссор  такая же, а как легко. Вчера побранились, а сегодняшняя-то , как в  первый раз. Вот тебе и склероз, лекарство от головной боли, да и только. Мне вот,  знакомая посоветовала, тоже склеротичка,сама говорит, на себе испытала. Когда потеряешь чего- нибудь, найти не можешь, нужно на ножку стула привязать  белый платочек. Я однако, послушалась совета. точно-то не помню, как всё было. Вот только  прихожу я с базара, а понять ничего не могу. Все 24 ножки моих шести стульев,  белыми платочками перевязаны. Чего искала и нашла или нет, не помню. Пойду к табуретке ещё платочек привяжу, может, найду чего. И  вот, такая же это штука, склероз, что было полчаса назад или вчера не помню, а вот детство и молодость, всё до мелочей, помню. И грустное, и весёлое -  много чего рассказать можно. Но о грустном не надо.
 Лет восемь, помню, мне было, а подружке моей семь. День рожденье в один день, только на год разница. В ту пору чулки ажурные только-только в моду вошли. Ну, это для взрослых, а мы- -то ещё дети. Для нашего возраста таких  чулков не выпускали, а если бы и были в продаже, никто бы нам их не купил, жили то не богато. А уж как хотелось нам эти чулки. Родители целыми днями на работе. Мы сами себе хозяева. С подружкой, в старых вещах нашли, на наш взгляд, ещё приличную тюль./Капроновой тюли раньше не было, была белая хлопчатобумажная/. Портнихи мы были, конечно,  никудышные. Но ажурные, тюлевые чулки,  получились на наш взгляд, отличные. И какие же мы были счастливые, когда в летний солнечный день, прогуливались с подружкой под ручку, по нашей любимой Лесной улице, в белых, ажурных чулках и в сандалиях, к которым были привязаны обыкновенные катушки из- под ниток, вместо каблуков, не передать ни какими словами. Таких эпизодов, не один склероз не сотрёт.
  А как можно забыть петушка молоденького, пойманного мною на удочку. Да не каждый рыбак такое сможет.  Всё тот же возраст,лет восемь-девять. Мы жили возле речки Пихтовка. Естественно, большую часть летних дней, там и проводили. Каждый день на рыбалку, это закон. Двое, марлей неводят, а третий впереди камни шатает, гальянов в невод загоняет. Улов всегда был, только, правда, мелковатый. А вот по крупнее гальяны, водились у запруды. Вот туда- то мы ходили рыбачить удочками. Однажды рыбачили мы, рыбачили. Ловится рыба , нечего сказать..И вот я, в очередной раз, насадила червячка на крючок, закинула леску с наживкой в воду, и возмущению моему не было предела. В запруде плавает петух, пытается махать крыльями и распугивает нашу рыбу. Я стараюсь вытащить леску с наживкой на берег, а петух следует в том же направлении.  Мой детский ум все таки сообразил. что произошло. Удочка и петух остаются на берегу, а я со скоростью света, перемещаюсь до дома, закрываюсь на засов и горько плачу, уж так было жалко пойманного на удочку петуха. Слёзы я лила напрасно. Вечером,  этого же дня, мне принесли мою удочку, правда , без крючка и передали привет от совершенно здорового петуха. Я была счастлива, что не загубила птицу. Но мимо этого двора, от куда был этот пернатый, я не ходила несколько месяцев, и на этой  запруде, гальянов больше не ловила.
    Всё было давно. Это странички моей жизни, не стираемые склерозом. И  я ловлю себя на том , что мне нравится временами перелистывать их. А то, что я  периодически  ищу свои очки и забываю, что было вчера, это не страшно всё поправимо,это просто возраст за пятьдесят…  И об этом говорит ещё одна история.
   На неделе ездили с мужем в город, по делам. Замешкались , пришлось задержаться. Зашли в столовую пообедать. Сделали заказ , сидим, общаемся. Нашу беседу прервал  голос симпатичной девушки с раздачи: «Бабушка, бабушка, ваш заказ готов!»
Я так вокруг посмотрела внимательно, бабушки нигде не видно. Долго соображала, кого, это так называют,  пока на наш столик ,эта девушка не принесла обед. Ко мне получается, с таким почтением обратились, выходит мои очки и зеркало не лгут.
Ну, обед-то мне  красавица подпортила, этим, не привычным  обращением.Подумала, подумала я об этой ситуации и решила. Ну, раз бабушка, так бабушка. А как мне приятно-то, когда меня внуки мои так называют… Ведь лучшего звания , после слова  «мама», нет. Пошла и заказала ещё одну порцию борща.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/234385/

Горбун

После детского дома Санька, по прозвищу Крант, осел в КБО, где научился мало-мальски башмачничать и зверски пить водку. Деньжата водились, но малый рост и уродливый горб, а также узкий кругозор, не давали парню никаких перспектив. Так тянулось шесть лет. И однажды Санька решил пустить все прахом, уйти, куда глаза глядят, даже погибнуть, если так у него на роду написано. Взял он водки и пошел за город. Шел он, шел, присаживался, пил и опять шел. И вошел в дремучий лес. Здесь его и сморило.
…Очнулся он от холода. Подтянул под себя ноги, спрятал между ними ладони. Правый бок занемел, голова кружилась и трещала, во рту было сухо и горько. Санька открыл глаза, кругом стояла кромешная тьма.
… Потом Санька долго-долго шел по лесу. Садился, вытаскивал сигареты, курил и шел опять. Уже встало солнце, запели птицы. Наконец показалось поле, а за ним виднелись домишки.
За изгородью первого дома увидел бабку, позвал:
- Эй, у тебя самогонки нет? Продай за деньги…
- Ты, сердешный, чей будешь, к кому пришел? – бабка подошла поближе. – Нет у меня. Не гоню я. А ты не «зык» беглый?
К обеду вся Муравейка только и говорила что о горбуне. А он валялся возле деревенского магазина. К вечеру бабка Анисиха, та самая, и Славка Данилов загрузили горбуна на тележку и свезли к бабке в баньку.
Санька проспал всю ночь и утро. Когда он, покачиваясь, держась за косяки, вышел, Анисиха, бросив тяпку, посеменила к нему:
- Проспался, нехристь! Мало тебя Бог-то наказал, так ты ишшо заразу эту лакать принялся!
-Ы-ы… - только и мог вначале издать парень. Потом малость оклемавшись, произнес: - Это…где бы самогонки купить?
Бабка хлопнула себя по бокам и запричитала: «Ить, гляди, ненасытный, опять – снова да ладом! Поди исть охота? Пошли, сядь на крылечко, я счас».
Санька послушался, сел на крылечко, пошарил в карманах, закурил. Бабка минут через пятнадцать вернулась
- На вот, похмелись, - подала зеленую эмалированную кружку и чашку с вареной картошкой. –У Деихи выпросила для тебя. А боле и не проси, нет у неё боле.
Выпил Санька и покатились по его лицу соленые слезы. Анисиха сидела напротив на чурочке и спрашивала, задавала свои житейские вопросы. Все рассказал ей Санька: «Ни-и знаю я, бабка, ничего не знаю! Оставь меня у себя, я тебе заплачу, сколько надо!»
- Кормилица, матерь божья! Я и сама-то еле перебиваюсь, а с тебя ни помощи, ни покою, только хлебова энтого будешь просить!..- Потом призадумалась. – Ладно, останься на денек.
Санька и остался. Дотяпал картошку, помылся в баньке.
На закате солнца во двор к бабке зашла молодая женщина лет тридцати трех, высокая, круглолицая. Молчком села на чурочку против Саньки. Из избы вышла бабка.
- А ты чего пришла, Люся, вроде не товарки мы с тобой?
- А я на него пришла поглядеть. Мужика ведь мне в дом надо.
- Детка моя, да какой же он мужик?! Иди домой, доченька!
-Бабонька Тонька, как мамка в марте померла, ох тошно мне одной, тошнехонько!..
Женщина заплакала. Санька насупился. Бабка шепнула ему на ухо: «Дурочка она. Мать похоронила в этом году, живет одна. В избе-то у ней хорошо, чисто, а вот вишь, сама хворая…»
Женщина обтерла ладонью лицо, спросила:
- А тебя как зовут?
- Сашка я.
- А я – Люся Харитонова. У меня за мамку пенсия, десять куриц и боров. Осенью колоть буду.
-Хватит, ступай домой, девка. Человеку спать надо! – решительно закруглила разговор Анисиха.
- А я без его не пойду!
- Ах ты, халда! Иди-иди, золотая, – перекрестила вслед воздух Анисиха.
Вдруг Санька встал и решительно сказал: «А я с ней пойду!». Анисиха прихлопнула себя по бокам: «Пресвятая богородица, ишшо один с ума сошел!»
…Дом был небольшим, но ладным. Со всеми пристройками и большим огородом.
- Садися, Шура, за стол, ужинать будем.
- А ты че у меня не спрашиваешь, кто я такой есть, может, шпион какой или кто.
- Ты – шпион! Да горбатых в шпионы не берут, - захохотала Люся.
- Дура!- выпалил Санька, а сам подумал: «И зачем приперся?»
Поели. Люся убрала со стола. Аккуратно вымыла с мылом клеенку, прополоскала под умывальником тряпочку, расстелила на столе.
Пока Люся снимала с кровати покрывало, встряхивала одеяло, укладывала подушки, Саньку охватила мелкая дрожь. «Я пойду, покурю пока?» - «Ладно, а ты не удрапаешь?» - «Не боись».
…Когда он вошел в избу, свет уже не горел. Закрылся по-хозяйски на крючок, прошел до кровати, разделся, приподнял одеяло и тихонько прилег с краешку.
- Ох и табачищем несет, как от настоящего мужика, - услышал он Люськин шепот. «Дурак, зачем приперся, - опять подумал Санька.
Если мы будем жить, - опять зашептала Люся, - я деньги с книжки сниму, и поедем в город, в больницу: попросим сделать операцию. Тебе горб отрежут, ты и будешь настоящим мужиком, только махоньким! Ну и что!
Санька слушал и не слушал. Он все ближе придвигался к ней. Хотелось одного, чтоб она не ускользнула, не нарушила, что шло на лад. Его подхватила неведомая сила, волна, она играла с ним, как со щепкой, то вздымало вверх, то опускало вниз, и каждый взлет сулил ему новый восторг. Вот он, здоровый, сильный Санька, ему подвластно мягкое розовое тело Люськи, и нет большей радости, чем радость власти над родным, единственным телом этой женщины, сладкой, любимой. Он знал, что сделает все, расшибется в лепешку, загрызет всех, чтоб испытать еще и еще это тягучее, пульсирующее, неведомое доселе чувство обладания.
…Они лежали рядом, дремали.
- Шур, а у Славкиной Нинки платье, все в золотых крапинках, люрик , называется. Ты мне такое купишь?
- Бери у меня деньги в костюме да покупай!
-Тогда я завтра в город съездию, а ты отдыхай.
Утром Санька проснулся – Люси рядом не было. Он вспомнил ночной разговор о платье: «Поехала!» Встал, прибрал кровать, умылся, вышел во двор. Обошел его, сходил в огород, выглянул за ворота, покурил. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Прошедшая ночь поглотила всю его прежнюю жизнь. Люська стала смыслом его жизни, самой жизнью. И не верилось, что такое счастье досталось ему - Кранту, Горбуну, Верблюду.
После обеда нахмурилось. К Муравейке шла черная туча. Издалека громыхало. Пошел дождь. Санька сидел на табуретке в кухне и при очередной вспышке затыкал пальцами уши, ждя грома.
Автобус до Муравейки не доезжал: он останавливался возле дома отдыха, дальше приходилось добираться пешком. Люся перебежала лесок, в поле её захватил дождь. Помня, что в сумке – драгоценное платье, она решила переждать грозу под деревом,
одиноко стоящим в поле.
…Дождь помаленьку стихал. Выглянуло солнце. К деревне по полю бежали мальчишки, махая руками и что-то крича. Когда они подбежали к краю деревни, Деиха, делавшая палкой канавку, чтоб проводить от ворот большую лужу, спросила:
- Эй, чего базлаете на всю деревню?
Лица мальчишек были бледные и испуганные.
- Там…там… Люську Харитонову грозой убило!..
А там – сияла семицветная радуга.

01-11 Web страницы не шелестят. (Алексей Ирреальный)
01-21 На интернет и суда нет. (Александр Коковихин)
02-01 Кому и поллитра - зарплата...(Алекс Фо)
02-23 С такой зарплатой я б в разведку не пошёл...(Александр Коковихин)
03-16 Пора бы церкви обнародовать список колбас, разрешённых в пост...(Александр Коковихин)
04-16 На всякого Фантомаса найдется свой Де Фюнес! (Никола Важский)
05-02 Коллоквиум коллоквиумили-коллоквиумили, да не выколлоквиумили. (Алекс Фо (Призрак Гуманизма))
06-30 Кто не рискует, тот не пьёт, не курит, сидит в Интернете и пишет о том, что кто не рискует...(Кудинов Виктор)
07-34 Не продаётся вдохновенье, стихи тем паче не продать... (Александр Коковихин)
08-08 Расписаться в собственной глупости большинству удаётся неразборчиво. (Александр Коковихин)
08-38 Глупость дается бесплатно, но стоит ох как дорого! (Никола Важский)
09-06 Модернизация это продажная девка современной цивилизации. (Марина Старчевская)
10-05 Почему-то как Елена, то прекрасная, а как Василиса, то премудрая. (Алексей Ирреальный)
11-02 Истина - это правда, только совсем голая. (Мангупли Леонид)

Про кота

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/112335/

Два года назад, закрывая на зиму дачу,  мы увидели черного  кота - пришел и орал жалобно, в смертной тоске. Ну, понятно: лес, зимой никого нет, пропадет. Видно, кто-то его бросил, а мы последние уезжали, уже и снежок выпал. Я уговорила мужа  взять кота до ближайшего городка - там прокормится.
Едем. Кот припал к коленям, не шевелится. Я, как положила на него руку, так и не снимала целый час. Доехали до городка этого - ну, не могу я его отпустить.
Думаю о том, что у нас в Москве, под домом, женщины целое кошачье общежитие организовали. Кормежка там регулярная. Принесли  коврики, кресла старые, гулять два раза в день выпускают, лечат. Может, довезти его до нашего кошачьего пансиона? Где шесть, там седьмой прокормится.
Решили везти до Москвы. Часа четыре ехали по снегу, и все время он сидел в той же позе, будто прирос. А у меня чувство странное: не любительница я кошек,и никогда своих не держала -  а вот с этим у меня что-то происходит, он как будто мой.
Приехали. Подвал закрыт, только лаз. Чувствую себя последней свиньей, сердце просто разрывается. Говорю ему : "Ты иди, там хорошо, каждый день будем видеться."  Ну, и  впихнула его в этот лаз. Подкинула. Никому из благодетельниц кошачьих, кстати, потом не призналась.
На душе -(!) кошки скребут. Как его примут, что он теперь обо мне думает? Ведь они наверняка мысли читают, а я дорогой думала:"Взять его, может быть?"
Голова у кошака большая, шерсть короткая, лобастенький, крепыш. Хвост не пушистый, длинный, надломлен. Может, за это и выбросили? Некрасивый. А что-то в нем есть. Мой просто, не знаю, как объяснить - но мой.
Может, не будет аллергии? В последнее время кошек тискаю безнаказанно... А как же Малыш?
Малыш - пудель наш. Они же ревнивые. Переживать будет, заболеть может от ревности, знаю такие случаи.
В общем, предала я кота. И он это понял.
И вот зажил кот под домом. Прижился. На кормежку, как все, на прогулку. Я туда под видом благотворительности корм стала носить, вкусности всякие - совесть-то нечиста. Иногда брала его на руки, и он так же припадал к плечу. Хоть плачь.
 И вот иду однажды куда-то, а от подвала голос - кормилица кошек с прогулки созывает, и они со всех сторон бегут на обед.Может ведь и не достаться.
 И вдруг мой черныш прямо навстречу - и встал как вкопанный. Я нагнулась, глажу его и объясняю, почему не взяла, говорю, какой он хороший. Прощения попросила. Надо идти. Прошла несколько шагов - оглянулась: он сидит и смотрит вслед. Уже далеко ушла , оглядываюсь: сидит. Чуть не плача, свернула за угол, опять оглянулась - там его обед ждет, а ему неважно, сидит! Помнит меня... А простил? Вряд ли.
 Прошло несколько месяцев. Кот отъелся, вальяжный такой. И раз вижу - на новенькой чьей-то машине, прямо на капоте, возлежит мой черныш с рыженькой подружкой. Уютно свернулись - эх, жизнь! Сыт, с красоткой, на иномарке!        Подхожу, благо фотоаппарат был - сделала три снимка.
 Он поднял голову, встал , и ко мне - от своей-то барышни. Подставил башку под ладонь и так минуту или больше простоял с закрытыми глазами. И я тоже. Все, простил меня.
А думать о нем до сих пор не могу спокойно. Надо было взять. Это точно был мой кот.