Джон

Попытка объяснить, почему тебе нравятся или не нравятся книги любимых авторов - занятие нелегкое, а порой и бессмысленное:"Можно я вырасту деревом?" или ""Я и мои злые гномики" чуть ли не с первых строк куда больше скажут читателю о творчестве Джона Маверика, чем любые мои формулировки. С первых же строчек читатель Джона попадает в необычный и тем не менее абсолютно реальный  мир, полный солнечного блеска, разнообразных звуков и запахов; перед ним разворачиваются яркие живые картины пейзажей, конкретные до мельчайших штрихов и деталек; перед ним разворачиваются нелегкие судьбы персонажей, которых он и в собственной реальности встречает на каждом шагу. И мерцающий освежающий воздух чуда так естественно и непринужденно наполняет легкие, что вопросы типа "Как и за счет чего это получается?" кажутся излишними.  
Да и само чудо  - непременный атрибут чуть ли не каждого рассказа Джона, чудом порой не воспринимается: все мы, собственно, живем среди тех или иных чудес, не раз описанных в старинных сказках, ничуть этим чудесам не удивляясь. Как любой волшебник, давно преодолевший период ученичества, Джон Маверик не зацикливается на колдовских экзотических атрибутах: они не более, чем символ, яркая метафора; их роль подчеркнуть, осветить главное в психологии персонажа, поставить его в необычные условия, в которых самые лучшие и не лучшие черты его характера проявляются наиболее ярко. Рэй Брэдбери для этого отправляет своих персонажей на Марс или в далекое будущее, но Джону Маверику незачем затруднять себя строительством космических кораблей или машины времени - так ли по сути отличается по сложности его электронная кассандра от обычной современной ЭВМ, сочиняющая стихи похлеще любого графомана?
Я не зря упомянула Рэя Бредберри, - именно его рассказы приходят на ум прежде всего при попытке хоть как-то проанализировать новеллы Джона. Творчество Брэдбери, как и творчество Маверика покоится на "китах" анaлогичных пород - китах фантазии, поэтичности и гумманизма. Но если миры Рэя Брэдберри поражают меня предчувствием близкого апокалипсиса, то у Джона, напротив, всегда виден свет в конце туннеля; всегда есть надежда счастливый выход,  даже при самых неблагоприятных поворотах сюжета.
Наиболее отчетливо это отличие в мировосприятии отражается в образах детей, которые очень часто описываются обоими писателями. У Брэдбери дети - маленькие варвары, зачастую неведающие, что творят; они способны привести убийц-инопланетян в дом собственных родителей; они беспощадно карают тех же родителей, оставив их на милость хищников созданных их собственной фантазией, и похоже, в этом совсем не раскаиваются.
У Джона ребенок -  чаще всего маленький хрупкий романтик. Ему несладко и в кампании ровесников, и среди грубоватых, недалеких а зачастую и жестоких взрослых; из-за бессилия и невозможности себя защитить другим способом, он может натравить крохотных кровожадных гномиков на отчима, избивающегo и его, и мать, но рефлексия и муки совести, которые его потом настигают - отнюдь не детские. "Я и мои злые гномики" , "Желтые бабочки" , "Габби плачет" - во всех этих рассказах - главный герой ребенок удивительно тонко реагирующий на окружающее, с которым и взрослый не всегда способен справиться. Этот ребенок смотрит широко раскрытыми глазами и в обыденный, и в сказочный, и даже в загробный мир, который благодаря остроте и неподкупности этого детского взгляда неожиданно приобретает дополнительные оптические и неоптические характеристики: краски кажутся более яркими и насыщенными, контуры - резкими, граница между злом и добром - отчетливой и контрастной, а несправедливость - абсолютно невыносимой.
Впрочем и взрослые герои Джона в романтическом мировосприятии нисколько не уступают детям; влюбленность и семейные отношения в его рассказах большею частью  чисты и возвышенны; одухотворенной нежности и неуловимой прелести женских образов мог бы позавидовать и Александр Грин. Женщины, вышедшие из под пера Джона, чаще всего фантазерки и мечтательницы; порой они молча страдают от грубости и несправедливости мира, порой просто исчезают, как в сказке;  старость временами искажает их лица и тела до уродства, но внутренняя красота их при этом не умаляется. Даже когда Джон пытается придать героине ограниченность жизненных взглядов, из-за которых от нее уходит любимый муж, ее исповедь настолько горяча и искрення, что ее можно было бы отослать мужу, как оправдательное письмо, - прочитав которое он скорее всего вернулся бы. Я не помню в рассказах Джона ни одной стервы, описанной черными красками; разве что довольно абстрактная сказочная королева пряничного домика, унаследовавшая свой негатив из древней сказки о Гертель и Гензеле.  Тут у Джона, пожалуй, не было выхода, - ведь сказка-оригинал не могла обойтись без образа ведьмы.
Mатеринство  для  женщины  из рассказов  Джона - зачастую главное в ее жизни; неосуществленному материнству посвящены самые страшные и в то же время самые пронзительные страницы его новел. Такая, например, как "Я расту" Эту новеллу невозможно назвать фантастикой; это - притча; автор берет банальный, давно набивший оскомину образ инфантильного подростка, мальчика, который не желает расти и материaлизует его. Происходит чудо, но чудо страшное,  жестокое по своей природе. Эгоизм дитяти губит не только его, но и жизнь поверившей ему женщины. В итоге нехитрого казалось бы приема выходит такой образ-символ, который забыть уже невозможно. Такой же прием использует Джон и в сказке
Можно я вырасту деревом?". Расхожее понятие о том, что душа ребенка - глина, из которой можно лепить все что угодно, тут же материализуется в сказочное, но более чем достоверное живое существо, меняющее облик по желанию любого из родителей. Обычная девочка за душу которой борются столь разные по убеждениям мама и папа страдала бы не меньше; фантастичная пластичность приемыша - лишь  символ, потрясающая по убедительности метафора. Сводя к буквальности выражение "окаменеть от горя", Джон создает образ-символ обладающий  не меньшей выразительностью; психологический уход от сумрачной реальности в прекрасное прошлое по своему не менее чреват для человека, чем встреча с Медузой Горгоной.
Метафора, убеждающая эффективнее, чем самые логичные рассуждения; редкая лиричность и эмоциональность , точные и небанальные эпитеты и сравнения - все это признанный арсенал скорее поэта, чем прозаика.
Короткие рассказы Джона Маверика, на мой взгляд, лежат на самой границе между поэзией и прозой. Впрочем и жанр их для меня чаще всего представляет загадку. Как бы ни была условна грань между фантастикой, фэнтази и сказкой, я не испытываю обычно больших сомнений, определяя к какой категории относится книга, которую я читаю. Но с произведениями Джона - я пасс. Лучшие его истории реалистичны настолько, что слово сказка к ним не подходит; действие чаще всего происходит в современной Германии, что выводит его за временные и территориальные пределы фэнтази (несуществующие страны со средневековыми нравами,заселенные магами и прочей сказочной нечистью) или фантастики (будущее; незнакомые галлактики). Произведения, написанные Джоном относятся не столько к конкретным жанрам, сколько к нейтральной полосе между ними; достоверно лишь то, что это художественная  литература, причем хорошего качества.Читать эти рассказы всегда интересно - в них всегда есть какaя -то неожиданность, будь то в повороте сюжета или в идее: начиная читать, никогда не знаешь, к чему сведется повествование. И я от души завидую тому, кому предстоит открыть иx впервые!

"
Мойра"-Джон Маверик
"Бледные фонари" - Джон Маверик
"Ржавый золотой ключик"- Джон Маверик
"Запах родины"- Джон Маверик
"Можно я вырасту деревом?"- Джон Маверик
"Я и мои злые гномики"- Джон Маверик