Лев Визен / Написанные рецензии

***

Прощалась с августом трава,
был влажен мох.
Он отдавал,
                    дыша едва,
ей всё, что мог...
И принимала
                        глубина
её - его …
И пела
           горькая струна
про ничего.
      
Ах, бабье лето ...
                             Не стихи
под бирюзой.
Остались где-то
                            женихи,
сарай с козой.
Осталось
               давнее-давно
девичьих лет.
А счастье -
                 было ли оно?
Ответа нет.  
      
А есть набитый медсанбат.
Прах деревень.
И есть
          еще живой солдат.
И,
может быть,
последний день.
.

А это - "наш ответ Чемберлену":
http://www.grafomanam.net/poem/75368

ВСХ.
Л.

           
Памяти деда.
Памяти столь многих.
Наших.

Его бокал в Париже - полупуст. В России - был наполовину полон.                          
Утраченные времена и Proust вернуть не смог бы.  Финиш - горько солон.  

“Марш-марш!” - играл его судьбы оркестр.                  
И в партитуру шашек перезвонов
Вставлял аккорды мщения реестр                            
Полёгших без причастий эскадронов.                        
.
А он хотел услышать вновь “Ура!”,                          
Хотел пропахнуть снова потом конским, хотел, чтобы мальчишки-юнкера
Гордились  им.                                              И пусть не Македонским, но первым, впереди летящей лавы …

… Там, где несли безвестность вместо славы                  
От пепла поседевшие ветра.
                                       
Сrоtte de chien уже никак не смыть                  
С пожизненности узких тротуаров.                            
И не раскрасить  “коль не жить - хоть быть“                
Мазками монпарнасских ренуаров.                      
Он знал, что уходя - оставил он                            
Страну в братоубийственном капкане.                    
И укоризной промаха патрон тускнел  в его пристрелянном нагане.
                               
“Не  верь, не  бойся, не  проси.” Не  верить -
Не  мог.  Не  мог  и  не  хотел просить.                  
Гаргойлам  чёрным  помешав  химерить и ощерённым  хором  голосить,                            
Из-под  смычка  цыгана-музыканта к степям  прошитым улетал  мотив,                        
Слезой  судьбы  и  капелькой  таланта      
Солдата  честь  и  верность освятив.
                             
И  слышал  слово  Бога  Notre Dame --              
Аз  есмь  возмездие и  аз воздам.

----------------------------------------------
Proust - Марсель Пруст, франц. писатель, автор книги «В поисках утраченного времени».
Марш-марш! - кавалерийская команда.
Лава - боевой порядок кавалерии при атаке.
Crotte de chien (фр.) - собачье дерьмо. Часто употребляется в  переносном смысле.
Степь, прошитая пулями... - слова из старой солдатской песни.
Notre Dame -  собор в Париже.
.
.
.

С Ириной - согласен полностью.
Ее яростная принципиальность - пример для многих мямликов.

"Стихо о тыловиках".
Соглашаться с этой недодумкой - значит считать, что понимать войну, помнить ее и писать о ней могут только те, кто cгнил в окопах.

За последние 95 лет история России была изнасилована многократно, а наша интеллектуальная элита и продукты ее творчества уничтожались систематически.
И если "Стихо о тыловиках" и ему подобное, плывущее по сети "творчество" - это наконец-то засиявшая правда, то не стоит ли продолжить эти весьма продуктивные традиции?

Почему бы не выкинуть "на свалку истории" никогда не воевавшего, отсидевшегося в Ясной Поляне, графа Толстого с его ниаднимнармальнымрускимнипрачитанойбадягой   "Война и мир"?

На свалку и этого, кудрявого - не то еврея, не то арапа - с его суперпафосным "Ура! Мы ломим, гнутся шведы..."
Тоже не воевал. Снайпер недоделанный, с десяти шагов француза Дантеса завалить не сумел.

А к ним, до кучи, и алкоголика Высоцкого с его хрипатой топографией:
"... От границы мы землю вертели назад,
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала...
...Мы ползем, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем, зло, не любя..."

Высоцкий-то, тоже не воевал, он же сознался:
"...И плевал я, здоровый трехлетка, на воздушную эту тревогу."
Всем - тревога, беда, а ему, видите ли, плевать. В штрафбат.

О Самойлове.
Я был знаком с Давидом, виделся с ним и в Москве и в Пярну, где он жил последние годы.
Глубокий, легко ранимый и абсолютно честный человек, Давид чувствовал музыку русского языка как никто, а о войне говорил: - Помнить надо не на парадах...

О Безыменском.
В 70-х мы работали вместе в редакции Нового Времени.
Безыменский был нашим собкором в ФРГ и, как поговаривали киношники, некоторые детали его биографии использовал Юлиан Семенов, создавая образ полковника Исаева.
Блистательный интеллектуал и лингвист, знаток истории и политики, писатель, патриот и солдат, Безыменский не знал, что такое страх.
Две его посвященные истории войны книжки, подаренные мне и подписанные "Дорогому тезке..." забрал толстый таможенник в Шереметьево.
Я спросил "Почему?"
Таможенник важно ответил: "Автографы писателей - народное достояние. К вывозу не разрешены."

Вот такая "тыловая" селяви. С пером, приравненным к штыку.
Just my two bits.