Литерный Поезд / Полученные рецензии

Риск - страх наизнанку.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/209196/

Минздрав предупреждает: никогда не пытайтесь примерять на себя и носить чужую оптику. Это вредно для глаз и для души.

Жили-были на свете два брата. Были они очень дружны, не смотря на то, что по характеру сильно различались. Младший брат по натуре был возвышенным романтиком и смотрел на мир через розовые очки, старший же был приземленным прагматиком и взирал на мироздание сквозь призму цинизма. И вот однажды решили братья для прикола на денек обменяться оптикой – и посмотреть, что из этого выйдет. Итак, старший брат, надев розовые очки, вышел из дома, собираясь поехать на работу. Поначалу от яркости и буйства красок с непривычки закружилась голова. Затем его охватил такой безумный восторг, что он, как поручик Ржевский из известного анекдота, восклинул: «Господи, и как же я раньше жил, не замечая всей этой красоты?!» (Эхо на этот раз благоразумно промолчало, предоставляя герою делать свои собственные выводы.)
Однако, по прошествии нескольких часов, наш прагматик заметил, что его прагматизм, привычка анализировать и критично относиться к окружающему никуда не делись, а розовые оттенки, создаваемые очками, как-то уж очень резко контрастируют с этими его качествами. Поначалу его это даже забавляло. Например, когда на розовом перекрестке его подрезал какой-то розовый водитель, наш герой только добродушно усмехнулся и даже не произнес обычную для себя в подобных случаях фразу, что, мол, расстреливать надо таких дегенератов. Вместо этого он стал мурлыкать себе под нос песенку собственного сочинения:
-Розовый дегенерат,
Я тебе ужасно рад!
Ближе к обеду ему все это порядком надоело, а когда в розовом буфете его обсчитала розовая кассирша, он уже с трудом сдерживал свое раздражение.
Тем временем, младший брат, водрузив на нос окуляры со встроенной призмой цинизма, отправился гулять по городу. Он сразу же заметил, а точнее ему буквально полезли в глаза разные мелочи, которых он не замечал раньше. Увлеченный разглядыванием этих мелочей, он сперва не обратил внимание, что привычные краски мира поблекли и как-то выцвели. Как водится, поначалу молодой человек стал разглядывать девушек, которые раньше казались ему такими цветущими и прекрасными, что даже глаза разбегались – так бы и залюбовался всеми сразу. Теперь он рассматривал их как-то придирчиво: у этой нос с горбинкой, у той ноги кривоваты. Скоро они все уже начали казаться ему мымрами, а процесс их разглядывания он неожиданно для себя цинично назвал: «Мымровоззрением».
Да что там девушки - даже в самой природе он стал замечать какие-то изъяны: пожухлые листья деревьев, вялые цветы, пожелтевшую от солнца траву...
-Гм, странно, - бормотал он. -А почему раньше я всего этого не видел? Где, спрашивается, были мои глаза?
Но через некоторое время восторженное сердце и романтичная натура стали вновь одерживать верх, нашептывая ему, что мир прекрасен, а призма цинизма со всем этим великолепием, мягко говоря, как-то не очень вяжется. А может, просто диоптрии слишком высоки, и надо к окулисту наведаться, чтобы правильные стеклышки подобрал, верно рассчитав на приборах необходимую ему силу цинизма.
Под вечер оба брата вернулись домой почти одновременно, вконец измученные неподходящей оптикой, и стали делиться впечатлениями прошедшего дня.
-Ты знаешь, - проворчал старший брат, - апофеозом сегодняшних прелестей, которыми мне довелось любоваться, стала розовая куча дерьма, которую какой-то сукин сын наложил возле нашего подъезда. Вот тогда-то я окончательно понял, что больше никогда не надену твои дурацкие розовые очки.
-Представляешь, - признался младший – я эту кучу и не заметил. Даже странно, как это я в нее не вступил. Я ведь в это время по привычке посмотрел на закат, и, к своему ужасу, обнаружил в нем массу недостатков. Вот когда я понял, что больше в жизни не поднесу к глазам твою нелепую призму цинизма.
Тут оба брата расхохотались и с облегчением вновь обменялись своими очками.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/240508/

Ну, сядь ко мне, мое золотко, моя дочечка. Давай посидим, поговорим,
вспомним. Ты уже вон большая какая! Тридцать пять тебе, юбилей! А маленькая была… смешна-а-я! Ручки-ножки растопыришь, и лежишь, глазенками моргаешь: "гы", да "гы"... По кроватке своей все на коленках ползала, а встала поздно. Потом пошла, пошла… то-то я радовалась! До чего не дотронешься, правда - все на пол летит. "Ручки-крючки", я говорила, а ты плакала. Никогда ведь тебя не била, жалела. Хоть и перепортила ты добра, горбом моим нажитого, уйму.
Да и то сказать, как бить-то?.. Зачала я тебя ненароком. Вроде вечер
заводской был, танцы. Молодая, охмелела быстро. А ребята хором побаловались. Я на всех не в обиде - сама виновата, самой и расхлебывать. Но отца твоего до-о-лго разыскивала. Только распознать не могла, завод-то большой. А когда распознала - по ушкам и носику твоему, на почетной доске он висел, - то его уж у нас не было. За воровство выгнали, уехал куда-то. Оказался с дальнего цеха, пришлый. Я-то не знала, люди сказали: бандит, и псих законченный. Не лечился, сказали, сволочь, никогда.
Ладно. Запила я сильно тогда. Все равно мне было; мужички пользоваться начали. Так и родила, только что не в беспамятстве. Потом поняла, оклемалась, с завода ушла...
Да что я все о себе. О тебе расскажу.
Росла ты, дочечка, быстро. Особенно головка - большая такая и немного
покачивается. Все говорили, умная будет, страсть! Но ум твой как-то все в себе был. Глазки блестят, что-то там светится, а что - непонятно. Писалась ты под себя. К врачу водила - бестолку! Как-то, помню, гость у меня. А ты зашла к нам, встала у кровати, и давай в штаны дуть. Лужа уж большая на полу - все дуешь! Гость долго смеялся, потом что-то про «гинеса» говорил. До сих пор не знаю, что за «гинес» такой?..
В школу тебя отдала не вовремя. Все думала: пусть дома побудет, со мной,
дитё же совсем. Хотя училась ты, деточка, хорошо, и учительница ваша еще хвалила. Лучше многих, говорила, и подает, значит, надежды. А я и сама кумекала, на оболтусов этих, что в классе с тобою, глядючи… оболтусы и есть. Не то ты: прилежная была, молодец! Все ручечкой своей тычешь, тычешь, стараешься.
А помнишь, как на пароходе катались. Ох, и хорошо было, красиво! Воздух,
водичка, виды разные. Ты, дурочка, еще выпрыгнуть хотела. Два раза тебя оттаскивала, на третий только не успела. Вылавливали потом всей командой, а ты – вся мокрая такая была, счастливая! Помнишь?
Хорошо я тогда зарабатывала, люди завидовали. И для тебя ничего не
жалела, одевала как куколку. Все говорили: какая красивая девочка, вся в
мамочку, и скоро невеста! А я, как услышу, так гордая и хожу. Не зря, значит, тужилась.
Закончила ты, дочечка, школу, справочку получила. Учительница ваша меня поздравила. А дальше-то что с тобой делать?.. С врачом посоветовалась: к труду, говорит, приучайте. Это к какому, говорю? Нет уж. Вязать разве что, хотя толком сама не умею. Ну, показала, поучила, как могла. Трудов положила и времени... А потом удивлялась. Рукодельница ты моя! Ухожу куда - вяжешь, прихожу - вяжешь, с гостями я занята или что... И красиво так: точечки, крестики, рисуночки все больше замысловатые. Красоты навязала – ужас сколько! Кофты, платки, носки, свитера - только нитки закупай! Хожу в тепле, с ног до головы вся обвязанная, уж девать некуда. Начала, грешным делом, на рынок носить. Покупают. И еще заказывают. Сама вяжешь? - спрашивают. Нет, отвечаю, девочка моя ненаглядная. Мастерица, говорят, у тебя дочка, золотые ручонки. Добытчица была, дай я тебя поцелую!
Правда, с месяц вот, как отрезало. Что уж с тобой приключилось?.. Знаю, знаю. Женское верх взяло, мужика тебе надобно. Конечно, конечно. Сверстницы твои давно замуж повыходили, детей нарожали. Бедная ты моя, бедная! Пыталась тебе помочь. Помнишь, на позапрошлой неделе мужичка одного в дом приводила. Уж поила, кормила, упрашивала... Ох, пил, зараза! А как напился, так говорит: "Да что ж я, злодей какой! Не пойду, - говорит, - против Бога, не трону убогую!" Выгнала его взашей. Потом других пару раз. Кричала, руками махала... Не хотят, охальники, ко мне лезут. А я их тряпкой, тряпкой.. Да-а...
Совсем ты, моя хорошая, загрустила, пригорюнилась у окна. Доктор говорит, вроде как, де-гра-д-ди-руишь. А я что могу?
Вот ведь, не разрешает, чёрт! Да уж ладно, сердце-то материнское не камень, поди, так и рвется, и разрывается. Иди, моя милая, иди сюда... Именинница моя! маленькая!.. Клиент скоро, не много уж их осталось. А пока... На, возьми грудь... Вот так, да... Пососи, пососи...