Тур - 320: "Нам пришёл карачун!" (конкурс завершен)

МОНОЛОГ СНЕГОПАДА «Огни большого города»

Давай укрою, я тёплый снег, спи, милая, засыпай,
Я предлагаю мечты коннект, раскрою ворота в рай.
Медвежий угол дурной судьбы сменяй на дворца чертог,
Ты так устала от голытьбы и от… не тебе цветов.

В убогом доме, где скукота, в тени красоты сестры
От жизни было легко устать… Давай, отдадим концы?
Исправить можно и сохранить фигуру, лицо, судьбу;
В воздушном замке зажги камин, пусть мир улетит в трубу!

Вкушай рассказы про силикон, диеты и гербалайф;
Смерть состоит из твоих стихов, где вечно цветущий май;
И ты услышишь, – заморский принц признается: «Ай лав ю!», -
Он на коленях, нет… лучше ниц; ты шепчешь в ответ: «Люблю».

Есть электричество, интернет, огни больших городов;
Влюблённый пишет тебе сонет, берёт с собой за кордон…
За жизнь цепляться, зачем тай-брейк? Расслабься и баю-бай…
Я – твой единственный и на век, спи, милая, засыпай…

http://www.playcast.ru/view/2053974/8d38becc118b234c2c5649f481b3f09a588d829cpl

А мир оказался - по факту - не очень велик.
Он - за океаном - Love Story пять лет уже пишет.
А сердце - как карликовый снеговик - 
замёрзло от боли...любви, ей дарованной свыше.

Всемирной ловушки огромна бездонная сеть.
Love Story (его) там на тысячах сайто-страницах.
И каждое слово - по сердцу ударом - как плеть.
И каждое фото кричит, что он не возвратится.

Она поняла, что весь мир - лишь четыре стены,
где пол, потолок... Всё, как в песне известной поётся.
А в личной квартиро-квадрато-прописке страны
замёрзшее сердце того и гляди разобьётся...

Работа - учёба - и снова окно в интернет,
где время - часами ночными - пять лет проживает.
Его в её жизни не стало, не будет...иНЕТ...
Надежда и вера в озябшей душе замерзает...

И крутится, крутится жизни её колесо,
где загнанной белкой всё мчится сознанье... Привычка...
И в спазме - от боли сердечной - застыло лицо.
И сон возлесмертный - у девочки с жизнью как спичка...

А мир оказался - по факту - не очень велик.
И Андерсон - сказочно близок - сердечному горю.
А сердце - как карликовый снеговик ...
И жизнь - повторение кем-то прожитых историй...

01.02.12.                                        13.21

р.s.фото из интернета.

Женя Махно http://www.grafomanam.net/poem/231766

Наступает зима.
Плакать в тряпку напрасно не стану я,
Знаю, если припрётся, за день не прогонишь отсель.
Ведь придёт не сама,
С ней вся эта блатная компания:
Гололедица, северный ветер, шальная метель
И ещё этот дед -
Он смурной такой, вечно с приколами,
За плечами мешок, красный нос, ну..., короче, синяк.
Все мы нынче в беде,
Даже правду трясёт, если голая,
Неодетому в эти морозы не выжить никак.
Йог ты или не йог,
Всё равно тебе хочется в Индию,
Или, может, не в Индию, просто туда, где теплей.
Где теплей, ё-моё,
Чтоб глаза уже больше не видели
Этот мир, весь продрогший и в снежный укутанный плед.
Вот и крышу снесло,
Занесло, закружило, завьюжило,
Даже голуби сбились комком на пустом чердаке,
Даже в парке весло
У девицы стальной в белом кружеве,
Даже буквы, нахохлившись, сжались на стылой строке…
Снега белого шёлк
Остужает все чувства и особь
Остаётся с зимой беспросветно один на один.

Будет всё хорошо!
Есть старинный, проверенный способ!
Только нужно бегом, не закрыли пока магазин!!

Обои октября полны оттенков охры,
В ноздрях сухая гарь проснувшихся болот.
Асфальта серый наст намокнет и засохнет
В такт мелкому дождю, что редко, но идёт.

Такой теплынью жжёт, что хочется «по майски»
Сказать об октябре, балующем меня,
Так внуков портит дед, от вида их размякший,
Подарки высыпая щедро в беремя.  

Вскрик звонкий «ой, ура!»... забудутся игрушки,
Не в тот же миг, но завтра. Может через день,
Подставят щёчку, нос, с трудом возьмёшь на ручки,
Рябиной октября наешься горькой, дед.

Но весел будь, старик, взметай подначек россыпь,
На что им малым сим серьёзность бытия?
Бесснежная зима, безслякотная осень,
Соль потаённых слез, обои октября,

Которые глядят в оскал потухших окон.
Студентов кутерьма на лестнице в метро.
Болит как слева. Чёрт! Таблетки где же… ох, ты!.
Двенадцать. Как же тут на станции мертво.  

Запела песню девочка, мотив простой:
…Родились вместе с ёлочкой, одной весной.
Кружились в танце юбочки у нас вдвоём.
А нынче, я - снегурочка, давай споём…

У ёлочки наряды... Как Вам дед Мороз?
Неровным шаром – сердце, челюстная  кость,
Гирлянды ярко-красные из вен и жил,
И, девочка привязана. И ни души...

Поёт ещё родимая свечами глаз,
Под новый год не спать бы и на этот раз,
Ресницы всё ж слипаются, но не прилечь,
Верёвка больно врезалась  от ног до плеч.

«И вот она нарядная…пришла» …пришла,
Искрится платье инеем …И тишина.

Решила написать отступление, для того, чтобы было понятно от чего я отталкивалась при создании стихотворения.

Новый год, таким как мы его знаем: с ёлками, гирляндами, подарками, бокалами шампанского, Дедом Морозом (Санта-Клаусом) и Снегурочкой многие годы и века назад был совершенно другим. У ранних кельтов ель считалась обиталищем лесного духа, требовавшего кровавых жертв — внутренностей людей и животных, которые друиды регулярно развешивали на ветвях дерева. Когда окрепшая христианская церковь запретила жертвоприношения, народы Европы заменили внутренние органы шарами из дерева, которые в дальнейшем стали стеклянными, а кишки — тряпочными и бумажными гирляндами.
Что касается доброго дедушки Мороза и его западного аналога Санта Клауса, то они произошли от древнего и злобного кельтского божества, Великого Старца Севера, повелителя ледяного холода и пурги. Он тоже ходил по домам с холщовым мешком, но не раздавал подарки, а собирал жертвоприношения, которые ему недодали в течение года. Визит Старца с мешком не предвещал ничего хорошего: как правило, после его ухода в доме оставались только обледеневшие трупы. Для того, чтобы оградить поселок от ужасного визита, друиды приносили свирепому божеству общую жертву — в мороз раздевали и привязывали к дереву юную девственницу. Именно ее замерзший, покрытый инеем труп и стал прообразом веселой Снегурочки, сопровождающей Деда Мороза...

Ничто не предвещало непогоду. Слепила белоснежная пустыня.
Захлёбываясь воздухом холодным, я видела, как странно выдох стынет
И дымкой, перламутрово-белёсой, густея от тягучего мороза,
Мерцает тускло в ярко-снежных блёстках.
Слепяще-жёлтым ликом улыбаясь и отражаясь в вычурных кристаллах,
Вверху блестела бездна голубая и Землю свысока обозревала.

Но вдруг, разбойным свистом оглушая, пронзила первобытная тревога,
Испуганное тело сил лишая, заставив душу обратиться к Богу.
А небо, занавесившись вуалью, просы’палось, как пылью из перины,
Колюче-серым полчищем снежинок, которые в моё лицо впивались.

Тут ветер загудел, свистя одышкой, с настойчивостью старого позёра.
За визгом ветра поступью чуть слышной сгустился сумрак, шаркая позёмкой.
Не знаю, почему он так озло’бел, как-будто я – его давнишний недруг:
Швырял снежками, вывалял в сугробе, топтал, кружил на пару с буйным ветром.
Лицо, казалось, когти раздирали, а на щеках намёрзли две дорожки,
Проложенные мутными слезами, припудренные тальком злой пороши.

Белела мгла. В её кромешной мути привиделся неясным силуэтом
Шагающий ко мне навстречу путник, гонимый ускоряющимся ветром.
Приблизившись в беснующимся вихре, увлёк с собой в стремительном потоке
К моей, в пурге утерянной, дороге ... и тут же бесы снежные утихли.

Последний смерч спустился и прилёг
Косматым псом, свернувшимся у ног.

В мои весенние года
Зимой, к каникулам поближе,
Задуман был поход на лыжах,
Запомнившийся навсегда.
Не чуя никаких угроз, –
Ничто не предвещало бури –
Мы по беспечности и дури
Прошляпили плохой прогноз.
Вдруг небо всё заволоклось,
И началась пурга такая...
Казалось, ветер нас пронзает,
Как радиация, насквозь.
Всё ясно даже не врачу –
Угроза жизни здесь прямая,
Отчётливо мы понимали:
Так и приходит карачун...

И мы пустились наутёк,
Спасенья нету в чистом поле,
Не задубели мы доколе –
Скорей в ближайший к нам лесок!
Ветра бесились нам вдогон,
И улюлюкали, свистели...
Но сзади нас сомкнулись ели,
Как фантастический заслон.
От тишины оторопев, –
Куда девалась свистопляска? –
Мы оказались, будто в сказке,
Среди заснеженных дерев.

Уцепился февраль хваткой дурьею –
Зубы злы.
На исходе тепла дотяну ли я
До весны…

В ночь клоками летят хлопья снежные –
Пёсья шерсть.
Ох, сорвался февраль с цепи бешено
Ровно в шесть!

Треплет пастью бульдожьей некормленой
Мякоть сна
И глотает шматки, тыча мордою
В створ окна.

Бьёт, скребётся когтистою лапою,
По стеклу –
Я и так изнутри исцарапана
Вдоль да вглубь.

Я и так, знать, приманка надёжная
Для зверья –
Чувства с сердца обглоданы-сожраны
До тряпья.

Запах кролика с нежными лапками
Нюх свербит –
Брюхо каждый волчара полакомить
Норовит.

А февраль, сукин сын, воет, скалится
Над лицом
(Я пускала всегда в усыпальницу
Подлецов).

Плоть и душу в сугробах негреющих
Одеял,
Языком кобелиным, умеючи,
Облизал.

Наглумился февраль до безумия
И затих.
Сани с болью своей довезу ли я
В новый стих…

Плывёт печаль Земли сквозь ночь –
И тенью чёрною глубокой
Страх наказания – до строка –
Покой из сердца гонит прочь.

В глазах у неба спит тоска –
И ряд крестов врастает в душу;
Погостов боль кричит – послушай –
И зябким шёпотом песка
Уже торопится обнять
Твои озябшие ладони…
А память – пропастью бездонной –
Кровавой трещиной – опять
Разрубит цельность бытия…
Безмолвный ужас плещет мерно…
Вот так приходит ад – поверь мне,
В потоках слёз – от «А» до «Я»…

Но с первым криком петуха
Весь мир увидится иначе –
И сгинет морок…
С тихим плачем
Проснёшься ты…
И ночь тиха…

Терема-дома замела Зима,
Заковала в наст, заморозила.
Солнце колобком катится с холма.
Нет бы по небу поелозило.

Всё короче свет, всё длиннее тьма -
Ледяной тоннель, нескончаемый.
Воем на луну, сидя по домам.
Снова за зиму одичаем мы...

Чуть не каждый день за окном метель,
Белый свет собой заслонила нам.
До Весны рукой не подать отсель,
Не слыхать свирель Леля милого.

До Весны дойти - не видать пути.
Все пути давно запорошены.
Пожалей ты нас, да и отпусти...
Отпусти, Зима!
                           мы - хорошие.

_________________
ПНС - 320, (III), ПЗС.

Утром декабря, в долине предков,
Полностью приблизившись к земле,
Месяц, как костер, горел сквозь ветки.
Тьма варилась в каменном котле.

Семь кустов – кто в мантии, кто в шали,
Кругом возле месяца-огня
Севши потесней, судьбу решали
Карлика – декабрьского дня.

Спор сливался с ветреным гуденьем.
И, пока костер загробный цвел,
День не выпускал из заточенья
Веток регулярный частокол.