Первый Конкурсный Проект / Полученные рецензии

Кофеин
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/193223/

обжигаюсь спешу в организме предчувствие бури кофеин по сосудам несётся а сон всё равно не уходит остатки вчерашней полуночной дури на несвежую скатерть ещё одним рваным пятном в голове бубенцов рассыпается звон на иголки и впивается каждая в память зажмурив глаза я пытаюсь прогнать наваждение это но толку если прошлую ночь ампутировать нафиг нельзя и тягучая боль даже в кончиках скрюченных пальцев под ногтями вонзёнными в мясо дрожащее ад и на грязные тряпки похожа спросонья душа как лохмотья от рубищ у вечных библейских скитальцев как смолу я глотаю почти что уже не дыша с преисподней сравнимый по адскому колеру кофе и пытаюсь вернуться из вирта ночного в реал не втащив за собой в это светлое утро ни крохи и убойная доза должна бы сразить наповал не берёт хоть глотаю насилу четвертую чашку и молю мне простить хоть бы часть из творимого зла отпустив хоть бы мизер вчерашних грехов моих тяжких и избавить от муки ну вот наконец умерла

Критиковать можно сколько влезет.
Но: препинаков и разбивок не будет.

Поразило меня вот это( да и не только это, конечно):
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/190340/

Провинция
 

Провинция. Окраина. Конец.
За огородом сотые поминки
Неугомонный празднует мертвец,
А в огороде трудится жилец,
Под хрюканье всегда голодной свинки.

В провинции все рядом – жизнь и смерть.
Тут не сжигают, а хоронят цельно.
Здесь бродят волки, и ревет медведь,
Подростки подворовывают медь,
И пьют поэты – вместе и отдельно.

•

Тихой и темной ночью
Стук поездов громче,
Пуще болит обожженный пальчик,
Ночью себя жальче.
Плачет пьяница под фонарем,
Церковный служка за алтарем,
Ассенизатора кляча
Вместе с возницей плачет.
У пьяницы дома больной пацан,
Служку мучат грехи прихожан,
Кляча плачет – что кляча,
Возница – что кляча плачет.
Тихо. Темно. Тревожно.
Бездьявольно. И безбожно…

Крайний подъезд
Этот крайний, облезлый – мой.
Хилой лампы внутри бельмо.
Наверху бесприютность юная,
В уголку острота гальюнная.
На дверях, как глазки, глазки –
Развлечение от тоски.
Почтовых ящиков фиксы,
Мусорных баков сфинксы.
Не барский, конечно, дом –
Зато, хоть куда плюем!

*

Нас уже не согреет лачуга,
И шалаш, и чужое жилье.
Лишь успела, сошедшая с круга,
Крикнуть юность: « Имейте своё!»

…Мягких тапочек войлок уютный,
Через марлю в окне – ветерок.
Как мы юности нашей беспутной
Аккуратно подводим итог.

И морщинок нескорбною стайкой
Мягко зрелость легла на чело.
Что ж ты мнешься,
Душа-попрошайка,
У порога
И клянчишь – чего?!

*

Когда я в доме остаюсь одна,
Послушать комариные рулады
Здесь тоже можно, звуков хватит на
Созданье урбанической баллады.

Часов с шести грохочет этот мир.
Пылит КАМАЗ по объездной дороге,
Ждет смену сторож,
Заварив чифир,
Выводят прогулять четвероногих.

Полуприкрыт чугунной крышкой люк –
Ловушка для нетрезвого зеваки.
И – поделом: лови внизу свой глюк,
Жди помощи, и сам с собой калякай!

За спортманежем – наш зеленый рай.
Содружество мичуринцев, участки,
На каждом вагонетка и сарай
Да пугало смешное для острастки.

Вот так и проживаем свою жизнь,
Дыша дымами, смогом и бензином,
Украдкою посматриваем ввысь,
Помёт сметая с окон голубиный…

Непогода
А снаружи метет и метет,
Словно кто-то украл вертолет
И упрятал в наш маленький двор,
Заглушить не умея мотор.
Схоронился тихонько в подъезд,
Ждет развязки и булочку ест,
Опершись на ключицы перил,
Сам не ведая, что натворил!..

Мохово
Я опять междометствую, о! - кая,
Мне опять мелкотемно лепечется.
Я пишу про селение Мохово,
А какое же это - Отечество?

Мне бы голосом слиться с эпохою,
С беспредельностью и бесконечностью,
Хоть и нравится мне это Мохово,
Но какое же там – Человечество?

Много дней прокорпела над строками,
Но они оказались банальными:
Есть проблемы, конечно, и в Мохове,
Но какие же это – Глобальные?

Я наверное дура-дурехою,
Если вот во что все это вылилось:
Поругалось со мною пол-Мохова,
А пол-Мохова - молча обиделось!

Осень

Пришли дожди. Писать хотелось прозу.
Скреблись мыслишки, становились в позу.
Грипп нарастал, по-старому – испанка,
И лист белел, как чистая портянка.

Тележками капусту продавали,
Жирели мышки в сумрачном подвале.
Копились тайны…
Нежности пшеничку
Давно скормила ненасытным птичкам.

Пугали сны, но более – бессонье…
Под ветром тряпка билась на балконе,
Да трепыхалась робкая душа
На древке моего карандаша.

Дмитрий Горчев. О влюблённых
http://gorchev.lib.ru/txt/by1/vlyub.shtml

Любовь — это очень прекрасное чувство.

Когда человек влюблённый, это чувство захватывает его целиком, без остатка. Он запросто продаст Родину, отца родного, мать-старушку; он украдёт, зарежет, подожжёт, и даже сам не сообразит, чего наделал.

Со стороны влюблённые производят неприятное впечатление.

Оставишь их одних на пять минут, кофе поставишь, вернёшься — а они уже на пол свалились. Или сидят, но рожи красные, глаза выпученные и языки мокрые. И сопят.

Влюблённые вообще много сопят, чмокают и хлюпают. Из них все время что-то течёт. Если влюблённых сдуру положить спать на новую простыню, они её так изгваздают, что только выбросить.

Если влюблённый один, то у него есть Предмет Любви.

Если Предмет Любви по легкомыслию впустит такого влюблённого хотя бы на пять сантиметров внутрь, он тут же там располагается, как маршал Рокоссовский в немецком городе, вводит комендантский час и расстрел на месте, берёт под контроль внутреннюю секрецию и месячный цикл. При этом он редко оставляет потомство, потому что всё время спрашивает: "Тебе хорошо? А как тебе хорошо? Как в прошлый раз или по-другому? А как по-другому?"

Зато когда влюблённого оттуда прогоняют, он немедленно режет вены и выпрыгивает в окошко. Звонит через два часа в жопу пьяный и посылает нахуй. Через две минуты опять звонит, просит прощения и плачет. Такие влюблённые вообще много плачут, шмыгают носом и голос у них срывается.

Одинокого влюблённого на улице видно за километр: голова у него трясётся, потому что газом травился, но выжил; идёт он раскорякой, потому что в окошко прыгал, но за сучок зацепился и мошонку порвал. А на вены его вообще лучше не смотреть — фарш магазинный, а не вены. Но при этом бодрый: глаза горят, облизывается, потому что как раз идёт Выяснять Отношения. Он перед этим всю ночь Предмету Страсти по телефону звонил, двадцать четыре раза по сто двенадцать гудков, а теперь торопится в дверь тарабанить, чтобы задавать Вопросы. Вопросы у него такие: "Ты думаешь, я ничего не понимаю?", "Почему ты не хочешь меня понять?" и "Что с тобой происходит?".

Ещё он говорит: "Если я тебе надоел, то ты так и скажи" и "Я могу уйти хоть сейчас, но мне небезразлична твоя судьба". Ответов он никаких не слушает, потому что и так их все знает.

А ещё иногда он напишет стишок и всем показывает, стыда у них вообще никакого нет.

В целом же, влюблённые — милые и полезные существа. о них слагают песни и пишут книги. Чучело влюблённого с телефонной трубкой в руке легко может украсить экспозицию любого краеведческого музея, хоть в Бугульме, хоть в Абакане.

И если вам незнакомо это самое прекрасное из чувств, вас это не украшает.

К сожалению, вы — примитивное убогое существо, мало чем отличающееся от виноградной улитки или древесного гриба. На вас даже смотреть противно, не то, что разговаривать.

До свидания.

Сумасшедший фонарь луны
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/131601/

сумасшедший фонарь луны,
точно маятник, чертит небо,
ветви – точно ладони слепок,
и глаза пустоты черны.

полночь – точно глоток вина,
на снегу - отпечатки света,
охра бликов, осколки ветра
и лиловые тени сна...

в невесомость летит бокал,
остаёмся не там, не теми...
уронив беззаботно время,
очертания расплескав...

вдоль обочины – синева,
стены, воздух и пыль перрона...
замирают беззвучно кроны –
искажённые существа,

хмуро пальцы во тьме сцепив -
точно двигать дома устали.
шкаф за шкафом – темны кварталы,
многокомнатный город спит...

повторяя черты точь-в-точь
городов, позабытых прежде...
на окне огонёк забрезжит,
тёплым воском растает ночь...

Ну, сами найдёте здесь драму на почве ненависти, ревности и бытового алкоголизма, с разбитой посудой, поджогом и расчленёнкой, или переводить?:)
Особое внимание прошу обратить на строку: "вдоль обочины – синева"… Перевожу: хэппи-энд, все померли, вдоль обочины мертвые с косами… и тишина…

Но если вдруг в силу непрошибаемой консервативности, узости мышления и скудости воображения ведущих не подойдёт, то могу ещё принести, у меня много о ненависти.
Например, о жюристе-маньяке, или о трактористе-беспредельщике с разводным ключом…

Контрольный выстрел
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/193321/

И я могла бы получить
две пули в лоб.
Зачем мне две? (Такая чушь – дурные мысли
Не излечить).
Зачем мне две, - контрольный выстрел,
И сверху вниз глядеть на сад,
А сад молчит…
……………….Бесполый сад, наверно, умер, тоже умер,
Устал от боли и под вечный топот ног,
Устал решать, как теоремы мудрый Куммер,
Куда ведут его две тысячи дорог.
Упали птицы, с веток прочь помчались листья,
И выпал снег, и он был черный, как вдовец…
…а может не было? Но был
контрольный выстрел,
И упокой души терновей, чем венец.
Стакан пруда, накрытый неба сирой коркой,
И колченогая нетрезвая скамья,
И снежной соли пуд, и пепла рядом горка, -
И это всё, что вам осталось от меня.
Не проклинайте, не ищите, - не обрящу,
Кривых зеркал судьбы, отнюдь, не обману,
Лишь посмотрю, как наяву – сыграла в ящик
И по-ахматовски «завою» на Луну.

...а девочка
рябиновой улыбкой ловит снег,
а может снег её улыбку ловит,
в колючие огромные ладони
лавандово
и нежно...
как во сне -
босые ноги проросли из облаков,
а стая птиц
клюёт слова устало...
она вчера кого-то потеряла,
она вчера...
текла из под ресниц...

позволь, я подарю тебе индиговое море...
смотри, в нём пляшут расписные рыбы,
они пытаются сказать как я ску...
чаю хочешь?
а может слёз?.. ах, нет,
их кто-то выпил...
и выпал решкой,
и не сбылся снова,
почти безгрешный,
и пропахший солью...
ты только не бросай меня,
не размыкай ладони,
которым я дарю
индиговое море...

...здесь ветер
нервно душит чей-то смех,
здесь люди не встречаются глазами.
и пульс под мокрым тёплым пальцем замер...
а девочка
улыбкой ловит снег...

* * *

А знаешь, я нашёл разгадку
Твоих бездонных серых глаз.
Всех ангелов, когда-то падших,
Горячий пепел в них угас.

В сияньи глаз – не свет, но омут,
Играет, плещется волна…
Накрытые волною – стонут
Те, кто поверил: вот – Она…

И я там был, и оступившись,
Пал в темный омут ясных глаз,
До капли выжат в бездне пиршеств –
На берег выплеснут, как грязь.

Нет, не смеёшься, вспоминая.
Как прошлогодний лист – забыт.
И мне б забыть, как был у края…

Поправ приличия и стыд,
Лицом в колени, на коленях стоя,
Пытался удержать тот мир,
Где, показалось, я чего-то стою…

Не мир – лишь заблужденья миг.
Не стоишь ты того, что стоишь.

* * *

Есть поэмы – без слов:
Были сказочных снов,
Ленинградские белые ночи,
Первобытная кровь
Енисейских жарков,
И Есенин в берёзовой роще…

Есть поэма судьбы:
В долгом дальнем пути –
Свет и тени, любовь и невзгоды.
Свет прозрачных сонат,
И тревожный закат –
Контрапунктами в разные годы.

Я не знаю, кто ты – греза, берег мечты,
Колдовская ли роза с шипами…
Почему же строка убегает с листа,
Улетает в безвестность ночами?
Может быть, ищет мост между нами…
Так зачем эти ночи без сна?

Просто ты мне всегда, незаметно нужна –
Как дыханье, как жизнь, как весна.

Я не знаю, кому написать,
                                               рассказать,
                                                                  прошептать,
Да и кто же меня, дурака, в эту ночь исповедует.
Кто польстится забраться в дремучую,
                                                                  мерзкую падь,
И с ума не сойдёт, утомившись такою беседою.
Кто захочет излечивать язвы и струпья души,
Целовать эту гниль…
                                     и при этом улыбку наклеивать...
Беспричинная ярость меня до утра сокрушит,
Так воспой же, богиня, гнев сына,
                                                        почти что Пелеева!
Успокой хоть на час,
                                     на минуту,
                                                        на сладостный вздох,
Дай прогулку под вишнями,
                                                        Шуберта слушать пошли меня,
Чтоб писать при свечах,
                                     подводя неизменный итог,
И для Трои-души дай хотя бы убогого Шлимана!
Чтобы я в этот миг стал спокоен, как тысяча бонз,
И сидел в позе лотоса тихо под пальмой банановой…
Что? Не слышу, богиня?
                                     Картавый французский прононс…
Ничего не изменится, сколько себя ни обманывай.
Никого…
                  Только пьяные шлюхи…
                                                        И водка…
                                                                           И боль…
И в табачном дыму льётся в мозг
                                                        нестерпимая музыка!
Для меня эти «ля», а особенно – страстные «соль» –
Как безумный ребёнок
                                     бьёт палкой
                                                        паршивого тузика.
…В эту грязную ночь от себя никуда не сбежать,
Хоть ты сердце порежь на куски и по маленькой части вынь…
И томится в груди безграничная
                                                        мерзкая падь,
И предательски шепчет:
                                     «всё здорово…
                                                        все будут счастливы…»