Тур - 89: "Сиреневая ветвь!" (конкурс завершен)

Тянуться к солнцу рыжей головой,
Ловить тепло - бездумно, как подсолнух.
Не верить в холод. Отстраненно-сонно
Смотреть в окошко.
В грязно-голубой
Купели неба прохудилось дно,
И за стеклянной гранью в хлопьях пенных -
Усталый город. В тусклой ленте Рейна -
Мелькнули мост, вагон и заодно
Мое лицо. Осенний зябкий сплин
Укрылся в вязкой темноте карманной.
По шелковистой кожице каштана
Струится свет. Привычно нелюдим
Пустой перрон.
И, в общем-то, пора
Мечтать о зимних праздниках и чуде,
Писать wish-list, продумывать маршруты,
И подводить итоги.
В леера
Трамвайных струн уткнулся небосвод.
В тепле руки - каштановая кожа
Пригрелась и (как все же мы похожи!..)
Не верит в снег. Всю зиму напролет.

Привлекал  красой, благоуханьем
Сыном мне подаренный букет.
Были хризантемы, нежные созданья,
Колокольчиков пленял небесный цвет.
Лилии приветствовали мило,
От смущенья прятали глаза.
И такое тут цветенье было,
Что словами передать нельзя…

Среди них, собравшись в кучку,
,скромно,
Затаились вместе, чуть дыша
Будто перепачканные кровью,
Тонкие ( в чём держится душа?),
Стройные бессмертники. Вниманья
Ничьего не привлекали, но
Выполняли важное заданье
По охране дома моего.
Потихоньку уходили = вяли =
Из букета пышные цветы.
Стойко лишь бессмертники стояли =
Так же постоянны и просты.
Как солдаты, выполняли долг свой,
Ничего не требуя взамен.

Каждый ли из нас по жизни долгой
Путь пройдёт так верно, без измен?!

  
    
Нахальность мух, нехитрость фраз
И дух котлет…
Нас раздорожило на раз −
Пора в буфет.

В бутылки из-под молока
Воткнув сирень,
Ждет тетя Зуся трояка −
Навар за день.

Кефиром киснет за окном
Вишневый цвет.
По стенам плавленым сырком
Размазан свет.

Две простокваши пролетарий
Берет с собой.
Сирень балдеет в стеклотаре.
Пора. Домой.

  
25 лет спустя  

Вновь в городок тот привела
Пустая весть.
Что изменилось? Ерунда!
Я снова здесь!

А всё-же чýдно и легко
Всё узнавать –
Не там кино, не то вино.
…Плюс двадцать пять!

Как в ту весну всё расцвело
За два-три дня:
Сирень, каштан, и абрикос,
И яблоня.

Нет тёти Зуси, трояков
Давно в миру,
Но у вокзала сорняков
не изведут.

Буфет теперь – уже кафе!
Зато – вай-фай!
Хозяйка – тётя Каринэ.
В меню – долма.

И пиво в кегах, и вкусней
Готовить стали.
Но не идёт сюда теперь
Наш пролетарий.

А свет, что чудом из окна
меня дивил –
Зашторен – нынче в моде бра –
Мейнстрим светил.

Нет стеклотары на столах.
(Престранный факт:)
Платформа – та же, тот вокзал.
Хочу назад!

1989 – 2015

*  *  *

Знакомая песня, о речке слова,
и музыка плещет и бьётся,
порхает танцорка - воздушный волан...
о чём-то молчит моя давняя,
дальняя-дальняя гостья.

В бокалах тяжёлым рубином вино
мерцанье свечей отражает,
и взгляд потаенный, сирени минор,
кого-то зовёт – из забытого,
дальнего-дальнего края.

А голос – единственный,
лёгкий, как звон
нагретого воздуха лета,
в мелодию вальса ромашкой вплетён,
и слышу без слов – позабытое,
давнее-давнее «Где ты…»

Дробится реальность
в пространствах зеркал…
в осколках прозрачного света
найду, что так долго, напрасно искал –
тропинку в совсем не забытое,
давнее-давнее лето…  

2010

Будет пахнуть дождём и сиренью.
Будет май, будет грома раскат.
И поверив в его настроение
Вспомню снова  ваш голос и взгляд.

Где-то там, на большом расстоянии,
Он напомнит в  стотысячный раз,
О каком- то ином расставании,
О  случайности сказанных фраз.

Всё бывает.  Всё в жизни меняется.
Будет май, будет солнечный день.
Будет сердце опять вами маяться,
И ещё.... будет пахнуть сирень.

Я, как сегодня, помню -
Уже сирень цвела,  
Был запах сумасшедший
И музыка звучала...    
Ленивый рыжий полдень
Катился со стекла,  
И даже листьев шелест
Нам предвещал начало
Не чувства – восхищенья
Тому, что мы живём  
В одно и то же время  
На сказочной планете,
И в узенькие щели
Струилось счастье в дом,
Как крохотное семя,  
Тянущееся к свету.
Лишь вечно пьяный дворник,
Являя жизни лик,
Смотрелся очень странно
На фоне тех идиллий,
Нас было только двое,
А мир был так велик,
Но в жизнь,что так ждала нас,
С надеждой мы входили.

  
Нет дела бесполезнее, чем розы воспевание.
И в прозе, и в поэзии напрасны все старания.
Романтики-любители пропели всё, что сказано;
Прекрасные эпитеты разобраны и связаны.
И я бы не отважилась, но два часа в розарии
бродила ошарашена несушеным гербарием.

Аналогов нету! Все чувства задеты.
Сперва, обоняние – мягким касанием,
вкусом аляпово-кремовых розочек,
сладостью запахов тортовых крошечек.
Следом, и зрение беглым скольжением
радуют тоны пастельных бутонов...
Прах лепестковый рисунком ковровым,
затейливой вязью дорожки украсил.
Шёлк от нежнейшего прикосновения –
юностью женщины в пору цветения.
Слух обострённый улавливал трепет
листьев зелёных, восторженный лепет
уст приоткрытых цветочных бутонов.
Зелень самшитов – причудливым фоном.

Росиночными звонами до головокружения,
духАми благовонными, чудесным наваждением
я, словно зачарована волной благоуханною,
плыву, как сущность новая, расплывчато-туманная.
Я оплываю свечкою, я растекаюсь патокой.
Биения сердечные меня крушАт на атомы,
вживляя их, невольные, в душистые молекулы.
... и я не буду более ущербною калекою.

            

Надломившийся  ирис
резко машет лепестками.
Тяжело склонившись ниц,
пьёт цветочными глотками
эликсир живой воды
с травяных неострых лезвий.
Так безудержно желты
взмахи крыльев бесполезных...
Всё давно предрешено.
Мир темнеет от печали.

Небо жёлтое пятно
на груди всю ночь качает...

Знаешь, Майки, любовь не смайлик.
Жизнь - движение вопреки
страху боли, освоив роли
игр в сердечные поддавки.
Пуританство рождает хамство
и навязчивый ментор-стиль.
Если счастлив, едины части.
И отправлен сарказм в утиль.

Слышишь, Майки, всё это байки -
то, что временна боль потерь.
С каждым годом разлуки коды
лишь секретнее, ты поверь.
Страсти ветер свирепым вепрем
разрушает покой души.
Слепо лихо влюблённых психов,
погружённых в глюк-миражи.

Вечность, Майки, в любовной спайке
бесконечность сжимает в жизнь.
Станут дети счастливым третьим,
коль любви лепестки свежи.
Если в рифме семейных ритмов
нет фальшивых и ложных нот.
Возраст, Майки, снотворным маком
кайф дарует, а жизнь крадёт.

11.06.12

P.S.
«Пуританство — это навязчивый страх того, что кто-то где-то может быть счастлив» (http://otvet.mail.ru/question/10158053/)
.
ЛГ по имени Майки - вымышленный персонаж, любые совпадения с реальными людьми - случайны.
.
экспромт на   http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/268714/

Расцвели петуний граммофоны
На балконе, радуется глаз!
В городском, безлиственном районе
Островок зелёный - в самый раз.
Посмотреть, потрогать из постели
Выбегаю утром на балкон -
Как они за ночь похорошели!
Не раскрылся новый ли бутон?

А когда в отъезде я, вне дома,
Возвращаюсь мысленно под кров,
Где каскад петуний над балконом,
"Водопады" радужных цветов,
В уголок уютный и весёлый:
В переплётах  окон  -  витражи,
В них влетают бархатные пчёлы
И петуний плети хороши!

Букет лесных цветов -  предельно прост,
Но этим он душе моей милее.
Ему чужда надменность гордых роз
И бледность меланхольная лилеи.

Зато купальниц яркие шары –
Подарок эльфов с солнечной поляны –
Хранят секрет их колдовской игры
И аромат волшебного дурмана.*

И это чудо ты мне преподнёс –
Букет купальниц к моему рожденью.
На них ещё дрожат слезинки рос,
Впитавших звуки иволгина пенья.

Ты на рассвете собирал цветы,
Чтоб положить с восходом солнца к двери.
Простой букет,  но чище красоты
Я не встречала в целом мире, верю.

*По легенде эльфы варят в чашечках купальниц лесной напиток.

Неужели из робкой нежности,
                            из малька,
из икринки, приклеившейся ко дну,
вышло ЭТО? Уж слишком, господи, велика
пучеглазая рыбина! Всё. Тону!

По воде плывут щепки, веточки, стебельки,
задевают мою короткую тень.
Странно думать "Тону!", когда под ногой мостки,
а по берегу дым лиловый –
                          сирень...

Солнце растеклось, как раздавленное яйцо,
Небо – в перьях из ангельского крыла.
В шевелюру сиреневую уткнёшь лицо,
а оттуда – разгневанная пчела.

Как басовая потревоженная струна,
прогудит, затихая... Смотри не смажь
непросохшую краску!
                     ещё она
жарким мёдом течет из цветочных чаш,
золотыми нитями тянется по траве –
но разваливается узор цветной!
Небо съёживается. Волны,
                          огромных две,
две ладони смыкаются надо мной.

Створки раковины. Холодные лепестки.
Нежность, слишком кроткая, чтобы помочь –
светлячок, которого выпустить из руки
было жалко, а стало
                    совсем невмочь.

Он теперь меня держит сам  – и светится так,
что укрыться мне негде от чьих-то глаз!
Мягкотелый предатель,
                      вросший мне в душу враг –
я, спасая тебя,  сама не спаслась...

(из цикла "Время года - Любовь")

Ласковыми тонкими ладонями
Влажные бутоны гладиолусов
Гладила восторженная молодость –
Утренняя, легкая… недолгая.

Искренность случайная, неловкая
В честной чистоте - слезинкой радужной
Падала на грудь, невольной радостью
Полнила желаний волчьих логово.

В росных зеркалах цветными клонами
Празднично качались отражения
Юной, очень взрослой юной женщины –
Скомканной, надорванной, изломанной.

Малости… Безмерно малой малости…
Малости прошу из уст безмолвия:
«Расскажите молодости – молодость!
Разрешите молодости – молодость!
Прикажите молодости – молодость!..»

Падали из рук цветы бумажные.
Падали бутоны гладиолусов.
Белые бутоны гладиолусов…
В снег…

Авторское исполнение: http://litsait.ru/upload/mediafiles/c1e0a36551f6e8a4541cb4e178a0d7b1.mp3

А здесь у нас по-прежнему так нежно -
Весна, цветы и с моря лёгкий бриз.
Твои уже раскрылись бульденежки,
Как будто снежно-солнечный гибрид*.

Зачем художник вывел нам разлуку?
Тебя - за рамку, и поотменял
Нам вместе быть? Держу тебя за руку,
Не отделилась чтобы от меня.

Но ты вдали туманней и туманней...
И я решил переступить черту -
Колеблющийся образ прикарманив,
К твоим мирам-полотнам прорасту.

Пришла пора прощений и прощаний
Иду за грань, где ожидаешь ты.
Но волны почему-то возвращают
Мои на берег мокрые следы.

* "бульденеж" (в пер. с фр boule de neige - "Снежный шар")

Картина голландского художника Виллема Хаенраеца (Willem Haenraets)

Люблю герань и ситец окон,
Черемуховый говорок,
Небес высоких синеокость
И глинопись твоих дорог.

Пишу тебе темно и криво
(Пустое горе от ума).
И это – маленький отрывок
Из бесконечного письма:

«Летит бумагою сожженной
За речку, поле и стога
Тайга.
Она волной тяжелой,
Тягучей бьется в берега
Околицы (совсем не страшно…)
Ну а в избе - моя родня.
И кажется, в застолье брашном
Им не хватает лишь меня.

Гармонь поет из-под ладони
Сквозь беды, будни и дожди:
«Гуляй-гуляй, казак, по Дону,
Катюша, милого дождись!»

…В окне проспекты и заводы,
Горчит пространство, как миндаль:
Какая видимость свободы! –
Как бесконечна эта даль.

Всю ночь меня тоска терзала,
Всю ночь мерещилась судьба.
Как жаль, что нет во мне вокзала,
А то сбежал бы от себя.

На столе три белых хризантемы.
Я не сразу это замечаю.
Хочется спросить тебя, - а где мы?
Я молчу, ты предлагаешь чаю.

Может быть, приснилось это просто:
Первый снег, три белых хризантемы…
Ты красивый был и выше ростом.
Хочется опять спросить, - а где мы?

Хлопья снега падали на губы.
Становились мокрыми ресницы.
А вокруг играли скрипки, трубы…
Это было...Сожжены страницы…

На столе три белых хризантемы.
Греется в руке бокал с вином.
Я тебя спросила тихо – где мы?
Ты ответил – дома, мы - вдвоём…

      
…и снова клён прозрачно-зелен, свеж..
и далеко до осени двуличной...
и плющ, прильнувший к родине кирпичной,
неясных полон соков и надежд...
и я полна –
весной... волшбой... тобой...
опять тобой – придуманным, не скрою...
таким насквозь лирическим героем,
чужим и чужедальним...

вразнобой
кричат: «а чьим?» на ветках воробьи...
и как им втолковать, что мне неведом  
ответ на их вопрос...
иду по следу
жука шального – маленькой ладьи,
плывущей по суглинку в тёплый май...
возьми меня с собой, я так устала
от лживого апрельского накала,
от полноты... пустой по самый край...
но жук уходит в тёмную нору...
нора – не кроличья, да я и не Алиса.

...там, в глубине печальная мелисса
никак не прорастёт через хандру
своей зимы...
она почти как я –
не внемлет обещаниям и просьбам...

...вспорхнут с кустов щебечущие гроздья,
рефреном повторяя: "чья? - ничья..."

Галантность красоты,
Восторженность и алость,
Очарованье нежных
Зазывных  лепестков...
-Давай с тобой - "на ты"? -
Их шёпот… Показалось?!
Касаюсь безмятежных
И преданных цветков.

Чуть горчащий, медово-полынный
Аромат обнимает волну…
Просто время цветения ныне
Розмарина… И я не усну
В этой терпкой симфонии ветра,
Где таинственный запах пьянит,
Возвращая меня до рассвета
На загадочный, сказочный Крит…

Помнишь бег захмелевшего сердца
И слепящий замедленный взрыв?
А вокруг ошалевшее скерцо -
Розмариновой сини разлив;
Этот запах ладони вобрали,
На губах этот запах и вкус:
Ослепительный запах печали,
Запах счастья и боли… И пусть!

Опрокинулось небо внезапно,
Отразившись в зрачках до утра…
Розмариновый тающий запах
Я узнаю из тысячи трав…

Сквозь приоткрытое окно
Влетает в комнату шмелюга
Жужжит-жужжит и, мон-пардон,
Гоняется за мной по кругу.

Теряю тапки на бегу.
Одышка. Сердце. Руки-ноги.
На кухне зверя стерегу.
А он жужжит: "Эй ты! Убогий!

Где сахар? Вижу - на столе!
Скажжи, а есть ли тут ромашка?
Ромашки нет? Ромашки нет?!!!"
Садится прямо на рубашку.

"Помилуй!" - на колени плюх -
Пою я сладкий панегирик, -
"Помилуй, благородный мух!
Аллергик я и нежный лирик".

В раздумьях бродит оглоед,
По краю белого кармана:
"Я полетел! Врачам привет!"
Моргнул и нету хулигана.

* ПанегИрик (притянуто за уши).

Ромашка - красивый цветок,
Простой и наивный немного.
Растет вдоль унылых дорог,
Среди серой пыли и смога.

Он чист от природы и свеж,
А сердце сияет, как солнце.
Не меньше в ромашке надежд,
Чем в розе садовой найдется.

В наряде невесты, как жаль, -
Для грязи чужой промокашка.
Вся жизнь - лишь в канаву спираль,
И знает об этом ромашка.

Так в муках идет день за днем,
Цветок увядает под небом.
Его - яма с мусором - дом,
Для клумбы ж ромашка нелепа.

Цвела сирень. И пели птицы.
Ты жил, но будто умирал.
А может, это просто снится
тебе тот ад? И эти лица...
А может, ты сошёл с ума?

Пожалуй, сорваны все маски.
Все персонажи Гойи - там:
ревёт, мычит и блеет мясо,
и эта звере-человеко-масса
пройдёт по всем твоим мечтам.

Да, это смерть, когда свои же
тебя легко - и в грязь, и в кровь.
Цветы сирени ближе, ближе...
И ты в последний раз увидишь,
что их коснулись рты коров.

Небо в закладках сирени:
Не был, ещё не бывал…
Ждёшь ли, пролившись осенним
Светом волос-покрывал?

Май! Маяться сиреневой любовью
Желтизною солнечных волос.
Припадая ночью к изголовью
Вечным словом, чтобы не спалось!
На сиреневой закладке
Обещание о встрече;
В яркой солнечной заплатке
Между веток: встречу, встречу…

Речи чаруют… Тягучий
Чувственный плыл поцелуй
Май мой сиреневый учит -
Мучает словом «люблю».

Май! Маяться сиреневой любовью
Желтизною солнечных волос.
Припадая ночью к изголовью
Вечным словом, чтобы не спалось!
На сиреневой закладке
Обещание о встрече;
В яркой солнечной заплатке
Между веток: встречу, встречу…

Небо в закладках сирени:
Не был, ещё не бывал…
Ждёшь ли, пролившись осенним
Светом волос-покрывал?

Кружит стылый ноябрь.
Слякоть, ветер, мороз.
Все темней небеса,
Все мрачней непогода.
Вдруг на несколько дней
У ненастья реванш
Попросила родная природа.

Снова теплые дни,
Снова солнца лучи
Обласкали, огладили землю,
В облетевшем саду
Синих примул цветы
Распустились -
Рассудку не внемлют.

Так и сердце мое
После слов ледяных
Отогрелось и вновь
Страстно бьется,
А над стужею чувств
И над логикой фраз
Оно примулой поздней
Смеется.

Вдруг вспомнится всё и увижу:
Сирень за оградой цветёт,
И солнце лучами лижет
Резную калитку ворот.

И ты, простучав по ступеням,
Спешишь, чуть потупив взгляд,
И ветер ласкает колени
И треплет весенний наряд.

В весёленьком платье из ситца
Ты кажешься мне неземной!
А может, мне всё это снится,
И всё это – не со мной?

Но вот, как на берег спасенья,
Ко мне приникаешь на грудь,
Я что-то шепчу от волненья,
Боясь своё счастье спугнуть.

Потом, как детишки детсада,
Мы, за руки взявшись, идём,
И чьи-то ревнивые взгляды
Меня обжигают огнём.

      С начала юных лет до   пепельных  седин  носил с собой мечту, в душе её лелея,- хотел увидеть я цветок (хотя б один), из тех, что высоко на гребнях скал белеют.   Он призрачный герой преданий и легенд, он на отрогах гор след Божий, не иначе!  Кто смог его найти на склонах  горных лент, того Господь хранил, даря ему удачу.  И рыцари в веках, и в жизни и в стихах,  рискуя жизнью, шли с любовью их хранимой,  забыв покой и сон,  и презирая страх, найти в горах цветы и подарить любимой…
      Опять пришла весна, опять зиме конец, -  для дачи я семян цветов купить наметил,   и гордо предложил мне южный продавец: «Есть горный эдельвейс - за 100 рублей пакетик» …      Весь сад мой бел, как снег, - сбылись мечты мои, но все мои стихи вдруг превратились в прозу - прекраснейший цветок удачи и любви ничем не лучше стал гвоздики или розы...
      Красавица, держись! Доверься лишь любви! За деньги и вино не допусти измену! Растают навсегда все прелести твои, когда вдруг мужики  твою узнают цену!

Алма-Ата.
     Аэроклуб.
       Ромашки
качают грустными головками
в руках у лётчицы – Наташки –
но почему же так неловко мне
пред этой девочкой – лозинкой,
могущей соколом на «Яке»
на небе выписать «Лезгинку»
рассыпать солнышко на маки,
их красный цвет
       сменить на белый,
а белый свет на голубой,
простое слово «Дело»
на золотое переплавить
     «Бой!»
А после взлётов и падений,
на платье
      заменив комбинезон,
весёлой веточкой сирени
взойти на лётный горизонт
под ночь,
       в ромашковые сны
удач капризные приметы…
…Уходят в небо девочки Весны,
приходят женщинами Лета!

Зябко ёжится ночь, словно лес выдыхает шёпот.
Расступаются травы, волнисто рисуя тропы.
Злую птицу на ниточке прячет в груди Маша,
Ощущая плечами отрезанных кос тяжесть.

Ей бы в лес, что хранит её, но сохранить не может.
Ведь у Маши лишь птица в груди, ничего нет больше.
Небо настежь распахнуто, звезды текут мутно.
Ей бы в лес, только путь сквозь сырую траву путан.

Заблудиться бы в чаще, исчезнуть, пропасть бесследно.
С волдырями крапивными, содранной в кровь коленкой,
Босоногой и легкой, пропахшей густым светом,
Беззащитно уткнуться в живое тепло лета,

В рыже — бурое в десять обхватов медвежье брюхо.
Ведь у Маши в душе, как в берлоге, темно и глухо.
Пожалеет косматый медведь, запоёт громко:
“У лисицы боли, у медведя боли, волка…”

Но отцвёл горицвет, став пыльцою на пальцах Маши.
Лопнул шарик воздушный и змей улетел бумажный.
Ей бы в лес в синем платьице ситцевом. Лес лечит.
Птица злится, но нитка медвежьей любви крепче.

Ночь вольётся в окно, нестерпимо подкатит к горлу.
Закрываясь ладонями, Маша заплачет в голос.
И почудится ей, будто старый медведь воет:
“У лисицы боли, у медведя боли, волка…”

Франсуазе Саган с Сальвадором Дали
Не пришлось повстречаться в изысканном танго.
Но свела их судьба в середине земли,
В том краю, где все лето цветет ая-ганга**.

В тех местах есть достаточно скромный цветок.
Далеко ему до орхидей или лилий.
Но волшебные свойства имеют исток,
Вероятно, из двух знаменитых фамилий.

А вернее другое: в далеком селе,
Приютившемся где-то в застрешье Тибета,
Утомленные жители навеселе
Приходили с работы, испробовав это

Ароматное средство от многих забот
И болезней, усталости, злобы, бессилья.
И давно называет тибетский народ
Этот скромный цветок просто "белые крылья".

* - Саган Дали ("белое крыло") встречаются также транскрипции сахандаля, сухандаля - рододендрон Адамса - растение рода рододендронов. Бурятское население широко использует саган дали в качестве тонизирующего и стимулирующего средства. Стимулирует работу почек, сердца, головного мозга. Усиливает потенцию, снимает усталость и похмельный синдром. Известна также под тибетским названием «Белые крылья», трава, продлевающая жизнь.
** - бурятское название богородской травы

Юноша,  право,  купите  подружке  фиалки,
ваша  судьба  непременно  вот  в  этом   букете!
Все  мы,  цветочницы,  в  жизни  немножко  гадалки -
знаем,  что  было,  что  есть  и  что  будет  на  свете.

Девушка,  прямо  скажу,  эти  лилии   -   ваши !
Вы  словно  сестры-близняшки,   спросите  любого.
Каждая  рядом  с  другою  становится  краше.
Вы  не  слыхали  еще  комплимента   такого ?

Милая  дама,  возьмите  мои  хризантемы !
Верьте,  они  принесут  вам  сегодня  удачу.
Рядом  с  цветами  бледнеют  любые  проблемы,
их  лепестки  первозданную  магию  прячут.

Ай,  да  жених !   Подарите  же  розы  невесте !
В  каждом  бутоне  живет  ее  нежное  имя.
Вы  обязательно  будете  счастливы  вместе,
если  украсите  свадьбу  цветами  моими.

Кружатся  лица   и  руки   в  одном  хороводе.
Кружатся  даты  и  судьбы  согласно  планетам.
Добрые  люди,  не  верьте   тоске-непогоде,
верьте  лишь  солнцу,  улыбкам,  цветам  и  поэтам !

                  Встреча
Каменный забор вокруг больницы.
У больных безумно-страшный взор.
Одержимые, несчастных, лица
С ожиданием смотрят на забор.
Май. Природы буйство и смятение.
Обострённая больная суть.
Но, увы, лишь веточки сирени
Могут на свободу упорхнуть.
Ну, а я, по эту сторону, на воле,
Жадным взглядом ем живую ветвь.
Как мне хочется объять сирени море.
Да за это можно умереть!
Страшно как, но не сдержать желание.
Вспоминаю странно-дикий взор.
Но тянет ввысь сирени обаяние.
И обречённо лезу на забор.
Я вдыхаю аромат, схватив в объятия,
Пахучую сиреневую плеть.
Вижу, снизу, девушка в халате
Обнимает нежно свою ветвь.
Разделяет каменная высь забора.
Да и далеки мы с ней как ночь и день.
Но подняв глаза, сквозь листиков узоры,
Мне сказала: «Я, как ты, люблю сирень…»
Ну, а я сидела на заборе
И, обняв сиреневую ветвь,
Думала, с тоской, что ей, там, горе,
А вот мне, так счастье, здесь сидеть.

Как давно это было! Не вспомнить без слёз,
Но ночами отчаянно снится:
У невесты моей – розы в кроне волос,
У меня – орхидея в петлице.

Ах,  какими же были мы в те времена ,
На изломе советского строя:
В черном смокинге я, в красном сари – она,
И свобода в глазах у обоих.

Тридцать лет позади, ссоры, суд и развод,
Только вижу я снова и снова
Тот дурманящий, тот незапамятный год,
Когда мы расцветали махрово.

«кому глаза не застил дым отечества,

тот не постигнет прелестей чужбин,

…………………………….

настанет время – сам увидишь, без очков:

в лугах, где борщевик, лабазник, хвощ, –

воздушный шарик в виде сердца с ленточкой…

а больше там и нету ничего».

Чёрный Георг «дым отечества»

А что мне дым? Я не топила пЕчи.

Был горек хлеб, но безнадёжен сплин.

Живя, не отрекусь от русской речи

И от своей страдалицы-земли.

Растут на ней репей и подорожник,

Убого, у обочины в пыли,

Но с каждым годом кажутся дороже

Они под сенью одряхлевших лип.

Чем я дышу, то, несомненно, свято.

Мне безрассудно-трепетно милы,

Волнующи и зверобой, и мята

И ароматно-горькая полынь...

Любовь к земле не в травах и кореньях.

В основе чувства – дети, дом, друзья

И в этом, и-в обратном измеренье,

Так глубоко, что смертью не разъять...

Мне не жаль ни любви, ни обид, ни тревог,
Голоса их так часто сливаются в стон,
Равнодушно срываю живой василёк,
Полумёртвый мне в ноги бросается он.

Мне не жаль ни страстей, ни порывов, ни грёз,
Вешним утром приятно о них забывать,
Устилаю шипами и радугой роз,
Как надгробье, холодную жизни кровать.

Мне не жаль ни зверей, ни людей, ни идей,
Ни мелодий, что смолкнут в назначенный час,
Белой веткой сирени взмахнёт чародей
И за миг расколдует увянувших нас.

И да здравствует жизнь! В тяготеньях планет
Сонмам тающих душ вечно множить печаль...
От пылающих слов зажигается свет,
От пылающих тел ... закаляется сталь.

_________________________________
*Да здравствует жизнь! (исп.)