Тур - 226: Холодный вечер

Я растворилась. Пропала. Осталось эхо.
Нет больше той, которой себе казалась.
Всё незнакомо: то плачу, то приступ смеха.
Ты приручил и бросил. Какая жалость.

Не дотянуться. Смертельно-фатальный случай.
Там, за чертою жизни, свои законы.
Крутится-вертится фраза:"Прости... Не мучай..."
Смотрит Господь... И мироточит икона.

Паузой "МЕЖДУ" зависло пространство-время.
В этой вселенной память -  метеоритом.
Кратер тунгусский наполнило горя бремя
в сердце на ДО и ПОСЛЕ миры разбитом...

Я растворилась. Пропала. Осталось эхо.
Нет больше той, которой себе казалась.
Всё незнакомо: то плачу, то приступ смеха.
Куколкой вечной я без тебя осталась...

Мне не взлететь. Осмолило огниво горя
искрой потери. Крылья, полёты - в прошлом.
Не прикоснуться. Смертельно-фатально поле
мира ушедших... "Господи, он хороший!"

15.05.12

Мелодия, исполнение - автора:
https://www.chitalnya.ru/work/1416989/

Если ветер хватает за шиворот, тащит к реке,
Как собаку (без роду и племени) на поводке,
Думы всё об одном: «Не прийти к сумасшествию чтоб!»
На ветру захлебнешься и прыгнешь в разбитый автоб-
Ус отклеен.
Пароли и явки лет пять как сданы…

Ты не спишь, потревоженный воем полночной Луны.
Сбитый с ног темнотой (грузовой, многотонной), опять
Ты отброшен в кювет, бесконечную пропасть – в кровать…

Не от мира сего… Надоело играть в шпионаж.
Постучат – уличат, скажут: «Вот он, держите, не наш!»
Этот мир искорежен печалью, плаксив и горбат.
И не спрятать тебя, как не спрятать нигде снегопад…

Сквозь окошко к тебе тянет руки сухие весна.
Так и вышло на деле: страстная неделя страшна.

КОГДА…

Последней каплей  горького прозренья
Становится вина глоток последний,
Когда за дверью только стынь и холод
И телефон убийственно молчит;
Когда к  себе осталось лишь презренье,
А за душой – последний грошик медный,
И сердца, горько сжавшегося, голод
Не утолить – реальность ставит щит…

Когда картины странные рисует
На дне воспоминаний сожаленье,
Багрово-чёрной болью обесточив
В конце тоннеля длинного просвет,
То ангела не вспоминаешь всуе,
И всех мостов естественно сожженье,
И вместо слов привычно многоточье,
Где в паузах – ненайденный ответ…

Скажи мне – гаснут краски оттого ль?.. Но
Зато уже становится нежнее
Отчаяния лезвие – и путы
Разрезаны – повисли на ножах…
Кто говорит, что уходить не больно?
Но иногда молчание нужнее…
Закрыть глаза… Подумать полминуты...
И сделать шаг… Последний в жизни шаг…

                                                              

Весело, даже радостно, подло
Мечется по палате солнце рыжее,
Врач уставший: „ Извините, поздно,
Что поделаешь - сердце не выдержало“.
Сын, немолодой уже, в морщинах
Лицо и чёрным под глазами выжжено :
Не может быть!  -
Поймите, мужчина…
Оно ведь одно,
Вот и не выдержало…
- Вы бы знали – тихая, скромная,
Худенькая, вроде, вся – кожа да  жилы,
А в ту войну мужиков здоровых
Ползком на себе под огнём выносила.
После войны по полуподвалам
С отцом–инвалидом, больным вечно, -
За ним ходила, нас поднимала
Троих... Вдруг - в секунду! - сгорела, как свечка...
Слова неподъёмные, как плиты;
Лица, словно стены палаты, - белые…
- Ну, что поделаешь…извините…
И сердце матери  имеет пределы!!

*Седые космы ветер растрепал
и грязь кидает в старческие щёки...
Забейся, Лир, в поношенную шаль,
закрой в душе оставшуюся щёлку.
Огнями замка вымощена высь,
речей медовых вылито немало...
Она одна сказала бы: "Держись,
ты - мой отец, попробуем сначала".
Она укрыла б, если бы смогла,
от злого ветра, зависти и мести.
Тебя, король, окутывает мгла...
А ты привык заслушиваться лестью,
мешала гордость всматриваться в суть,
и часто трубы правду заглушали...
Какой тернистый выстелился путь!
Король и шут... Попутчики в печали.
Смеётся ветер: клоунский колпак -
из горстки снега - выложил на космы...
Тебя уже не мучает толпа,
в тебя, король, заглядывает Космос.*

Мне не страшно больше. Даже не одиноко.
И в руках держать себя незачем: меня нет.
Ночь придёт, залижет раны горящих окон,
А из нескольких так и будет сочиться свет.

Здесь был город.  Здесь спешили такси к вокзалам
И сиял золотой кораблик на фоне туч.
Пустота. Вот так же, помнится, исчезала
Голограмма, когда гасили опорный луч.

Мне теперь до Петербурга –  как до Парижа.
Луч наткнулся на что-то, сломался и потух.
День всё длится, полный красок. Я их не вижу,
Но как громко они кричат и как ранят слух!

Все картины лгут. Лишь чёрный на белом фоне
Достоверен квадрат. Укрыла бы ночь скорей
Острых звуков разноцветную какофонию
В мягком шёпоте звёзд и уличных фонарей!

В гостиной женщина. Одна.
Курила, что-то вспоминая,
А рядом был бокал вина,
Наполненный почти до края.
А за окном зима была,
Земля под белым покрывалом.
Вина немного отпила,
Чего-то явно не хватало.
Она листала свой альбом
И в зеркало смотрелась долго.
Дыханье сдавливал ей ком,
И в сердце тыкала иголка.  
Она грустила, что зима,                                                        
А может оттого что мало
Осталось лет, что нет ума,
Что всё не так и что устала.
И нет того, чего ждала,
И нет того, кого любила.
Она бы счастлива была,
Как только всё бы позабыла.
Забыла б грустное вино
И не пила бы в зимний вечер,
А в лавке выбрала бы свечи,
И думала о новой встрече,
Смотря с надеждою в окно.

Ливни на завтра пророчит погодная сводка.
Я не пойму – почему так волнует прогноз?
Завтра вернешься из отпуска – только короткой
Радость окажется перед разлукой всерьез.

Я на прощанье тебе подарила листочек.
Делай, что хочешь, с повинной моей головой.
Там был стишок о любви мой в четырнадцать строчек:
Я не могла тебя в даль отпустить одного.

Ты прочитал, и, сказав дорогое: «Я тронут», -
Бережно очень в бумажник листок положил.
Я улыбнулась: мужчина не мог по-другому.
В чувствах признавшийся – жалок и капельку мил…

Завтра похожим на ливень мое состоянье
Станет скорее всего – но ненастная грусть
Будет тебе невидна на любом расстоянье.
Я не волшебник, но ради тебя научусь.

Она сожгла его мечты,
Цветы, мосты, стихи и фото.
Сожгла б ещё, наверно, что-то,
Но дым душил до хрипоты.

От смога едкого она
Металась, кашляла и слепла.
Перемещаясь грудой пепла,
Он распахнул квадрат окна.

И пал… в коктейль небесных смальт,
Вразрез теории Ньютона.
Лишь остов крыльев опалённых
Обрушил грохот на асфальт.

Эта женщина, не приснилась,
А явилась ко мне… Мария?
Она в слух читала молитву:
Дайте обувь… Шептала имя.
Шла в промокших насквозь шанхайках*,
Цвета неба знавшего будни,
И просила… кого? О, Боже
Она просто шептала: люди…
Чёрт же дёрнул идти за нею,
( так дорога моя петляла)
Я шагала и мысли душны
Прилипали как одеяло…
Мне ведь, обуви ей не жалко,
У меня, ведь пар сорок, вроде,
Только, мы далеко от дома,
Не дойти по такой погоде…
Ведь зима и Сибирь не шутит -
Примораживает колени,
И над городом смогом души
Наклонились в одно мгновенье,
Небеса накренились точно.
Ох, тяжёлые, Боже, Боже!
Я же здесь не гора Синая,
Но держу это небо всё же.
Все-то думают, небо близко,
Просто я невысокого роста,
Мне бы сесть посреди отчизны,
Даже лечь посреди погоста,
Где к помойке рука тянулась
Чтоб кусок принести к обеду.
Ты же Господи, не смотри так,
Горизонта отсюда нету…

*Шанхайки(разг.) - легкие тряпичные тапочки китайского производства.

Я ухожу. С каждым вздохом – всё дальше.
Я ухожу. С каждым часом – на дольше.
Значит, не в силах я выполнить больше,
Если молюсь на коленях всё чаще.

Срок мой подходит, но я не в обиде.
Жизнь промелькнула быстрее, чем в сказке.
Я ухожу за черту без опаски.
Вы отпустите меня и... простите.

Вам, остающимся, хуже придётся.
Только о вас и молитвы, и думы.
Я в темноте растворяюсь бесшумно.
Вам оставляю и воздух, и солнце.

Только для вас я копила победы,
Потом и кровью всего добивалась.
Я не умела гореть в пол-накала...
Видно, поэтому «песня допета».

Муки мои – искупляющей карой –
Я принимаю их ныне и присно.
Но, как же горько глядят с укоризной
Те, для кого я гнездо согревала!

Только надеюсь: последний мой выдох
Лёгкими Космоса будет подхвачен,
Силой наполнится, верой в удачу
И обернётся надёжной защитой –

С неба ли – призрачным светом рассеянным,
Веткой ли, шепчущей лиственным говором,
Аурой, нежа дремотные головы...
Я ухожу, но вернусь  ВО СПАСЕНИЕ

 
Потихоньку-потихонечку
мышки – в норки, птички – в гнёздышки.
Не будите детку сонную.
Вышивает полог звёздами
месяц, ладно нынче скроенный.
Угол высвечен лампадами.
На ночь кот в ногах устроился,
замурлыкал с вящей радости.

Понемногу-понемножечку
успокоится-уляжется –
всё, что душу растревожило,
завтра суетным покажется.
Спи спокойно, баю-баюшки –
тихой нежной приговоркой...

колыбель качает бабушка
с материнским
вздохом
горьким…
 
 

Ничего нет проще смерти,
Было что-то. Нет. И - нуль.
Это - вне Господней сметы:
То, куда уходит пульс.

Гаснет камелёк дисплея,
Синусоиду спрямив,
Может кто-то и сумеет,
Чуть продолжить этот миг.

У распластанного навзничь
Две ладони давят грудь,
Белый кафель, честный навык,
И зрачков недвижных муть.

Пот сотрёт со лба дежурный,
«Время кто-то записал?».
Телефон звонком бравурным,
Потревожит небеса

Те, куда дорогой ветра,
Не крича и не спеша,
Улетела птицей с ветви
Чья-то частная душа…    

                                     "И цветы, и шмели, и трава, и колосья"
                                                                                    Иван Бунин

И цветы, и шмели, и трава, и колосья
Вспоминаются русским на сопках чуждой Маньчжурии.
- Возвратиться могли? Может быть, удалось бы!
- Дом, поручик, порушен, как пчёлы бросили ульи и…

И неслись по России Гражданской войною,
Ветер времени! Рвались исправить судеб поветрие…
- Не смогли. Не осилить. Пошло по-иному.
- Видно, зря враждовали.
                                     Поэту в Китай поэтому!

Вместо Бунина – Ли Бо. Либо пуля, - как Пушкин;
Либо выбери других: И Ван Вэйя, И Бо Цзюи, и…
Вспоминается любовь; плеск воды, скрип проушин,
Царскосельский…
                           -  Не лги! Не твои теперь и цветы, и…, и…, …

"Времена не выбирают
В них живут и... убивают."
           Почти по А.Кушнеру

Если бы каждого убиенного в прошлом веке ребёнка -
В неизвестной деревне, гетто, безымянной речонке,
Решили бы вылить в чёрной печальной бронзе,
То не хватило бы бронзы для памятников грозных.

С Неизвестным Солдатом - стелу Безвестно Погибшей Деревне!
Было бы больше в тепле и добре потребность.
И всё человечество горько смотрело бы в землю,
Глаз поднять не смея, сея взглядом совести семя.

Если б на каждом выжженном месте, бывшем лагере смерти,
Выстроить всех отравленных, расстрелянных на рассвете.
Представляю как эта бронза пронзила бы розовые закаты -
Новому поколению обывателей гадкой загадкой.

Второе пришествие началось? Вернулись Мёртвые в сёла,
Но бога не видно, лишь скорбь в их глазах невесёлых,
Застывших, запечатленных у рвов, душегубок,
С отпечатками на лицах убийц, их оскалов грубых.

Мне приснился сон, что потрескалась земля, полопалась. Как грибы
Вырастают бронзовые девочки, мальчики, корку земную пробив.
Выплавляются сами из благородных элементов и сплавов.
Металл в ребяческих формах - то индевеет с мороза, то... плачет.

9 ноября 2016

Пылал закат весной на Патриарших,
Жара неимоверная была,
Москвой-рекою мирно плыли баржи,
Но Аннушка уж масло пролила.

«Профессор» Воланд со своею свитой
Бесчинствуют в Москве, и Берлиоз
Уже скользит по жидкости пролитой
На полотно трамвая под откос.

Луны взошедшей образ бледноликий,
И ужас, не оформленный в слова,
И скрежет тормозов, и женщин крики...

На Бронную скатилась голова.

26.02.2017

солдатам не вернувшимся из похода, их близким посвящается
------------------------------------------------------------------

Пятнадцать мальчиков - не чувствуют - вины.
Пятнадцать мальчиков лежат, неукоримы.
Февральским снегом и метелью Крайны Зимней  
алеет снег в проталинах спины.

Закутав плечи под платок (свежо в дому)
чуть разогнулась в печку накидав поленья,
перекрестилась в угол, как дожить до лета?
День убыл - одиночеством тонуть?

Нет, ставить тесто для нехитрых пирогов,
шагнуть к столу - под старенькой клеенкой,
забрать,  смотреть, прижать, кропить соленым.
Платком глаза - кота - незло, ногой.

Одной в пустой деревне, в старость, нелегко.
Остановилось? Нет - пошло - "чу" - заболело...
Вибрирует тепло дарящим рыжим телом -
лежащий сверху (грудь врачует кот).

А после  был цветной, киношный, странный сон:
четырнадцать кустов сочащей кровь рябины  
сильнейшим громом злого неба, порубило;
пятнадцатый летит к ней - невесом...

Прижала - истово, как некогда к - груди.
Так благостно - прощающе, спокойно:  
"Нет-нет - не плачу, спи! Нет-нет   не больно.
Не бойся, мальчик,  как проснешься - не буди!"

Крепчал мороз и выбирал тепло
из дальних уголков и закоулков.
Пусть невеликий, но в сетях улов -
довольна смерть удачною прогулкой.
Есть много в мире дивных чУдных мест -
каминных залов и уютных комнат,
но выжжена тавро приставка "без"...
без-имени... без-возраста... без-дома...
в фуфайке рваной бывший человек,
отчаливший в последнюю нирвану,
лежал, лицом уткнувшись в грязный снег,
с зажатым в пальцах треснутым стаканом...

один из всех, не пожалевший слез,
такой же неприкаянно приблудный,
у ног бомжа скулил дрожащий пес,
а в спящий город приходило утро.

16.02.2011

Почему ты весною уходишь в отрыв
и слагаешь костры из дубовой коры,
и вскрываешь, как банку, меня без ножа,
и садишься на облачный свой дирижабль?
Сердце трогаешь часто тупою иглой,
заполняешь мне вены холодною мглой,
забиваешь мне лёгкие битым стеклом,
проецируя свет на небесный тефлон?
Из-за леса какой-то мне слышится гул, -
это травы растут на весеннем лугу.
Я считаю их долго, как стадо овец:
подорожник, ромашка, шалфей и чабрец,
мать-и-мачеха, донник, кипрей, девясил, -
колдовское сырьё, хоть святых выноси.
Дай мне в руки инструкции или скрижаль,
как построить похожий на твой дирижабль,
как мне выйти из сна за барьер световой,
как стать равной тебе и быть рядом с тобой.

Его никто остановить не в силах,
Конвейер движется жесток, неумолим,
Мы – пассажиры все и вечно жить спешим,
Чтоб мирно упокоиться в могилах.

Родные те, что впереди стояли,
Нам помогли с прямой дороги не свернуть,
Теперь там мы стоим и в этом, братцы, суть,
Мы для детей своих опорой стали.

Они судьбу вручили в наши руки
Пусть Бог поможет их надежд не обмануть,
И нам позволит хоть чуток передохнуть,
Их сокративстрадания и муки.

Чтоб не нарушил эту очерёдность,
С конвейера не в срок пусть соскочить не даст,
За прежним пластом открывая новый пласт,
Поможет им постигнуть жизни сложность

В конце пути, когда уж нас не будет
И воспарит когда над бездною душа,
Миг этот скорбный с ними разделить спеша,
Утешить их придут родные люди.

Пусть вспомнят нас, своим расскажут детям,
Лучом надежды пусть рассеют мрака тьму,
Стремясь, друзья, понять зачем и почему
Живём недолгий век на этом свете.

И, не решив извечные загадки,
Потомкам нашим передали мы завет
Узнать, куда ведёт загадочный сей след,
Кто автор неизменного порядка?

И, путь свершив с рождения до тризны,
Как нам назвать процесс у Бога самого,
Спросил бы, знаю был таков ответ его:
«Конвейер Смерти»? Нет, - «Конвейер Жизни».

Фридл (Фредерика) Дикер-Брайденс - учительница рисования. Давала уроки  детям в концлагере. Отказалась оставить учеников и вместе с ними шагнула в газовую камеру, повторив подвиг Януша Корчака.

Два десятка ребят взяли краски да карандаши,
Их фантазия рвётся в полёт и не знает препон.
Непослушны озябшие пальцы - дыши, не дыши...
На казённом листке оживает несбыточный сон.

В нём свернувшимся рыжим котёнком спит солнце вверху,
По зелёной лужайке разбросаны щедро цветы.
Босоногая девочка мчится к отцу-пастуху -
Только пятки сверкают в некошеных травах густых...

Почему невозможно остаться в том сне насовсем?
А в реальности в серое небо вздымается дым...
Безнадёжность...
И даже Всевышний, как водится, нем,
И не верится в то, что удастся остаться живым.

Вместе с дымом в бездонную высь чьи-то души летят,
А в застывших недетских глазах поселяется страх...
Но как только берутся за кисти, светлеет их взгляд.
...Нам остались от них только сны на казённых листках.

Холодный ветер кровли рвал,
Колол снежинками лицо.
Но, зябко прячась в пальтецо,
Шла девочка в остывший зал.

Дошла. Вагановой портрет.
Суровый взгляд: «Не прекословь
У нас особая любовь –
Ни дети, ни мужья – балет!»

Позиция один, батман,
В наушниках Адан – «Жизель».
«На этой жизненной стезе
Ты не набьешь себе карман.

Малютка-прима, бог с тобой!
Опять бинты, не чуешь ног
и забирает жизнь станок,
Призвание – сплошная боль!»

Носки в крови и так до ста…
Молчит Ваганова с холста.

Неужели в эту стужу бросит…

О тепле и о ночлеге просит
Мальчик в подворотне, за углом.

Жизнь дала, сама того не зная…

Голова уже почти седая,
В горле только страшный хрип и ком.

Всё прошла, не увидала Неба…

Сапоги возьми, немного хлеба…
Ей бы лучше водочки стакан!

Положила хлеб ему в карман.

Убегай сегодня, мальчуган!
Он присел и согревает маму…

Ветер сильный, будет ураган...

Неужели в эту стужу бросит…
Жизнь дала, сама того не зная…
Всё прошла, не увидала Неба
Положила хлеб ему в карман…
Ветер сильный, будет ураган…