Литературный Редактор / Полученные рецензии

Верность

Не думай, что это бредит тиф.
Вчера я стоял у окна счастливый
И видел, как словно презерватив
Город натягивал пленку ливня.

Нет, я не маньяк, хотя и маньяк
В каком-то понятном для всех смысле -
Просто хотелось орать «Ты моя!»,
Так чтоб соседи меня загрызли.

Но это ладно, это всё так.
Как говорится, лежит на поверхности.
А дальше я б фору любой из собак
Дал бы в том, что касается верности.

И с энергией туарега Мали,
Но сохраняя трезвый расчёт эстонца,
Я б каждый день для тебя вкруг Земли
Ходил – колесом! - траекторией Солнца.

А не придёшь…, что ж, не приходи…
Просто зайду себе тихо на западе,
И у другой найду на груди
Чем-то похожие вкусы и запахи.

С этой русалкой держась на плаву,
Жадно дыша чешуёй осетринною,
Сто тысяч раз её назову -
По ошибке – Екатериною!

Какой-то старый селикционер
Случайно вывел непростое семя:
Плод получал большой размер
И вырастал за крохотное время.
Растение, известное как репа,
Старик обычно по утру сажал,
А вечером из земляного склепа
Уже пудовые турнепсы собирал.
Так бы и шло, но вот однажды,
Закончив те приятные труды,
Прильнул к колодцу он от жажды
И с вожделением испил воды.
Но руки от посевов там же мыл,
Покуда капли влаги семенной,
О коих старичок совсем забыл,
Не скрылись в яме земляной.
Лишь ровно через девять дней,
Когда из скважины ручьи пошли,
А почва дрогнула в округе всей,
Заметил дед и выпуклость земли.

Он испугался тех землетрясений,
Но приступ страха был недолог.
А исключила риски разрушений
Его жена, потомственный геолог.
Причина тряски состояла в том,
Что корнеплод растет наружу,
Так объяснила внучка-агроном,
И бабка это подтвердила мужу.
Узрев в колодце репную ботву,
Все поняли, как будет нелегко.
А местный пес уже терзал траву,
Раскапывая то, что подняло его.
Как только вышло овощное тело,
Дед притащил канатную обмотку,
И, стебель репы закрепив умело,
Все дружно взЯлись за лебедку.
Плод извлекли, но лишь тогда,
Когда отгрызла корень длинный,
Сбежавшая сюда от дикого кота,
Полевка, сделав взор невинный.

P/S:
Вот так все это и случилось:
Вполне здоровенькая репка
На белом свете появилась,
Как человеческая детка.

Встреча

- Придешь?
- Приду.
- В четыре?
-В десять.
-Где встретимся?
- На Маяке.
Декабрь московский кашу месит,
До боли стискиваю в кулаке
Перчатки. В водовороте людском по Тверской
Спешу к тебе от П до М.
Надежды,  надеждочки  день-деньской
Напрасно множа зачем-то. Зачем?
Десять.  По Садовой огней зарево колышется.  
Огромный город точно воспламенился.
- Рад тебя видеть. Как живется-дышится?
А знаешь, я ведь вчера женился.
О, как ни кстати  эти твои перчатки! Черная кожа,
Такие скомканные!
Господи, скажи, что мне делать, что же?
Стою как вкопанная.
И только Владимир Владимирович безмолвный,
Величественный, будто мессия.
- Ну поздравляю! Я тоже, знаешь, помолвлена.
Смеется  экран над рестораном «София».

"Пришла 
и голову отчаянием занавесила 
мысль о сумасшедших домах."
"Вся земля поляжет женщиной"
"Мария — дай!"
"Всемогущий, ты выдумал пару рук, 
сделал, 
что у каждого есть голова, — 
отчего ты не выдумал, 
чтоб было без мук 
целовать, целовать, целовать?!"
........"Облако в штанах" В.Маяковский
________________________________

...@...
Земля прогнулась - нежно - женщиной.
В душе коктейль из рифмофраз.
Он был как демон переменчивый,
смотрел - просяще - в звёзды глаз.
Громада: руки, сердце... Голоса -
труба зовёт:"Мария!  Дай!"
Он молод. Нет седого волоса.
Да и не будет. Календарь

продолжит вечность перелистывать,
когда уйдут из жизни дней
Владимир и Мария... Истово
Любил и думал он о ней...
Отчаянно и с сумасшедшинкой.
И целовать хотел без мук.
Но кровоточит сердце трещинкой
измен, ненастья и разлук...

Всё ближе звёздная Вселенная...
Все рифмы отданы листу...
И мысли сила дерзновенная
душ окрыляет наготу...

_______________

Реминисценция (от позднелат. reminiscentia - воспоминание), в художественном произведении (преимущественно поэтическом) отдельные черты, навеянные невольным или преднамеренным заимствованием образов или ритмико-синтаксических ходов из другого произведения (чужого, иногда своего).

Всё станется позже: Полонская, Брик,
Браунинг, "толстокожий",
Площадь, на площади памятник, ник –
Всё это будет позже.

А сегодня, а здесь – ну да где уж нам уж...
Как вынести эту муку?
...И ушла, натянув перчатки замш
Вместо левой на правую руку.

Строки растянуты как у Маяковского, но здесь их 24.

-----------------------------------------------------

Мною протрите глаза

Я мысль свою,
выстраданную в горячечном мозгу,
как шизофреник на привинченной кушетке,
вам отдаю на справедливый суд -
гнобите, рвите, вешайте на ветке.

Моя душа обмана не простит,
и юный пыл в ней взбунтуется!
Чуть что, я на остров Крит
уеду - плачьте
площади, улицы!

Глупые!
Вы любовь на валюту лóжите.
А как же картины Рафаэля?
Всё, что вы теперь можете -
Губы накачивать гелем.

Прихóдите учиться -
В колледжи, институты,
Книги перелистывая день ото дня,
Вы, думающие, что это круто -
Своими оценками не поразите меня.

Хотите -
буду я мальчик-паинька,
а лучше - хамелеон,
хотите -
буду звать вас заинькой,
пошлёте - пойду вон.

Не верю, что остались леди!
Мною протрите глаза
Мужчинам, мягким, будто из меди,
И, сделанным, как стальная фреза.

"имя твоё я боюсь забыть" (с)

Имя твоё я забуду так,
словно оно – алфавитам чуждое.
Буквы преградой сомкну в рядах
строчек стихов. Ты считаешь – чушь?
Да я
так позабуду, что вспоминать
стану легко и конечно, - весело,
перебирая все имена,
что Бог сигналом в пути повесил нам,
чтоб узнавали по знакам – друг
враг, чья-то тёща… А ты – где разные,
на всякий случай, что может, вдруг
и повстречаешь всего-то раз…
Но я
знаю – напомнишь. Для простоты
спросишь – забыла ли имя точно я…
И я отвечу, что просто ты
преобразован – на многоточие...

Владимир - Марии

Все мы ранены, искалечены:
жизнью дурацкой, обстоятельствами,
Страшным веком.
Облака - мною! - очеловечены,
и с тобой, моё облако,
даже без штанов
чувствую себя -
человеком!

Больно? Пусть! Тяжело? Страшно?
Моя любовь - выше боли!
Я не боюсь любить! Остальное - неважно.
Хочу и буду! Такова моя воля.

немного об облачной любви

Он не бежит от мяса в тоне небес кровавом
Солнцем в портках, сиреной вспыхнувшего авто.
На повороте справа сбросил ночную рясу
Дохлый клаксон фанеры, пал на Париж котом.

Над городской кроватью сорвана ветром крыша,
Не потушить машину розово-голубым…
Миг огнедышит, рыщет, не понимает «хватит»,
Курит юнец паршивый, в облаке дури – “в дым”.

Себе я цену, без сомненья, знаю:
По сказке я – большая-пребольшая
Я не арбуз, не тыква или дыня,
И я имею право на гордыню:
Ведь в книгу Гиннеса я угодить могу!
Жлобы же думают: пригодна для рагу,  
Стушить меня не терпится с картошкой…
Не сдамся! До рекорда так немножко…