Просто несколько царапин – это в целом не беда.
Развяжите, если можно, только связанные руки.
Ведь сейчас я безоружен, я не сделаю вреда.
Я Вас ждал довольно долго. Я задержан двое суток.
Нет, все были так радушны в обращении со мной.
Жизнь однажды оборвалась так неистово и круто…
Вы, наверно, были дома, вместе со своей семьей?
Слышал я, у вас есть дети, есть две дочери, не так ли?
Как твердили нынче в баре и красавица жена?
Жизнь моя сошла со сцены позабытого спектакля.
К сожаленью, жизнь такая, мне отныне не нужна.
Впрочем, это все неважно и совсем неинтересно.
И я сам замкнул былое, как раскрытый мною круг.
Я заполню все пробелы, что еще Вам не известны,
Но, пожалуйста, снимите все оковы с моих рук.
Что ж, спасибо и на этом. Просто глупое решенье,
Ведь ничто уж не растопит в жизни всей седые льды.
И могу я, раз последний, попросить об одолженьи?
Комиссар, раз Вам не трудно, можно мне стакан воды?
Нет, спасибо я в порядке. Изнемог слегка от жажды.
Если Вы готовы тоже, я поведаю рассказ.
Я писал об этом в деле. Может трижды, может дважды,
Если нужно, я, конечно, повторю в последний раз.
Признаю себя виновным, как и в первые мгновенья.
Я зарыл той ночью тело в своем маленьком саду.
Вы, наверно, осмотрели уже место преступленья?
Если нет, то если можно, вместе с Вами не пойду.
Объяснить довольно сложно. И поймете Вы едва ли.
Меня манит это место, что предписано судьбой!
После этих дней безумья в темном крохотном подвале,
Я боюсь, что мой рассудок может дать последний сбой.
Я клянусь! Мой ум был ясен, а стремления – невинны.
Меня манит в это место наважденье и вина…
Но не выдержит рассудок снова вида той картины,
Эти тропы, дом и садик, где со мной была она.
Меня манит постоянно на ту сторону аллеи,
Где в ночи, при свете лунном я копал могилу той…
Ах, пожалуйста простите, забегать вперед не смею,
Мысли путаются снова с бесконечной пустотой.
Мной описано подробно, на бумаге в этом деле.
Там у вяза, что на север, труп закопан на краю.
Описать я мог подробней, если б только захотели,
Если нет, то я продолжу дальше исповедь свою.
Комиссар. Мы были вместе ни неделю, ни полгода,
Десять лет в достойном браке – согласитесь, это срок.
Ведь всего важнее в мире не полнейшая свобода,
А скорее пониманье, что никто не одинок.
Мы увиделись случайно на балете, у портера,
Завязался один глупый и забавный разговор…
У любви и эгоизма существует одна мера,
Это я познал в тот вечер и запомнил до сих пор.
Да, она была прелестна. Оценил лицо и спину.
В тусклом отблеске холодных догорающих лучей,
Она будто снисходила с удивительной картины,
Вся из бархата и шелка, из сиянья и лучей.
Познакомились неспешно. Это было так прелестно!
Она, кстати, была дочкой из влиятельной семьи.
У меня же было дело и старинное поместье,
С тех времен, когда на юге, не закончились бои.
А вдали, от спешной жизни был еще уютный домик.
Мне в наследство он достался в незапамятном году.
Рядом лес, ручей холодный меж камней течет и кроме,
Там росли чудные розы в одном маленьком саду.
Они были необычны, и тем более прекрасны.
Украшали милый сердцу уголок вдали сует.
Были черные, как бархат, лепестки их так атласны...
Что поделаешь, я просто обожаю черный цвет.
Почему-то я подумал, ей понравится, отныне,
В этом домике забытом, в стороне от бурь и гроз,
Я представил ее тело обнаженным на перине,
Непременнейше на ложе с лепестками черных роз.
Мы расстались поздно ночью, в этом летнем полумраке,
После радостной прогулки под сияющей луной.
Было холодно немного, и она одела фрак мой…
Хотя нет. Все слишком лично. Между ней и между мной.
Словом вот и все начало. Мы ходили в рестораны,
На балет и по театрам совершали променад.
Комиссар, ведь правда, счастье, так мучительно и странно,
Что порой за это счастье платишь позже во сто крат?
Как то раз, однажды ночью, я не помню в самом деле,
Мы немного задержались в ресторане в поздний час.
Сняли номер дорогого всем известного мотеля…
Словом, эта ночь решила все дальнейшее для нас.
Через месяц была свадьба. Да, был праздник грандиозным.
И с букетом розы черной, мы входили под венец.
Я был счастлив это время. Я не лгу Вам, я серьезно.
И звучал, как марш венчальный унисон наших сердец.
Все сложилось так прекрасно, что я сам не мог поверить.
И улыбка не сходила с ее нежного лица.
Но, как стало мне известно, счастье тоже нужно мерить,
И, как выяснилось, счастья быть не может до конца.
Год за годом шли в покое. И беды не предвещало,
Ни печальное событье, ни малейшая беда.
Ведь для счастья нужно в мире так ничтожно и так мало,
Только это нужно все же и не всем, и не всегда.
Жили мы в моем поместье – просто так удобно было.
Не скажу, что мы нуждались ни в заделье, ни в деньгах,
А когда все городское стало грязно и постыло,
Мы вернулись в милый домик среди леса, на лугах.
Без детей мы жили, правда. Их супруга не хотела.
Я поддерживал, не скрою, и стыда не вижу в том.
Плюс беременность испортит восхитительное тело.
Третий был бы третьим лишним. Нам уютно и вдвоем.
Удивительно, пожалуй, подходили мы друг другу.
Комиссар, скажу по правде, в этом всем иная масть.
Лишь в том случае, Вы, верно себе выбрали супругу,
Если к ней не угасает Ваша искренность и страсть.
Над любовью нет запретов. И ее не рушит время.
Хоть известно, что законам всех людей не прекословь,
Над любовью не довлеют ни сомнения, ни бремя,
Если только это, правда, настоящая любовь.
Я не скрою, были ссоры. И моменты были сложны,
Но они не стоят вовсе проржавевшего гроша.
Кто всю жизнь прожил без ссоры – лжет безумно и безбожно.
У таких из камня сердце и умершая душа.
Комиссар, да без эмоций, мы не лучше мертвых статуй!
В чем тогда различье в мире, между нами, Боже мой!
Вы спросили про измены, про ошибки и расплату,
Нет, ну что Вы, ни измены, никогда и ни одной.
Я любил жену. Бесспорно. И люблю сейчас. Навеки.
Хоть, наверное, признанье прозвучало точно вздор.
Если б знал я только правду. Если б Бог открыл мне веки,
Если б мог забыть ошибку, летний вечер и топор…
Попытаюсь объяснить вам. Я не жажду пониманья,
Вы меня и не поймете, это все полнейший бред.
Изливать пред Вами душу ни малейшего желанья.
На момент беды мы жили вместе уж десяток лет.
Был холодный зимний вечер. И кружился снег хрустальный,
Над забытым всеми домом, что стоял в седых лесах.
Этот домик оставался нашей маленькою тайной,
О нем знали только звезды в своих синих небесах.
Был Рождественский сочельник. И трещал мороз за дверью.
И часы пробили, помню, ровно семь тяжелых раз.
За окном седые звезды, что укутаны метелью,
Загорались в полумраке этим вечером для нас.
Я рубил дрова в сарае. Мимолетная забота.
И с собою я остался в этот час совсем один.
Размышляя о погоде, о делах насущных что-то,
И о том, что поскорее растоплю большой камин.
В этом доме не бывало ни дворецких, ни прислуги,
Даже небыло подобных и кощунственных идей.
В этом доме, нам прекрасно было только лишь друг с другом,
Без постылых дел насущных и ненужных нам людей.
Она дома хлопотала. На уютной кухне светлой.
Да, готовила прекрасно, это уж я знаю сам.
Она делу отдавалась бесконечно, беззаветно,
Эта маленькая слабость придавала ей свой шарм.
Когда я вернулся в домик, растопить камин скорее,
Она резала, склонившись что-то в блюдо к овощам.
Я увидел ее спину, восхитительную шею,
Ее волосы, как бархат, что упали по плечам.
Я смотрел заворожено за ее движеньем каждым.
Так змею игрой на флейте завораживал факир.
Ее тело было хрупким, столь желанным и вальяжным,
Что я отдал бы, бесспорно, за него весь этот мир.
А за тем перед глазами эта дикая идея:
Взмах тяжелого орудья, сталь кривого топора,
Рассекает воздух смертью, хруст и скрежет на мгновенья,
Алый отблеск в звездном свете из сплошного серебра.
Головы полет, и танец обессиленных агоний,
Дрожь волнующего тела, что сжирает пустота,
А за тем оно застынет на своем холодном лоне.
В этом все сквозила тоже, своя злая красота.
И фонтан горячей крови, что хлестал из страшной раны,
Стук разрушенного тела, заклейменного бедой,
Это все в бреду холодном, я увидел, словно пьяный.
В этом было наслажденье обезглавленной звездой.
Мне не ясно лишь откуда появилась та идея.
Я, поверьте, не безумен, не убийца, не садист.
Никаких интимных маний, никакого извращенья,
Я был чист и непорочен, как бумаги белый лист.
Никаких фантазий страшных, никаких обид из детства.
Все загадки подсознанья, но на них ответа нет.
Так что, я скажу, мотивы, мне нисколько не известны.
Но откуда все явилось – я не знаю. Вот секрет.
Дело вовсе не в обидах. Но мотивов я не вижу!
Да и прочие причины здесь имеют слабый вид.
Дело в том, что тот, кто рядом, кто всего мне в мире ближе,
Будет лишь моим навечно. Будет мною и убит.
В этом вижу я, пожалуй, лишь единую зацепку.
Я признаюсь в эгоизме. За все долгие года.
Я любил ее так сильно, я любил ее так крепко,
Что отдать ее другому не сумел бы никогда.
Вы, наверное, читали все статьи и репортажи,
Про людей, что смотрят в бездну, не решаясь сделать шаг.
Ведь чем больше смотришь в бездну, бездна смотрит на тебя же.
Манит, сделать шаг навстречу. И тебя поглотит мрак.
В этом нет причин особых: веры в Бога, атеизма,
Суицид или убийство – здесь у каждого свой храм.
Всех живых влечет, бесспорно, бездна злого магнетизма.
И тогда ты убиваешь. Или умираешь сам.
Я стоял на одном месте, поражен своей идеей,
Весь в смятении и страхе, в диком ужасе сполна.
Я поспешно отвернулся, дверь захлопнув поскорее,
Чтобы взгляд безумный этот не увидела жена.
Но избавиться от мыслей было просто нереально,
Это все бурлило в венах, поднималась предо мной.
Вот, казалось бы, идея! Это глупо и банально!
Но она являлась снова с бесконечной тишиной.
Это был, как будто вирус. Словно злое наважденье.
Вирус вещего безумья, что уродливая тьма,
Разрушала мои мысли, и сводила к прегрешеньям,
Все попытки сбросить бремя воспаленного ума.
Вирус рос и разрастался. Все научные лицеи,
Даже ваши институты, не открыли, хоть пора,
Вещества или лекарства, что послужат панацеей,
От полнейшего безумья. Кроме стали топора.
Словом, я терял рассудок. Все смешалось воедино.
Раздражительность и страхи, паранойя и порок.
Я держался, сколько можно. И в своем безумье сгинул.
Разум мой боролся стойко. Только выдержать не смог.
Это помню, было летом. Я рубил сухие сучья,
Возле садика цветного, там, где рос могучий вяз.
И наверно, злую шутку подгадал несчастный случай.
Это был тогда последний, но увы, не первый раз.
Она шла как раз по саду, выбрав узкую дорожку.
Любовалась нашей розой, расцветающей с тех пор.
Совсем рядом наклонилась, чтоб слегка стянуть застежку.
Все совпало, как я жаждал: ее шея и топор.
Я нанес удар не глядя. Я не мог смотреть на это.
Я почувствовал, вкус крови на обветренных губах.
Я лишился чувств по-моему. Или я не видел света,
Или видел свет в могилах и закопанных гробах.
Я поверить смог не сразу, что безумие свершилось,
Больше два влюбленных сердца не стучали в унисон.
Я уверен был, что это померещилось, приснилось…
Я уверен был, что это только мой ужасный сон.
А затем все было просто. Вам известно все, не так ли?
Я отнес любимой тело, прочь, во тьму, от жадных глаз.
Я рыдал у ее тела восемь суток. В том подвале.
Хотя, может быть и больше. Стоит уточнить у Вас.
А потом ее зарыл я возле чахнущего вяза.
Ее гроб, я смог усыпать лепестками черных роз.
Что со мною приключилось, осознать сумел не сразу.
До конца не мог поверить, что все правда и всерьез.
Я остался на могиле. Все кругом из клочьев ваты.
А внутри меня остался только крик и только вой.
А за тем явились люди. Кто-то видел, как я прятал.
Черный сверток необычный под холодною землей.
Я не в силах был поведать, что случилось. Там, на месте.
Я был выжат, словно губка. Истощен от горя весь.
Люди что-то говорили про убийство и аресты.
А за тем пришел в себя я, в полном здравье, уже здесь.
Как мне, кажется. В тот вечер ни одно убийство было.
Свой порок я не скрываю, но безумие любя,
Я скажу, что где-то рядом, быть должна еще могила.
Это там, я вместе с нею, хоронил я сам себя.
…Вот теперь Вам все известно. Это то, что я сам знаю.
Я писал об этом, правда? Моя память – решето.
Что со мною приключилось? Я один стоял у края?
Или память подсказала, все не так и все не то?
Это вирус, без сомненья. Вот железная причина.
Но, послушайте, мгновенье, мой любезный комиссар.
У любого из живущих есть еще одна личина.
И для Вас, как и для многих, эта новость ни удар.
Так подумайте немного. Я сказал Вам только правду.
Не любите. Не пытайтесь удержать свой дух в себе.
Вся любовь, похожа больше, на глоток сплошного яда.
Уничтожьте Ваши чувства и последуйте судьбе.
Если это, правда, вирус, Вы, конечно, заболели.
Нет, я вовсе не безумен. Голос мой звучит звеня.
Неужели, Вы хотите, быть безумцем, в самом деле,
Если так, то посмотрите! Посмотрите на меня!
Я уверен. Это вирус. Нужно гнать без проволочки.
Вы не знаете, как душу мою выжала вина.
Ведь у Вас остались все же, как я помню и две дочки,
И, конечно же, под вечер ждет красавица жена.
