Евгений Петропавловский / Написанные рецензии

Ты слышишь музыку во сне и наяву -
и, мимо зеркала ночного проходя,
всё чаще думаешь о том, что я зову
тебя приблизиться, раздвинув, как траву,
теченье времени в час лунного дождя;
и ты шагнёшь в его слепой водоворот -
туда, где когти и глаза, и шелест крыл;
и в миг, когда беззвучно молния сверкнёт,
ты позабудешь, как мне чёрное идёт,
и дашь мне плоть, которой нет; и дашь мне сил
открыть глаза, которым всё разрешено,
когда безумна за стеклом ночная гладь...
А кровь твоя - куда пьянее, чем вино...
А эта музыка - оттуда, где давно
я выжидал тебе об этом рассказать.

Стихотворение "Колдовство в ночь убывающей луны...":
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/102298/

...нет её на свете, умерла;
я иду завесить зеркала,
зажигаю чёрную свечу,
троекратный круг себе черчу
и свою смертельную тоску
доверяю ржавому замку -
ключ летит в раскрытое окно,
вот и всё,
теперь мне всё равно,
нет её, растаяла, как дым,
где-нибудь сейчас она с другим
стонет на экране простыни,
погружаясь в призрачные дни,
губы, так любившие ласкать
тела моего любую пядь,
я летейским водам отдаю,
ни в аду ей счастья, ни в раю,
так лети, мой отворотный ключ,
в пустоту, во мрак беззвёздных туч
я шепчу: "Такие вот дела:
нет её на свете, умерла..."

Жалкая тень смотрителя давно заброшенного маяка,
коматозный старик, угасающий в больничной палате,
струится по монитору подобием тонкого ручейка,
пульсируя, теплится в дыхательном аппарате.

Врач на обходе подле него хмуро вздыхает:
«Отключить бы деда, намучился всласть». И
спешит удалиться, поскольку прекрасно знает:
милосердие наказуемо, сиречь не в его власти.

А когда персонал расходится по домам
и ночная тишь заполняет больницу,
старик покидает присоединённое к трубкам и проводам
неподвижное тело. Превратившись в птицу,

он расправляет крылья, делает взмах, сквозь стекло
пролетает, не ощутив преграды,
и взмывает в небо, сыплющее светло
ему навстречу безмолвные звездопады.

Поглаживая пространство крыльями, в зыбкий полночный час
он достигает заброшенного маяка
и правит путь вдоль луча, который давно погас,
сквозь мгновения, растянувшиеся на века.

Он пронзает взглядом спины морских валов,
проницает глубины, объятые вечной тьмой.
И над бездной разносится его неумолчный зов,
обращённый ко всем, кому уже не вернуться домой.

И тогда из придонного ила поднимаются корабли.
Экипажи, обрастая плотью, распределяются по местам
и ведут свои суда вслед за птицей, парящей вдали,
к не указанным ни в одной лоции берегам.

Флотилия, разрастаясь, втягивается в окоём.
Покачиваются борта - не перечесть названий…
На мостике флагмана Ван дер Страатен высится нагишом:
(истлела одежда на летучем голландце за время скитаний).

На «Титанике» оркестр наяривает то контрданс, то фокстрот;
среди танцующих пар снуют стюарды с подносами…
Дымит в четыре трубы «Лузитания»… «Амазонка» плывёт,
разрезая волны форштевнем, вспенивая воду колёсами…

На галеасе «Жирона» налегают на вёсла рабы;
дон Алонсо Мартинес де Лейва видит птицу, слушает птицу;
лучший капитан «Непобедимой армады», баловень злой судьбы
понимает: скоро долгое плаванье завершится.

Скоро, скоро их, наконец, приведут к берегам
обетованной страны, о которой солёные волны поют
всем заплутавшим и отчаявшимся морякам –
даже тем, кого дома давно не ждут.

Они плывут, растворяясь в ночи; им подать рукой
до счастливых мест, где можно, встав на последний прикол, отдохнуть.
Там птица над всеми, кому суждено обрести покой,
опишет последний круг перед тем, как пуститься в обратный путь;

и вновь, поймав погасший луч заброшенного маяка,
станет листать крыльями время, неотличимое от пространства,
торопясь вернуться в тело умирающего старика,
ибо жизнь и смерть должны иметь хотя бы видимость постоянства.

…А наутро лечащий врач, обходя за палатой палату,
привычно остановится, повздыхает подле его утлой постели,
задумчиво прислушиваясь к дыхательному аппарату,
вглядываясь в светлую ниточку на мониторе, дрожащую еле-еле.

И ему, дивящемуся безжалостно-цепкой природе
человеческого метаболизма, будет, как всегда, невдомёк,
что это не жизнь из одряхлевшего тела уходит,
а морская волна впитывается в вечный песок…

Панас Чубатый грустно пьёт горилку,
пока его жена лежит в постели
и, глядя на постылую бутылку,
бурчит, что ей запои надоели.

А на закуску – сала шмат ничтожный,
А по сусекам шарят тараканы...
«Нет, - думает Чубатый, - невозможно
так дальше жить. Лечу за окияны!»

Его не ждут в америках далёких,
его не ждут в европах и в китаях.
Сидит Панас, светло и одиноко
былую жизнь в уме перебирая...

Его учили материализму
под Воркутою и на Магадане
за то, что он не верил в «коммунизьму»
и в армии Бандеры партизанил.

Кайлил руду Чубатый поднадзорно,
переполняя чрева вагонеток,
и становилось тихо и просторно
в душе бойца великих пятилеток.

Потом, когда произошла свобода,
трудился он на нивах аккуратных
и пакостей не делал для народа,
поскольку не имел работ печатных.

И вот теперь, наполненный горилкой,
и мысль граня с терпеньем ювелира,
Панас сидит, беседует с бутылкой,
внимательно листая атлас мира...

То ли это музыка такая,
то ли над сердцами реют птицы:
зал - ещё чуть-чуть - и зарыдает
или что-то страшное случится.

Ей же очень трудно, вы поймите,
извлекать из звука боль и муку.
Я прошу, маэстро, уберите
так смычку мешающую руку.

Я хочу быть с тобой, но ты рядом и так далеко,
а слова, словно пули, летят умирать в «молоко»,
растворяясь в кружении ветра, в искринках дождя,
я хочу быть с тобой, но теряешься ты, уходя,
ускользая на выдохе, даришь рукам пустоту,
бесконечные смыслы и злую её простоту;
так от камня, упавшего в тихую воду пруда,
разбегаются волны по кругу, уже никогда
не вернуться им к центру, и мчатся волна за волной,
искажая друг дружку, когда я хочу быть с тобой,
но ты рядом и так далеко, и позволена мне
параллельная жизнь контрапунктом в твоей тишине,
совпадая во времени, длясь, точно утренний сон,
все верней понимая, что я (навсегда?) обречён
шлифовать мизансцену, в которой до жути легко
прикоснуться к тебе, ведь ты рядом, но так далеко
отстоят наши жизни от схем, что таятся в словах,
я боюсь быть с тобой, но тебе не понять этот страх,
этот призрачный бег (от себя?) от тебя - потому,
что я рядом ещё, но уже погружаюсь во тьму...

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/122356/