Тас-Аксу / Написанные рецензии

Я люблю ВСЕ твои стихи - какие больше, какие меньше... НО ЭТОТ - на ВСЕ сто процентов - Мой! Такое чувство, что я стою с тобой рядышком и вижу и чувствую то же, что и ты...

Это - Шедевр, Ник! Для меня - по-крайней мере.

С очередным букетищем респектов,

"Не то, чтобы в гневе – нет. Он просто утратил веру" - именно так. Очень точно, Борис, подобраны слова. Специфика моей работы такова, что мне приходится сталкиваться с разными категориями людей - разными по возрасту, принадлежности к различным социальным группам... но все они - с непростыми судьбами...
Вот и о судьбах чернобыльцев знаю не понаслышке...  Никогда не слышала жалоб, ни сожалений("а надо - пошёл бы снова!")... Но все - все! - утратили веру...
Спасибо, Борис!
Стихи Ваши люблю.
...всё началось началось с Вашего "Календаря"...

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/244816/

Катька Третья
 

        - Ка-атька-аааа!
          Крик из-за двери квартиры больше походил на рёв раненого буйвола.
        - Катька!
          Звонка в этой квартире не было, наверное,  последние лет двадцать… Я постучала. Дверь распахнулась в ту же секунду.
        - Слава Богу, Вы пришли!
          Катькина мать, всю жизнь регулярно пьющая женщина, театрально всплеснула руками.
        - Что у вас случилось, Екатерина Алексеевна?!
          Катька II (Вторая), она же – дочь Катьки I (Первой)  и, она же - мать Катьки III (Третьей), зарыдала и указала на запертую дверь комнаты.
        - Заперлась. Не открывает. Не отвечает. Пацан плачет, а она – молчит…  Хотели милицию вызвать, а потом  думаю, дай Вам сначала позвоню сначала...
          Я подошла к двери.
        - Катюш, открой! Это я! Открой, пожалуйста! – в ответ молчание, только слышно, как плачет малыш…
        - Вот,  видите?! – начала было Катька Вторая.
          Катька Первая,  по паспорту,  как и  её дочь - Екатерина Алексеевна (надо ли говорить, что и Катька Третья, следуя непонятной семейной традиции, тоже носила отчество – Алексеевна, с одной лишь разницей, что императриц Екатерин, с порядковым номером III, в России не было),  тихонько, чтобы не заглушать наш разговор, подвывала на кухне.
          Поворот ключа.  Я знаком попросила мать остаться за дверью. Катька Третья молча  повернулась ко мне спиной и, пройдя через всю комнату, села у окна.
          Что ж, помолчим немного, раз так надо…  А пока есть дело и поважнее. Я подошла к кроватке, где обиженно плакал трёхмесячный Пашка.
        - Ну, привет, любимчик Пашка! Против чего столь громко протестуем?! – спросила я и пожала маленькую Пашкину ступню.
          Пашка, услышав негромкий, ласковый голос и почувствовав прикосновение, перестал накалять обстановку криком и только всхлипывал, не в силах вот так сразу остановиться…
          Я неспешно беседовала с Пашкой, рассказывая ему о том, что сегодня на улице солнышко, что обрадованные птицы распелись, словно на улице весна, что ветерок ждёт, когда же Пашка выйдет на улицу, чтобы ласково растрепать совершенно удивительные его, Пашкины, кудри, что…
          В Пашкиных глазах ещё блестели слёзы, но он внимательно слушал, то вытягивая губки в трубочку, то растягивая их в улыбку и от счастья, что с ним, наконец-то, заговорили, усиленно дрыгал руками и ногами. Всем своим видом малыш показывал, что, как истинный джентльмен, он поддерживает беседу.
        - Ну!.. Ну, скажи, Пашка! Скажи: «А-гу!»
          Смешно сложенные трубочкой Пашкины губки… и еле слышный вздох за спиной: я знала, что Катька не выдержит и подойдёт. Пашка, увидев мать, ещё яростнее задрыгал конечностями  и произнёс: «Гу!». От удивления он замер на несколько секунд, а потом вновь устроил пляску, достойную туземцев племени Мумбу-Юмбу.
         Катька, зажав рот руками, беззвучно плакала. Наверное, от счастья…
         Катька Третья родилась в семье, где и мать, и бабка были пьющими матерями-одиночками, что, однако, не мешало им содержать квартиру в идеальной чистоте. Все соседи с самого детства прочили такую же судьбу и маленькой Катюхе. И только она сама была уверена: она сможет вырваться из этого ада – ведь она хорошо училась.   Всё так бы и случилось, если бы… если бы не обернулась её школьная любовь беременностью и полным крахом отношений с любимым. Его родители, испугавшись перспективы иметь «таких» родственников, сгребли парня в охапку и увезли в неизвестном направлении…
         Вот тогда-то в моей жизни и появилась Катька, решившая свести счёты с жизнью.  Долгие часы бесед, слёз, молчания, уговоров, обсуждений планов на будущее и это Чудо – рождение Пашки… Катька была счастлива, а бабка и мать, ошалев оттого, что в их жизни появился мужчина и разорвал этот заколдованный «кАтьков круг», бросили пить. Обе. Разом.
         И, вдруг, Катька сорвалась… Сказала, что не будет жить. Мать, перепугавшись, вновь позвонила мне…
Я, отступив в сторону, молча наблюдала за ними.  Пашка, удивлённый своими новыми возможностями, пыхтел, старательно произнося на разные лады «гу» и «а-гу», а заливающая его слезами счастья Катька, смеялась и агукала ему в ответ.
        - Что случилось, Катюш?
          За дверью послышалась возня и сдавленный шепот. Катька, усмехнулась: «сплошная партизанщина!»  и, чуть помолчав, ответила:
        - Он в городе… понимаете, он уже не-де-лю в городе! Мне сказали общие друзья – он расспрашивал обо мне! И знаете, что он сделал?! Он-не-при-шёл!
          Она машинально гладила сына по головке и смотрела, как он, засунув кулак в рот, пытался «агукать».
        - Пашка! Ну нельзя разговаривать с набитым ртом! – засмеялась Катюша.
          Возня за дверью усилилась, разговор стал громче, послышались возмущённые попискивания Катьки Второй, ей вторил басок Катьки Первой.
        - Катьк… тут… в общем, тут к тебе…
        - Мам, ну скажи, пусть зайдут потом!
          Но дверь уже распахнулась и, спинами вперёд, как будто бы держа оборону, ввалились Катьки-старшие. За ними мы увидели картину, достойную кисти художника: на пороге комнаты стоял, прижав к животу огромного, с большими пятками, медведя, Алексей – Катькина любовь и, по совместительству – Пашкин отец. За ним  стоял его отец, нервно обрывающий  лепестки с цветов, собранных в шикарный букет, и мать, в волнении сжимавшая руку младшей дочери так сильно, что та, морщась, пыталась выдернуть ладошку и не могла это сделать…  
        -Ка-атька-а, - выдохнул Алексей.
         Этого было достаточно. Катька, всхлипнув, кинулась к любимому. Так они и стояли, обнявшись – Алексей и Катька, а между ними – огромный медведь с большими пятками. Алёшкина сестра, которой, наконец-то удалось вырваться из материнских оков, потянула зверюгу на себя и, вытащив, подошла к Пашкиной кроватке.  Пашка же теперь подтянул к самому носу ногу и, сведя к переносице глаза, увлеченно «гулил», не обращая никакого внимания на возникшую суету.
         Гости тянули шеи, пытаясь разглядеть малыша, но без приглашения войти не решались. Повисло неловкое молчание…
         И тут Катька, наконец-то осознавшая, что всё это не сон, проявила чудеса дипломатии, сказав:
        - Хотите посмотреть на внука?
          У всех одновременно вырвался вздох облегчения. Все разом заговорили, но тут вперёд выступил потенциальный дедушка:
        - Катенька, - срывающимся голосом произнёс он, - Катенька!  Надеюсь, ты не против, чтобы в Вашей семье кроме трёх Алексеевн и одного Алексеевича, появился ещё и  просто Алёшка?!
          Всё. Всё! Моя помощь здесь больше не нужна. Я потихоньку, не прощаясь, вышла из комнаты.
          В коридоре чистюля Катька Первая, ворча басом, сметала в кучу лепестки цветов, щедро устилавших пол…
          «Всё, что осталось от прежней Катькиной жизни», - улыбнулась я…

Машина времени
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/240233/

Она стояла за углом магазина и, прижимая ладошки к губам, плакала навзрыд…
*** Который  месяц подряд ему снился этот кошмар… Он ппросыпался от чувства дикой безысходности и тоски, и, ещё более острого, чувства беспомощности… он ничем не мог помочь этой молодой женщине,  кроме… кроме,  разве одного… и он, как сумасшедший уже более трёх месяцев чертил и собирал схемы, паял, переделывал, снова собирал… он почти не ложился отдыхать, боясь уснуть и снова увидеть Её, плачущую там,  за углом, отчаянно прижимающую к губам ладошки …
                                                       ***
- Сама  ешь! – шестилетний мальчуган в гневе бросил в сестрёнку куском хлеба. – Хочу пирожное! Не хочу твой хлеб с супом! – И тут же осёкся, увидев стоящую в дверях мать.
- Немедленно подними хлеб и извинись перед сестрой. А после обеда я жду вас у себя в комнате.
*** Она стояла за углом магазина и, прижимая ладошки к губам, плакала навзрыд…
- Простите!.. Не бойтесь, пожалуйста!
 Молодая женщина испуганно отпрянула от мужчины, тихонько прикоснувшегося к её руке.
- Ещё раз – пожалуйста, простите! Я не хотел Вас напугать… Пожалуйста, не считайте меня сумасшедшим! – он неуверенно улыбнулся. – Этот пакет – Вам! – снова, как заклинание, произнёс: «Пожалуйста!» и протянул ей странную, шуршащую полупрозрачную авоську, полную свежевыпеченного белого хлеба и булочек, и ещё чего-то, волшебно пахнущего ванилью…
 Некоторое время она с изумлением смотрела то на незнакомца, то на этот самый, как он сказал, «пакет»,  потом робко достала из него «кирпичик» белого хлеба, прижала его к лицу, зажмурилась, вдыхая  аромат и, отломив душистую корочку, с наслаждением стала жевать…
  Мужчина стоял, глядя на неё, растерянно улыбался, и не стеснялся набежавших слёз… Вдруг он, словно стряхнув с себя наваждение, порывисто склонился к руке женщины, поцеловал её и  стремительно ушёл прочь…
*** Мальчуган и его сестра тихонько зашли в комнату к матери и, притихшие, сели рядышком с ней на диван.
- Я хочу рассказать вам одну историю… Это было давно… Я ещё не родилась, а благополучно росла у мамы в животике (никогда не рассказывала своим детям сказки про капусту и аистов :0)) и мои родители с нетерпением ожидали моего рождения… И всё было бы хорошо,  если бы…  …если бы не велел тогда Никита Сергеич  засеять поля кукурузой и белый хлеб не исчез бы с прилавков магазинов…
- А причем здесь белый хлеб? – спросил сын. Он пропустил мимо ушей незнакомое «Никита Сергеич» и правильно выделил мысль про хлеб…
  Мать улыбнулась. Да… почти все женщины,  когда-то выносившие или вынашивающие детей, могут сказать, что испытывали то самое страшное  чувство, когда вдруг, посреди ночи или зимы, возникает острое, доводящее почти до истерики, желание немедленно съесть или выпить чего-нибудь «этакого». Причем, чаще всего для «этакого», как правило, сезон ещё не наступил или уже закончился… Что ж, в наше время всё гораздо проще – в круглосуточных супермаркетах можно найти почти любые напитки, продукты,  фрукты и овощи… Но так было не всегда…
- А я знаю, почему так бывает. – Важно заявил сын, после её  объяснений. – Это просто детёныш внутри проголадывается и хочет вкусненького. Как я сейчас – пирожное. – И он шумно сглотнул слюну.
- Дурак. – Буркнула дочь. – У тебя есть и хлеб, и пирожное.  Мамина мама плакала, потому как у неё не было простого белого хлеба.
 В комнате повисло долгое молчание. Малыши размышляли и, видимо, думы их были невеселыми, потому что в какой-то момент сын зашмыгал носом. Было видно, что и дочь прилагает массу усилий, чтобы не расплакаться от жалости к той молодой женщине, которая  много лет назад плакала за углом магазина.  Матери было жаль детей, но она намеренно не прерывала их размышлений.
 Продолжение было неожиданным: чадушки с ревом уткнулись ей в коленки и…  теперь они ревели уже втроём              *** Шмыгая одинаково распухшими носами, они пили на кухне чай с пирожными.  И только сынишка не притронулся к своей порции.
- Ну, и чего же ты не ешь? – съязвила сестричка, – Ты же так хотел?
  Малыш молча слез со стула и, взяв белый шуршащий пакет, стал укладывать в него нарезанный ломтиками батон. Помедлив пару секунд,  он положил в него и своё пирожное.  
- Ты далеко? – поинтересовалась мать.
- Отнесу твоей маме.                                                          
- Это очень благородный поступок, дорогой! Но… вот только, к сожалению, в прошлое не попасть… А машину времени ещё не изобрели…
 Мальчуган по-взрослому, очень серьёзно, взглянул матери в глаза и сказал:
- Значит, я придумаю эту самую машину времени и отвезу твоей маме белого хлеба!                                                
*** Она стояла за углом магазина и, прижимая ладошки к губам, плакала навзрыд…
- Простите!.. Не бойтесь, пожалуйста!
 Молодая женщина испуганно отпрянула от мужчины, тихонько прикоснувшегося к её руке.
- Ещё раз – пожалуйста, простите! Я не хотел Вас напугать… Пожалуйста, не считайте меня сумасшедшим! – он неуверенно улыбнулся. – Этот пакет – Вам! – снова, как заклинание, произнёс: «Пожалуйста!» и протянул ей странную, шуршащую полупрозрачную авоську, полную свежевыпеченного белого хлеба и булочек, и ещё чего-то, волшебно пахнущего ванилью…
 Некоторое время она с изумлением смотрела то на незнакомца, то на этот самый, как он сказал, «пакет»,  потом достала из него «кирпичик» белого хлеба, прижала его к лицу, зажмурилась, вдыхая аромат и, затем, отломив душистую корочку, с наслаждением стала жевать…
 Мужчина стоял, глядя на неё, растерянно улыбался, и не стеснялся набежавших слёз… Вдруг он, словно стряхнув с себя наваждение, порывисто склонился к руке женщины, поцеловал её и стремительно ушёл прочь…