Валентина Криш / Написанные рецензии

Птица

  По утрам - в нахохленный стылый свет -
  выметает лишнее за окно.
  Оставляет хлеб и печаль черстветь -
  заодно.

  Раздвигает шторы и топит печь.
  И - на миг прижавшись - не смотрит вслед.
  Лишь сереет - тонок и остроплеч -
  силуэт.

  На диване - плед и седая шаль.
  Впору греть глинтвейн и свивать гнездо.
  И лететь - синица? скворец? журавль? -
  на излом.

  Выводить на стеклах: "Опять среда."
  И мечтать, что холод пойдет на спад.

  Всё у Птицы вовремя. И всегда -
  невпопад.

Киноварь и кармин

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/234675/

В моем городе снег и слякоть.
Но каждый день,
рыжеватый загривок вздыбив, под дребедень
ежеутреннья входит солнце:
"Давай, корми!"
А в урчании
/слышишь?/
киноварь да кармин,
сквозь картавость ручья, укрытого в меди трав -
летний ливень, гречишный мёд да напев литавр.
Молока наливаю в блюдце.
Дрожит стекло -
нынче ветер тревожно-взвинчен и бестолков.
Но когда затихает мир наш
/на жизнь? на миг?/
сонный Солнечный кот мурлычет у ног моих.

  Расплетаю себя. Льется пряжа, ладони шершавя,
  в колыбель из коленок, на мягкий ежиный живот.
  За окошком скулят - развелось этой осенью шавок.
  Впрочем, может, и к лучшему. Кто-то и мне подпоет.

  Несомненно, пою. Ну, вот так. Как умею. Срезаю
  узелки на потрепанной шерсти. Курчавится нить -
  как запутанно все. Не смогла, не успела, не знала.
  Ни вязать не дано мне, ни шить. Ни, наверное, жить.

  Ослабляю петлю за петлей - память шерсткая тянет.
  Ты прости меня, Боже, я глупая, глупая сыть.
  Не смотри так сердито. Помаюсь и в мерзлую заметь
  поутру отступлюсь. Как всегда.
  Не сумев отпустить.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/189208/

Все мы чьи-то племянники,
Внуки и сыновья,
Просто или по пьяни
Все мы чьи-то друзья…
(В. Высоцкий)

Все мы чьи-то пригожие на пути в никуда.
Я - с чужой подорожною. Я - седой дромедар.
Одногорба. Растерянна. Неуживчива. Зла.
На тропинке отмеряной - только пыль да зола.
На тропинке за омутом - стёртый знак "На февраль",
возле - стеблем обмолотым вросший в тучи фонарь.

Но, рассыпав по полочкам шелуху да зерно,
все кому-то мы - помочи. И - шутя и вразнос -
все мы чьи-нибудь.
Знаешь же: нам / ищи, не ищи /
жить - на стылых пожарищах.

Все мы чьи-то ничьи.

Как там муза? Привыкла. Хотя втихомолку
смотрит в небо. О чем-то задумавшись, чертит
по стеклу. Видишь? Ангельски смирные черти
сбились в кучку на кончике хрупкой иголки.

Сосчитаешь их? Множатся уровни смысла.
Быстрый росчерк - и тучи уходят на нерест.
И дождинок мальки, слепо ветру доверясь,
улетают от дома. Отныне и присно,

забывая слова и фальшивя безбожно,
на соборе замшелая пара горгулий
распевает хоралы. Застыл в карауле
сонный вечер. И ангел в хламиде дорожной,

помянув и своих, и противников всуе,
тронет бусинку мира. На нитке суровой
быль и небыль качнутся - и первое слово
словно имя Его не назвав - напишу я:

и чертей, присмиревших на паперти стылой,
и лихих серафимов в мазуте и саже...
И пойму: как светло (как чертовски отважно!)
тени строк на замерзшем стекле проступили.

Спасибо за отклик)