Мы, два галчонка, накинулись наряжать.
На антресоли в пыли, мишурою полный,
Короб дождался налётчиков. Двух стрижат.
– Чур, на макушку звезду крепит самый ушлый!
– Сматывай, ты не дотянешься всё равно!
Тут же – мирились и ссорились. Две кукушки.
Только уступки за старшей – всегда за мной.
Что с неё взять? – ей в апреле всего лишь девять.
Даже тягаться не хочется с мелюзгой:
Лижет сосульки и в Деда Мороза верит,
Всякие письма калякает в Новый год.
Бусы запутали – мерили. Две сороки.
Вешали модницы – каждая на себя.
Расхохотались, стащили их через ноги.
Так и приляпали – скомканных кулебяк.
Сели довольные, смолкли. Две канарейки.
Рады итогу: вышла сосна-красна.
Раньше я молчаливой бывала редко.
И никогда не сидела молчком она.
Врезался голос-пискля в тишину святую:
– Я написала: не надо нести мешок,
Если он точно – волшебник и существует,
Пусть нам вернёт лучше маму хоть на денёк...
Плохо, что мы мелюзге не сказали правду.
Как объяснить: почему начал пить отец?
Или – откуда в прихожей свеча и ладан?
Или – волшебник же был! – станет просто лжец.
Может, сказать, почему он вернуть не в силах…
Или пускай и его потеряет... зря…
Мо́лча, в слезах, я – решала, она – просила.
Так под сосной и сидели. Два воробья.
