На повороте ждёт час-нож.»
(Марсель Беланже «Нагота и ночь»)
Иван Степанович Волосатов вернулся домой с работы усталый и разбитый – день был тяжёлый. Такого трудного дня Иван Степанович не помнил давно. Он работал палачом в местном комитете. Работу свою он любил – с людьми всё-таки работа, творческая, нужная обществу. Нравилось ему вот так отправлять людей с одного света на другой – он чувствовал себя посвящённым в особое таинство. Но этот день был явно ненормальный: ему пришлось казнить более двухсот человек. И каждого приказали казнить индивидуально, в подвале. При этом все осуждённые тройкой кричали, сопротивлялись, из камер их приходилось вытаскивать силой. В ушах звенело. К тому же этот мальчик… Среди осуждённых был мальчик – лет двенадцати. Он так посмотрел на него, таким взглядом…. Ивану Степановичу до сих пор было жутко. Эх, говорил же он – глаза нужно осуждённым завязывать! Нельзя так. Не зря в старые времена осуждённым или глаза завязывали или мешок на голову надевали. Но, нет, начальство не прошибешь: давай, давай! Могли бы и навстречу пойти – как-нибудь облегчить работу: или в овраг их загнать всех, а потом из пулемёта, или ещё как то… Нет, начальству всё равно. Давай как по уставу палаческой службы и только. Хоть бы молоко за вредность выдавали. Работа то тяжёлая. К тому же грузить казнённых на КамАЗ заставили. Говорил им поговоркой: «Палач в комитете не грузчик!» Мимо ушей. Грузи! Он грузил тела – кровь стекала из кузова машины струйками. Он ещё подумал: «Человеческое мясо! Не дай Бог жена мясо на ужин приготовит! Меня же вывернет всего. Я теперь отродясь мяса не смогу есть!» А потом закапывать приказали в овраге – и всё срочно. Короче – устал дико. Страшно устал.
Добирался домой на автобусе. Опять же подумал: могли бы и подбросить на служебной машине. Не думают они о подчинённых. Не думают. На остановке людей полно, автобуса не дождёшься. И всё не тот маршрут. Наконец приехал – десятый, родной. Битком набитый. А тут ещё кондуктор сразу: «Оплачивайте проезд! Мужчина в пальто!» Он, конечно, удостоверение палача показал. Замолкли все зразу. А девчушки две сразу место ему уступили. Уважают палачей в народе. Любит русский народ палачей. Хоть это хорошо. Ехал, задумался. Думал даже подремать слегка. Увидел в окно плакат: «Театр оперы и балета. Публичная казнь врагов народа. Для детей до 18 лет вход бесплатный». Только бы на публичное не отправили! Не любит он публичных казней. Тыщи людей под руку смотрят. Артист он что ли? Вон пусть Пашка идёт. Или Гришка. Или Арсик Телефон. Но если прикажут – тут никуда не денешься…
Дома хотелось одного – поесть и поспать. Повезло – жена приготовила картошку. И супец. Ничего – съедобный. Ел, приправляя перцем, ломая хлеб руками. И думал: «Эх, хорошо, что нынче спецовки выдают, и спецовки стираются централизовано, не надо домой тащить. А то раньше жена от кровищи стирала. И душ на работе есть. А то приходишь, бывало, домой, а от тебя смертью пахнет. Хоть за это спасибо партии и правительству…» Зашёл на кухню сынок – Димка. Лоботряс ещё тот. И в кого он такой бестолковый? Не в мать, не в отца, а в заезжего молодца.
- Чё там в школе? А? Небось опять меня к директору вызывают? Небось, опять набедокурил? Опять двойка? Опять стихотворение про Ивана Грозного не выучил или сочинение про товарища Сталина не написал? А?
Димка съёжился. Он знал, что отец умеет бить очень больно. Сечь особенно больно. И при этом не калечить. На публичную порку в городе всегда только его. Хотя нынче боятся, вроде бы, нечего:
- В школе нормально. Хвалили даже…
- Ты куда после школы пойти думаешь? Где работать будешь? Или век у отца на шее сидеть задумал? Матери, небось, по дому совсем не помогал?
Тут в разговор вмешалась жена:
- Дима решил после школы в ПТУ восьмое палаческое поступать. Тоже на палача решил учиться. По твоим стопам пойти. Семейная традиция. Трудовая династия.
- Это хорошо. Палачи нужны сейчас. Везде работу найдёшь. И зарплата хорошая. Только не думай, что работа лёгкая. Это в старые времена, в старину – махнёшь топором раз в год – и то ладно. А теперь каждый день так напашешься… Так напашешься… А насчёт восьмого – ты это плохо придумал. Оно-то училище хорошее, школа лучшая, учат хорошо. Но там конкурс – десять человек на место. Все нынче палачами хотят быть. А знакомых у меня там нету. Так что в тринадцатое палаческое ПТУ пойдёшь. Там у меня старый друг преподавателем. Устроит если что – экзамены всё-таки…
Доев картошку и посмотрев сыну вслед, бредущему к телевизору, Иван Степанович вдруг ощутил на спине холод – там, вдоль позвоночника: а если сынку после обучения отца родного расстрелять прикажут? А ведь расстреляет, сволочь, расстреляет…