А я больна стихами Ники Невыразимовой (Екатерины Бушмариновой)
Вот сегодняшнее:
Про окна
http://stihi.ru/2011/01/05/463
В столице было пьяно и темно.
Травился город праздником, как газом.
А в комнате, где были мы, ни разу
я не успела выглянуть в окно –
ты сам был мне окном, оно звало,
в нём свет горел без лампы и проводки,
и я срывала петли и решётки,
разбив ладонью тонкое стекло.
А дальше – только воздух и полёт
над комнатой, над миром и над градом,
над всеми «не положено» и «надо».
Так странно начинался новый год.
И буква «эр» стиралась в слове «смерть».
И уплывал весь дом на хрупкой льдине.
А вот куда там окна выходили,
я так и не успела посмотреть.
4 января 2011
А ещё я очень люблю стихи Валентины Белоусовой (То ли кошка то ли птица)
Помойная элегия
http://stihi.ru/2008/03/16/2398
.
Не карай меня тюрьмой -
Безысходной клеткою,
Не карай меня сумой -
Грязными объедками.
Боже мой, Создатель мой,
Покарай меня чумой,
Чтобы раз - и навсегда
Без следа...
Старуха у помойного бачка,
Худая, полупьяная, босая,
Концами затрапезного платка
Стирает грязь с какого-то куска,
Беззубым ртом старательно кусает
И жмурится. Господь её спаси -
Таких сегодня много на Руси.
Пускай её не скрючит тошнота
В заразном изобилии помойном.
В преддверии Великого поста
Она, как зверь, наивна и чиста
В своём раю бессмысленно-запойном,
Где несть гордыни, где не мучит стыд -
Кто не брезглив, тот днесь и пьян, и сыт.
Мерзейший век с разбухшим кошельком -
Мы все пред ним беспомощны и слабы -
Заденет нас единственным тычком
И мы уже ничком, а что потом -
Поди спроси у этой пьяной бабы.
За сотни лет не отыскали мы
Зарока от тюрьмы и от сумы.
Крысиный рай, итог житейских драм,
Затравленные взгляды исподлобья...
Но с нею Бог наш ходит по дворам
И щедро именует этот срам:
- Се человек, мой образ и подобье!
Не постыдись же Бога своего
И жалкого подобия Его.
Не постыжусь. До Бога высоко,
Но я сейчас, почти без отвращенья,
Из рук, пропахших мусорным мешком,
За несколько горячих пирожков
Куплю спокойный сон без сновиденья,
Где рыщут собиратели кусков
Близ казино, кафе и кабаков.
Не карай меня тюрьмой -
Безысходной клеткою,
Не карай меня сумой -
Грязными объедками.
Боже мой, Создатель мой,
Покарай меня чумой,
Чтобы раз - и навсегда
Без следа...
А ещё есть Андрей Каменских.
Петербуржское обещание
http://stihi.ru/2007/08/19-2402
.
Отрешенно, без прозы,
Ночь над нами бела.
Рвутся кони из бронзы,
Закусив удила.
Что за странная прихоть -
Вкус ночной синевы?..
Ты тревожно и тихо
Смотришь в сердце Невы.
В нашей крови венозной
И за тысячу миль
Будет вечной занозой
Петропавловский шпиль.
Не узнать, не добиться,
Что там в вечной мольбе
Эти древние сфинксы
Нашептали тебе...
Дай мне руку. Пройдемся
Вдоль фасадов и стен,
Чтоб увидеть как в солнце
Превращается тень,
Как качается чайка
На обрывках ее...
Ты легко и печально
Смотришь в сердце мое.
2002 г.
А это моё недавнее обретение - Александра Аксолотль Петрова.
Двадцать первый стишок
http://stihi.ru/2008/04/17/3085
.
Ты сделал ступенью к небу обугленное плечо -
Скажи, чего ты хочешь взамен?
(с) Олег Медведев.
Да, я, спасибо, таблетки не жру горстями больше с полночной синькой напополам.
Затхлой скорбью своей не делюсь с гостями, асечными союзниками, салатовыми чертями
и не стучу больше в траурный свой там-там.
Да, я, спасибо, вижу тебя повсюду – через проспекты (диоптриям благодаря),
в бликах на чистых бокалах и прочей посуде, в фотках у незнакомцев каких-то паскудных,
в почерке, если, как у тебя, коряв.
Да, я, спасибо, о тебе постоянно. И про тебя, за тебя, у тебя, на тебе.
Я научилась с тобой говорить по желанью, я протоптала тропку свою кабанью
в вещие сны – и встречаю тебя во сне.
Да, у меня на ногах до сих пор две гири, да, я, спасибо, в колодках твоих до сих пор.
Не вызволяет ни гон весенний, багирий, ни путешествия в этом подлунном мире,
ни задушевный водочный разговор.
Что между нами осталось – хоть плачь, хоть тресни, кроме земли и рождественского «хо-хо»?
Нет на земле платоническей и кудесней: три минорные, крышесносные твои песни,
два десятка морозных моих стихов.
Что отпечатал ты на моей шагрени? Ненависть к паре дисков, подкожный страх –
до паранойи – звонков без предупрежденья, фобию собственного исчезновенья
и поцелуйный шрам на горячих щеках.
Чему научил, помимо венков и свечек? Тому ли, что стих – не только плетёнка, муляж,
тому ли, что рифма – реабилитирует, лечит, что она – не способ эффектно сдрачивать в вечность
слогом с борта планетного корабля?
Упокоится имя твоё, дорогой мой, красивый, мёртвый. Тело, мы знаем, бренно, а разум - шут.
Скупы сценарии, вымараны офорты. Когда-нибудь я приду к тебе, старому чёрту,
и прочитаю всё, что тебе пишу.
