На гибких лапах своих.
Танцуй, Миналуш, танцуй…»
(Вильям Батлер Йейтс)
Сплю я этой весной плохо. Даже когда падаю с ног от дикой усталости, всё равно просыпаюсь с чувством, что я забыл нечто важное – нечто из моего сна (а снится мне всегда отрывками). Это расшатанные нервы: чем дольше продолжается это сумасшествие войны, тем больше нервы мои напоминают струны старой испанской гитару, что вот-вот порвутся.
Проснувшись, я всматривался во тьму: бледный свет некого тусклого фонаря в углу еле-еле делал видимым помещение бывшего склада-ангара, где хаотично спали люди среди хаоса вещей на импровизированных кроватях. Люди спали тяжёлым сном измученных физически и духовно. В этой застылой густой полутьме я заметил движение: это между спящих людей и вещей (тоже спящих) прыгал Томас – прыгал беззвучно, мягко, гибко, грациозно. Он останавливался около каждого спящего, его тёмные глаза блестели в темноте. Вдруг я понял: Томас не прыгает, он танцует – танцует в воздухе темноты. И останавливаясь около спящих, он заглядывает в их сны, иногда прогоняет из лохматых, и, иногда, жутких снов тьму, и пускает свет своими сияющими в темноте глазищами. Танцуй, Томас, танцуй!
Томас почувствовал, что я не сплю, подошёл ко мне мягкой походкой странника, прилёг на мой спальник, ткнулся мордой в мою руку и начал мурчать. Такого лохматого и длинношерстого существа я ещё не видел в своей хаотической жизни.
Чтобы не нарушать густую тёмную тишину, я начал говорить ему шепотом: «Томас, ты плохо несёшь службу: в лагере до сих пор табунами бегают мыши, особенно в столовой. Кончится это тем, что тебя уволят с должности кота – заставят писать объяснительную записку. А поскольку подобные писания ты не пишешь из принципа, то тебя лишат воинского звания и наград. Я уже молчу о зарплате в виде консервов…» Томас абсолютно не отреагировал на мои слова и продолжал мурчать. Хорошо, что есть вот такое тёплое и пушистое снотворное: завтра тяжёлый день, много солдат отправят на передовую, с оружием и техникой как обычно будут проблемы…
Чем дольше продолжается это сумасшествие войны, тем более меня удивляют животные, что по злой воле судьбы оказались в этой «катавасии» - кто на службе как Томас, а кто просто немым свидетелем.
Вспомнилось, как несколько дней тому назад мы сидели в траншеях и блиндажах. День был чудесный и солнечный, степь пахнула цветущим молочаем, над нами летали жаворонки и пели такую жизнерадостную песню, что не верилось – идёт война, продолжается, и не видно ей ни конца, ни края…
Вдруг сепаратисты начали нас обстреливать, мы – стрелять в ответ – со всего, что у нас было. Начался ад, а жаворонки продолжали висеть в небе над этим безумием. И когда перестрелка угасла, с неба вновь полилась песня, которой не было слышно за этим грохотом войны. Оказалось, что жаворонки не обращали внимания на взрывы, пули, снаряды, мины, выстрелы, продолжали петь свою весеннюю песню – они были выше этого всего. Если и смотрели на это всё, то сверху – с высот своей песни.
Но более всего меня тогда поразило не это. Как то в разгаре боя, когда, казалось, всё вокруг обезумело (не только люди) и воздух превратился на сплошной гром и огонь, я заметил в небе лебедей – они летели низко на юг. Наверное, к лиманам. Мне даже показалось, что это галлюцинация, что это те лебеди, что поют над погибшими воинами последнюю песню и несут их души в Валгалу – к её готическим дворцам на пиры Одина. Даже показалось, что эти лебеди прилетели за мной. Но потом я понял, что птицы просто не обращают внимания на человеческое безумие: всё проходит, но они вечны, как вечна красота.
Утром один солдат среди суеты утренних сборов подошёл ко мне и спросил, давно ли я разговариваю с котами. Я ответил, что у нас в Ирландии котов считают одухотворёнными существами и с измальства учат вести с ними диалоги. Солдат как то странно посмотрел на меня и больше ничего не спрашивал, сказал только, что забыли погрузить сухие пайки на «шишарик». Но в разговор вмешался капитан С.:
- Ну, вот, есть такие люди, о чём не начался бы разговор, сразу: «Мы, ирландцы…» И что ты сейчас читаешь? Наверное, Джойса, Свифта или Бернарда Шоу?
- А вот и не угадал! Я сейчас читаю Дикенса. Кстати, гениальный писатель – так мне в начале показалось. Но потом мне попались фразы, которые меня сильно зацепили, и в Дикенсе как в писателе разочаровалию…
- И какие именно?
- Когда он пишет о англичанах, то попадаются фразы типа: «у него было честное английское лицо». А когда о ирладцах, то: «Это был плохой квартал, здесь жили грязные ирландские подонки.»
- Ну, и кого из нормальных и порядочных людей Дикенс этой фразой обидел? Кого из джентльменов он этой фразой унизил? Кромвель всё таки был прав… Только ни у кого из его последователей не хватило таланта. А реставрированные английские короли к этим рыжим бестиям ирландцам были слишком либеральны и терпимы…
Тут капитана С. понесло – с характерной издевательской усмешкой на лице. И о том, что ирландцы не способны были создать нормальное государство, ибо понятия не имели о цивилизованном общественном строе, и о том, что если кто-то в казарме будет ночью орать ирландские песни, то он запустит берцами в бесстыжую ирландскую морду, и прочее в таком же стиле. Хорошо, что я на такие реплики не обращаю внимания… Я двинулся к своему взводу, что уже строился около техники – потрёпанные в боях солдаты в шрамах на лицах и с орденами на выцвелом камуфляже…
(Авторский перевод)
