(Максим Горький)
После исключения из университета я поехал жить в маленький провинциальный город. Старинный, но утерявший свою древнюю архитектуру - советы успели снести всё что можно и нельзя и застроить город уродливыми хрущовками. Кроме того, город был перенасыщен военными заводами, а край ракетными войсками.
Я оказался на раздорожье - будущее мне виделось в полном тумане. Было ясно только одно, что найти себя и свой путь в этой жизни мне не дадут. Не позволят даже получить образование. И смирится с режимом, с системой, что ломает человеку жизнь за несколько листочков исписанной неровным почерком бумаги, я бы всё равно не смог. Я всё равно высказывал бы своё мнение относительно окружающего бытия, и это рано или поздно окончилось бы фатально - система империи зла была сильнее одиноких романтиков - она их уничтожала. Я был почти уверен, что меня довольно быстро просто уничтожат физически - за мной следили (это было заметно невооружённым взглядом, я стал даже привыкать к «призракам в штатском», которые ходили «хвостами»), телефон мой прослушивался (один мой хороший знакомый говорил, что чувствует физически, когда телефон не прослушивается, до такой степени чувствительности я не дошёл, я только чувствовал, когда телефон прослушивался). А за окном стояла (нет, висела в воздухе) андроповщина. С экрана телевизора лился страх - прямо на пол. Диктор таким тоном говорил слово «Андропов», будто осознавал, о ком он говорит. В голосе телеведущего в этот миг звучал даже не страх - жуть.
Я чувствовал, что система совка со своим глупым и бессмысленным коммунизмом рано или поздно завалится. Но я почему-то думал, что это будет лет через двадцать - не раньше. Время ускорялось, коммунизм пал через восемь лет, но я об этом ещё не догадывался…
Попытки мои устроится на работу превратились в некую комедию - стоит мне было назвать в отделе кадров свою фамилию, как сразу начинали говорить, что вакантных мест нет, хотя я точно знал, что рабочие им нужны - даже без квалификации. Наконец, меня взяли чёрнорабочим на обувною фабрику - упаковывать и грузить коробки с обувью.
В те годы у меня в голове была ещё куча марксистских иллюзий - я тогда даже гордился принадлежностью к рабочему классу! К классу, что движет вперёд историю! Свежими были ещё события в Польше 1980 - 1981 годов, где никому не известный ранее электрик из Гданьска изменил ход истории. Я, конечно, даже и не думал стать украинским Лехом Валенсой, но был абсолютно уверен в реальности «украинского синдрома» - следующей ареной борьбы с коммунизмом, забастовок рабочих должна была стать Украина. Но я быстро разочаровался в пролетариате - я увидел глухую и тёмную массу, очень далёкую от борьбы за нормальную человеческую жизнь. Массу, утомлённую изнурительным физическим трудом, что лишал всяческих сил и стремлений, не оставлял ничего для творчества, поисков, духовности…
Я понял, что долго я так жить не смогу - рано или поздно я сорвусь - одно не осторожное слово и я за решёткой. Кожей чувствовал, что круг сужается. Выхода нет. Я не собирался вообще-то становиться «профессиональным революционером», но сама система толкала меня именно туда. С времён моего прошлого короткого студенчества я понял самое важное: в стране существует настоящее подполье - круг людей, которые ведут отчаянную борьбу с режимом за свободу и освобождение моей несчастной порабощенной Родины. Одновременно есть и «опереточное» подполье и фронда. В серьёзное подполье путь мне был закрыт - за мной следят. С «опереточный» подпольем, что было насыщено провокаторами и фрондой, иметь дело было отвратительно. Оставалось одно - путь одинокого волка. Бороться с системой в одиночку - дело безнадёжное и смертельно опасное - придётся погибнуть, так и не дождавшись падения советов и империи зла. И никто даже и не вспомнит. Как не вспоминают о сотнях и тысячах борцов павших на протяжении столетий бесконечных войн, бесконечной борьбы…
Но в то время я мало думал о печальных перспективах. Это изодранное время моей жизни было по своему интересно и насыщенно новым - голосами из радиоприёмника, книгами, религиозными поисками - я тогда впервые увлёкся буддизмом. А ещё я случайно купил прекрасное издание Гоголя на украинском языке, прекрасно и изысканно иллюстрированное, читал с наслаждением.
Но мысли о безисходности иногда приходили ко мне и не оставляли.
В один весенний день я блуждал улицами города без определённой цели и вдруг увидел дверь с надписью «Военкомат». Я понял: выход есть! Я тут же открыл двери. В кабинете я ожидал увидеть горилообразного майора с фразой на устах: «Патриотам везде у нас дорога!» Но нет - в кабинете сидела молодая девушка.
- Я хочу в армию! Мне уже восемнадцать лет! Я хочу защищать Родину!
- Ну, тогда ждите! Придёт повестка.
- Я уже жду, жду, а повестка всё не приходит! Я хочу в армию уже!
- Ну, если очень хотите - вот - выписываю Вам повестку при Вас. Держите! Завтра как раз медкомиссия…
Дальше пошло всё как по конвейеру - медкомиссия и три собеседования. Я был не одинок на этих процедурах, со мной у в компании были какие то молодые люди, что явно уже успели злоупотребить алкоголем и «устать от жизни» (всё, мол, уже пережили, всё видели в свои восемнадцать лет, разве что армии не видели), они искусственно и наиграно смеялись и смотрели вокруг циническим взглядом. Тогда я впервые узнал, что в Советском Союзе есть наркоманы и много. Каждому проверяли вены и спрашивали не кололся ли он. Большинство в армию идти не хотели, естественно, но как это ни странно, было кроме меня ещё трое добровольцев, которые действовали также как и я - сами пришли в военкомат с желанием на устах. Я успел с ними поговорить в шумных коридорах. Один выглядел довольно интеллигентно:
- Почему ты хочешь в армию?
- Раньше сядешь, раньше выйдешь!
- Этот принцип тут не действует.
- Просто сейчас идут нормальные наборы в нормальные войска, в нормальные части. Потом пойдут наборы в стройбат, на Землю Франца Иосифа, к чёрту на кулички. Лучше сейчас и добровольно.
- Тогда понятно.
Другой мне напоминал какого-то хулигана, но на собеседовании очень просился в Афганистан. Ему, естественно, обещали «посодействовать».
- А ты почему так рвёшься в армию? Да ещё и туда?
- Я хочу убивать и насиловать женщин! Тут это может плохо кончится, а там… Война… - у него заблестели глаза и сжались кулаки. Я понял. что он говорит правду. Он действительно этого хочет. Не просто хочет - жаждет!
Третий уверял, что хочет служить на флоте, плавать по морю-окияну. Как правило новобранцы панически боятся «покупца» в морской форме - служить то три года вместо двух. Когда появлялся таковой, звучал испуганный голос: «Мариман!», и все прятались под лавки. или начинали изображать пьяных, или просто не отзывались на свои фамилии. А тут - доброволец! Неожиданно в коридоре появился морской офицер: «Кто тут хочет служить на флоте? Ты? Ну, пошли….» - и похлопал ему по плечу. На устах печальная улыбка, в глазах тоска: «Эх, парень, не знаешь ты, что такое служба на флоте!»
Через пару дней я уже подстриженный на лысо стоял рано утром около военкомата в ожидании автобуса в компании таких же бритоголовых. Звучала мелодия «Прощание славянки», рыдали матери растерянных юношей. У каждой матери на лице написано было одно: «Могут забрать в Афганистан!» Один мой знакомый именно туда и попал и вернулся домой без ног. У меня возникло такое чувство, которое долго не оставляло меня - мне казалось, что он ушёл на ту войну вместо меня. Это я должен был попасть туда и погибнуть. Но попал он и вернулся калекой…
Через минуту автобус уже вёз меня и ещё кучу юношей в неизвестное. У одних на лицах был испуг, у других - равнодушие, у третьих - растерянность. Один без конца повторял одну и ту же фразу: «С детишками забирают! С детишками забирают!» У него было двое детей, ему было 26 лет, думал, что избежал службы. Но его «загребли, ибо «гребли» в тот год всех подряд. Хотя, это было незаконно. Но они сослались на какое-то постановление… Может и не существующее…
А у меня было чувство, что всё это происходит не со мной. А с кем то другим… Но как это не странно, я действительно хотел в армию. Правда, я хотел совсем в другую армию. Но той армии, в которую я хотел, тогда не существовало…
(Написано на основе реальных событий 1983 года. Рисунок из сети.)