гвалт воробьиный созвучен с чуть слышным до,
всё, что зимою поставлено под запрет,
расшевелилось и стало проситься в дом.
Сколько в тебе теплоты, затуманный шар,
хватит надолго ли этой твоей судьбы?
Мир затаился… Похоже, что первый шаг –
это сродни всё тому же: не быть иль быть.
Старая вишня, на ветке янтарь смолы –
перстень старинный, надетый на хладный перст,
ночи морозны, а дни ещё так малы,
чтобы янтарь растворился во всём окрест.
Переворачиваясь с февраля на март,
и вовлекая пространство из глубины,
свет обнаруживал веер волшебных карт
в тонкой руке поспешившей на зов весны.
Сотни оттенков зелёного, с каждым днём
всё добавляет тепло густоты в траву,
птицы вернулись, щебечут – давай споём,
или, как водится в марте, взлететь зовут.
Тянутся вдаль облака, миллиарды лет
вроде всё тоже, а как заискрился глаз,
сотни зеркал повернулись к теплу и свет
вновь преломился во мне миллиарды раз.
Вдоль горизонта, и дальше – в поля, в луга,
к рекам, к речушкам, к загадкам седых озёр,
переиначить себя, разучиться лгать,
и с просветлевшим собою затеять спор.
Назадавать, озадачить, мол: как ты жил,
как изменял остывающей в днях мечте?
Видишь, что ложь понастроила этажи,
и лабиринты в сгустившейся темноте?
Выйди, вдохни, разрыдайся, замки сорвав,
выпей воды родниковой, прочувствуй синь,
и, распрямляясь как из-под земли трава,
перекрестившись, окрепшие руки вскинь.
Будет звезда, что была до сих пор дырой,
над головою твоей наводить мосты,
кто-то до боли знакомый шепнёт: я твой,
мир озарится надеждой, а с ним и ты.
Разум направится в русле чего бы свить,
будет его просвещать всемогущий Ра,
вспенившись, мысли вольются в приток любви
и разволнуются вдоль берегов добра…
.
тонкие ветви / сколько в тебе теплоты / старая вишня
перстень старинный / переворачиваясь / сотни оттенков
всё добавляет тепло / птицы вернулись
тянутся вдаль облака / и лабиринты
