ЛитО Феникс / Полученные рецензии

вот только что узнал про результаты конкурса. рад. спасибо за оценку и критику. А где можно получить графобаллы или я уже их получал? Что-то не уловил этот момент.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94815/
Всем удачи !

Уважаемые авторы!
Прием работ на конкурс завершен.
Результаты конкурса будут объявлены 9 мая.

С уважением, Nika Safo

Бойцы

- Деда, а вот эта вот - за что? - палец Ванюшки уперся в тусклый кругляш под ленточкой.
- Эта? Ох, внучек, - прокряхтел дед. – Это медаль «За отвагу», мне ее, почитай, в середине войны и вручили.
- В середине? А почему не сразу? Ты что, был не отважный? – Наивный вопрос внука поверг деда Герасима в легкий шок, перешедший в хрипловатый смех, вперемешку с кашлем заядлого курильщика. Кашель и смех, казалось, соревновались друг с другом в попытке придушить старого солдата.
- Нет, кхе-кхха… - откашлялся, наконец-то, он. – Нет, просто, когда началась война, то все люди отдавали все свои силы для победы, все-все… и, конечно-же, всем нужно было дать эту медаль, но ее еще не было… а потом она появилась, и стали выбирать самого смелого и отважного, чтобы они, и все вокруг, знали – их подвиг на виду, как маяк для других, яркостью своей показывающий путь другим. Понимаешь?
- Не-а...- замотал внук головой. - Не понимаю. Раз все отважные, значит, всем надо было давать, ты ведь хвалишь всех, кто хороший поступок совершает, значит и на войне все так-же должно быть.
- Ваня, вот посмотри, все отважные, но кто то совершает очень геройский поступок, он отважнее всех, и тогда его награждают, понимаешь? Он становится для других примером, вот как ты в садике, когда помогаешь воспитателю и тебя хвалят – ты тоже становишься примером. Теперь понял?
- Ну-у-у-у... кажется, да... – протянул Ванюшка, покачивая головой. – А мы пойдем завтра на парад? – по-детски непосредственно перескочил он на другую тему, отбросив предыдущую, как разгаданную и уже неинтересную.
- Да, пойдем, видишь же, китель глажу. – Дед бережно погладил сукно старой гимнастерки, пронесенной им через всю свою долгую жизнь, сохраненную не смотря ни на что. Пальцы нежно прошлись по истертым временем швам, которые отмечали его жизненный путь, напоминая о разных его вешках, ведь каждая из них была подобна выбитой в камне непонятной надписи, рассказывающей о чем-то, что ведомо лишь ее созидателю. Но ему не нужен был переводчик, чтобы читать их, он сам был автором, создавшим эти надписи. Вот эта – след от пули, в 44-м, от этой шальной заблудившейся в пространстве посланницы смерти, выпущенной где-то на той стороне мира, где были, вроде бы, такие же люди, только вот пришли они с одной целью – завоевать их, поработить и убить в них все светлое. Он тогда отделался легким ранением, оно было легким, ведь ничего не было потеряно, ни руки ни ноги, а отрезанный хирургами кусок легкого не в счет, не в счет… А вот это уже след от изогнутого куска металла, злобного осколка мины , чуть не лишившего его руки, но пронесло, пронесло. «Пронесло» - шепнул он сам себе.
- Деда-а-а-а... – внук выдернул его из нахлынувшего забытья. - Деда, а ты все медальки наденешь, а, деда? Все, все?
- Конечно, все, - нахмурился он. – Как ты это себе представляешь, чтобы я оставил какие-то награды в темном шкафу, когда остальные пойдут на встречу с братьями и сестрами? Ведь каждая медаль, каждый орден, имеют свою душу, внуча… и она живет, помнит, напоминает, рассказывает всем о прошлом и настоящем. Нельзя оставлять награды! – голос звенел сурово, словно натянутый канат, грозящий вот-вот разорваться от напряжения.
- Деда, деда... я понял, дедааа… - внук расплакался.- Не ругай меня, не нада-а-а.
- Ох, внуча, внуча… прости ты старого, не плачь... Просто запомни, что это не игрушки и не мамины бирюлечки-фитюлечки… каждая из них кровью большой оплачена, дедушки твоего и друзей его… и многих-многих других людей нашей родины, которые погибли на войне. Помоги лучше мне, - потрепал он маленький, но упрямый, чубчик родного мальца. – Подай мне фуражку. Вот смотри, вот здесь надо почистить суконцем,- потер он пальцем кокарду. - Сделаешь? А я тебе расскажу, что это за орден.
Они долго еще сидели в маленькой комнатушке деда, которую он содержал, словно землянку, в полном военном порядке, уничтожая любые признаки пыли и непорядка. И хриплый голос деда тек неспешно, погружая внука в истории, которые он никогда не слышал, не читал и не видел в кино. Это был простой суровый рассказ старого человека о тяготах войны, о боли и воле, о победе и поражении, о жизни и смерти.

А наутро был парад.

Их было совсем немного, старых людей, одевших этим утром гимнастерки и кителя, кто-то весь в орденах, кто-то с парой-другой скромно выглядевших медалей, а кто-то и с одинокой «За отвагу», но количество не имело значения. Ведь всех их единило одно – жизненная сила, бьющаяся в глазах, словно в этот день вся сила вернулась к ним, распрямив старые плечи и расправив грудь. Это был осколок старого мира, еще стоящий перед новым, наползающим неотвратно и беспощадно порядком вещей. Порядком, в котором почти не осталось места чести и отваге, в котором слава стала уделом паяцев с микрофонами, а не людей, отдающих свою жизнь за Родину.
С трибун неслись громкие слова, в которых не было огня, а лишь серый туман равнодушия, сытные лица улыбались и воздавали должное людям, которых не понимали и не любили. Забытым всеми, кроме их детей, да и те, зачастую, ушли далеко в новый мир, позабыв своих стариков. Но были и внуки, молодые побеги от старых корней, крепко врастающих в будущее. И теперь они стояли рядом с ними, цепко вглядываясь в глаза своим предкам, впитывая значимость этого дня.
- Памяти павших… боях... Родину… - донеслось с трибун. – Во имя…. Залпом…. Пли!
И небо разорвал залп, мгновенно превративший стариков в наполненных боевым огнем бойцов.
- Пли!
И руки взлетели к фуражкам, отдавая молчаливое «Славься!» и «Прости..» ушедшим
- Пли!
И одинокие слезы побежали по щекам, выбритым в этот день до синевы, пропадая в глубоких морщинах, избороздивших лица за долгую жизнь. Слезы никто не прятал, и ни одна рука не взлетела, чтобы смахнуть предательницу, выдающую силу душевной боли… нет... это были слезы сильных и гордых людей, не стеснявшихся своей слабости, не прячущих ее словно нечто постыдное, присущее лишь детям да слабым людям… но и не выставляющих ее напоказ. Лишь спины стали еще прямее, да руки крепче сжали сложенные в них ладошки внучат, словно передавая им сокрытое. Это день принадлежал им.

Победный выстрел.

Тропой, средь трав предгорий Крыма
Сжимая старый дробовик,
Сквозь пепелища, клубы дыма
На фронт, за войском, шел старик.

Уж две войны он с гильзой медной
Врага исправно, метко бил
И свято верил дед: победным
Его - последний выстрел был!

Он шел к рычащей канонаде,
Он в ужас шел, шел к смерти в пасть,
Крестясь на солнце - на лампаду,
И знал - не может он упасть.

И он дошел, и, встав в траншее,
Протер любовно гильзы медь.
Прижав приклад к плечу и к шее,
Послал картечь победу петь!

...Шальной снаряд, судьбой гонимый,
Старухи - смерти проводник...
Средь пепла трав предгорий Крыма
В окоп с улыбкой сполз старик...

1941
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/68684/
Притчу слыхал я. За давностью лет, может, не весь её вспомню сюжет. Помню лишь правду в тех мудрых словах: страх от паденья – не главный наш страх.
Хуже, когда кто-то рядом упал – и не поднялся. Ты понял? Не встал! Те, кто упал, не поднялся – мертвы. Что им теперь похвалы и награды? Их не разбудят победы раскаты: небо, да стебли усохшей травы смотрят им в лица. Колосьев несжатых поле – и в поле, упав на ходу, много из них полегло в борозду.
Страшный посев… Но взошедший добром: миром в днях наших, твоём и моём. Так что выходит, что те, кто упал, шанс дали тем, кто поднялся – и встал.

На Балатоне
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/74148/
"Знаешь, здесь, на Балатоне - тишина,
Эта зимняя, прозрачная, повисла.
Наступленью отдых дан, мне не до сна.
Только в голову настырно лезут мысли.
Здесь, должно быть, летом чудно хорошо:
Вот бы нам сюда с Татьянкой и Олежкой...
Я пока и сам не понял: как дошёл?
Как добрался? Будапешт увидел снежным...
А комроты наш с утра - уже смурной:
"Копошатся где-то близко, чую, фрицы!"
Здесь всего полшага до пути домой,
До Дуная, где советская граница.
Нам осталось - Будапешт, а там Берлин.
Потерпи, родная, скоро возвращаться..."
45-й год, февраль. Лишь день один -
И из роты их останется семнадцать...

Прага 45-15
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/47940/
Весенняя Прага. Зелёное море садов.
Сирени цветы. Черепичные красные крыши.
Чертовская мельница. Влтава. Гранит берегов.
Покой Вышеграда. Ольшанское кладбище. Тише…
* * *
На братской могиле цветы – память тем, кто ушёл.
Шум города меркнет. Ты медленно робко подходишь.
Второй Украинский… Отдельная рота… Нашёл.
Читаешь, шепча. Ты не видел. Но знаешь. И помнишь.
* * *
Последний бросок. Пыль дорог и бессонные ночи.
На запад. Осталось немного. Браток, потерпи.
А в спины нам – майский рассвет. Жить, как хочется, очень…
Ведь скоро победа. Смотри – прямо там, у реки.
* * *
Весенняя Прага. Восьмое. И тот сорок пятый.
Все семьдесят лет – как единый могучий поток.
Не видел. Но знаешь. И помнишь. Расскажешь ребятам…
Своим сыновьям. Чтобы знали. Расскажешь, внучок?

"Взлёт-Посадка"
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/41924/
Не вернувшимся из боевых вылетов посвящается...

Мне говорят – годами, мол, не вышел.
Нельзя на фронт. Не по тебе война.
А я гляжу на голубей на крышах –
И прорастает крыльями спина.

Пусть назовут с досадой «взлёт-посадка»,
И скорбно покачают головой.
А мы – переглянёмся лишь украдкой:
Себя покажем! Нам бы только бой!..

/.../

К нам в эскадрилью снова пополненье.
Всё молодёжь – а мы уж «старики».
Ну, значит, скоро будет наступленье,
Вновь до какой-нибудь границы у реки.

«А мне летать охота!» – как щенята,
И каждый норовит пролезть вперёд.
С улыбкой горькой смотришь... Эх, ребята...
Ушастый необстрелянный народ...

/.../

Который год война. И я украдкой,
Когда на вылет молодым настал черёд,
Молюсь за то, чтобы у них – «посадка»
Была сегодня. А не только «взлёт»...

Павшим в Карпатах
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/69631/
Опустите, пожалуйста, синие шторы небес
Там, где запад разлил над горами усталый закат.
Дайте чуть отдохнуть. Ночью бархатным кажется лес.
И в окопах, под шёпот с махоркой, задремлет солдат.
* * *
Опустите, пожалуйста. Пусть хоть ненадолго нам
Вдруг покажется, что отгремел орудийный раскат.
Ведь ещё впереди и Берлин, и Мукден, и Потсдам,
И глядит в небеса чёрный профиль суровых Карпат.
* * *
В канцелярии ангельской! Трудно вам, что ли, на час
Придержать этот занавес? В мути туманной рассвета
Может, скроет, минует, пройдёт стороной в этот раз…
Ведь победа, победа близка!… И взлетает ракета.

Одесса
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/69993/
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было. Было в Одессе:
Тридцать месяцев Транснистрии.
И пикни хоть: "Здесь ли?.."
Антонеску это даже не гестапо,
А гестапо - знаете сами...
У румын подлиннее лапы.
На задних лапах перед фюрером - молодцами.
Достойные ученики.
В бою толку никакого: бегут полки,
Только навались, ребята.
Наши их бьют как кроликов
Под Сталинградом. А они здесь:
В мундирчиках новых, парадом
Уводят. Куда - известно...
Звери? Да ну, куда там!
Зверям с людьми не тесно.
Сколько тогда... а вывезли?
За солдат по сотне, за офицеров две.
Остальные - в тысячах невернувшихся. И кровь на траве.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94113/
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94107/
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94254/
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94397/

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/94252/

Симанович Валерий

Стихи неизвестного поэта из лагеря Заксенхаузен
 

А звёзды плачут и смеются,
И я их слышу по ночам.
Но в прошлое нельзя вернуться –
За мною мчатся по пятам,
Слюною, брызгая и лая,
Военных лет четвёрка псов.
Оставлен Ад, но двери Рая
Закрыты Богом на засов…
И всё опять, опять вернётся
Сюда, где «каждому – своё»:
Кому-то - жизнь, весна и Солнце,
Кому-то – мрак и забытьё…
Мне выпало оставить память
Борца за торжество идей.
Но в честь кого, ответьте прямо,
Морочить головы детей?
Скажите просто: жил…и умер.
За нашу землю, за любовь…
А после, стащенный за бруствер,
Как падаль брошен в грязный ров.
И ваши лозунги не в силах
Меня из мёртвых воскресить.
Поверьте: стоя у могилы,
Мучительно хотелось жить.

* * *

Мой дед был окопным бойцом.
За веру, царя и державу
он трижды был мечен свинцом,
он видел Европу. В Варшаву
его умирать привезли –
он сдюжил, он выжил – вернулся.
В трудах и молитвах он гнулся,
и стал он землёй от земли.

Мой отец пришёл с войны,
а точней, вернулся с фронта.
Наступлений, оборон-то
в километрах до Луны
он прошёл, прополз, проехал.
Скольких взрывов гром проэхал
в сердце божьего раба,
но не сгинул – не судьба.

У каждого своя победа
над ленью, страхом, суетой.
Но был и общий день святой.
Чью жизнь оборвала торпеда,
граната, пуля. За чертой
кого оставили болезни,
блокада, крематорий, страх,
чьи вены знали холод лезвий,
чьи души корчились в кострах –
своею смертью приближали
Великий праздник на земле.
И слёзы радости бежали,
и был для всех салют в Кремле.

* * *

"В СУДЬБЕ БЫЛА ВОЙНА" -
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/54555/

"ВОЙНА МОЯ" -
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/54554/