Аглая Алёшина / Написанные рецензии

Мой крокодил влюблённый думает, что он кот
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/252790/

Мой крокодил влюблённый думает, что он кот -
ходит всегда один, пишет стихи по ночам и валерьянкою весь пропах.
Я ухожу с ним за горизонт куда-то - надолго и далеко,
он обожает меня, но твердит, что у котов не может ведь крокодилиц ходить в друзьях.

Мы с ним - одно лицо: вот даже зубки блестят на солнышке остротой,
хлопают по воде хвосты зелёные в мраморной чешуе,
только мой крокодил - он кот породистый, не простой,
я наблюдаю с улыбкой, как он мурлычет и кашу ест,

как он играет клубком, порой запутавшись в нитках слов,
как засыпает у печки, свернувшийся калачом,
как он гоняет воинственным "мяу" соседских лихих котов,
как хладнокровен, а думает, что целует он горячо.

Он говорит: "Эй, зелёная, не тронь моё молоко!",
зорко глядят из тины реки два чёрных его зрачка.
Мой крокодил влюблённый думает, что он кот...
А крокодилицы в планы кота не входят, увы,  никак...

Когда мы уйдем по оттаявшей прели,
по тонким лужам, по спинам камней,
под улюлюканье менестрелей,
под звон сверкающего апреля,
не поворачивайся ко мне.

Я выдам себя с головы до ног,
пожалуйста, лучше следи за дорогой,
пока не увидишь холма позвонок.
У нас позади отсыревший острог
и смех удивленного Бога.

Когда мы уйдем, мы не будем бояться
ни ярости грома, ни влаги полей,
но крепко сплетаются теплые пальцы,
но ткань зажимают округлые пяльца,
но тлеют дворцы королей.

А мы уходили с тобою как будто
веками в цветущую блажь.
Неслышно спадают ослабшие путы,
весенний рисунок смешон и запутан,
в руке задрожал карандаш,
рассыпался грифельным крошевом.
Смахни, не печалься, забудь.
Чего мы оставим хорошего?
Две тени неясно отброшенных,
но в этом ли память и суть?

Когда мы уйдем, мы не станем кичиться,
что вот, мол, решились, смогли.
И солнце зажжет посветлевшие лица.
Я вижу, какая-то смелая птица
встречает в порту корабли.

Но мы-то ушли в синеву, в закулисье,
где капает с веток смола,
мы учим повадки кошачьи и лисьи,
и видно в прорехи качнувшихся листьев
тебя и меня. Ты велик. Я мала.

Праздник - тогда и праздник, когда не мы,
звёзды - тогда и звёзды, когда не схватишь.
Только представь: сбежать бы от кутерьмы,
где-то в ЮАРе поговорить на свати,

пошелестеть бы сахарным тростником,
листьями пальм укрыть и упрятать ложе,
впрок наудить анчоуса в Лимпопо,
и крокодила погладить по мокрой коже.

Думать о небе, хлебе и молоке,
смуглую детку качать, как сама Йемайа,
хной рисовать узорчатость на руке,
местных богинь обличия принимая.

Так и остаться - засухой ли, дождём,
страусом, солнцем огненным - да не важно.
Каждый из нас будет рыбой-мечтой рождён,
чтобы носами пробовать мир на в(л)ажность...

За окном февраль, и грустно.
Я сижу, жую капусту.
У меня такое чувство,
что капуста - это верх
достижений, наслаждений,
ни побед, ни поражений,
мысли сохнут без движений
в зимне-сонной голове.

Выходной уныло начат:
щука ждёт ухи и плачет,
Слушай, щука, был же мальчик!
Чем я хуже всех Емель?
Наколдуй мне за свободу
остров, солнце, пальму, воду,
из бананов бутерброды,-
надоело мне в зиме!

Щука хлоп хвостом по блюду,
молвит: "Дева, щас всё будет!"
(А ведь я такое чудо
чуть не слопала с ухой!)
Я бегу, теряя тапки:
чемоданы...паспорт...шапка...
Вдруг: песчаный пляж и травка...
авокадо, киви ...ой!

Остров, розовый бикини,
лодка, устрицы, кокос,
загорелые мужчины
подставляют солнцу спины,
я лежу посередине!
Вау! (щука, ты богиня!)
Вот так утро! Удалось!