Тур - 318: "Первым делом, первым делом - самолёты" (конкурс завершен)

Как божественно в бокале божеле!
Словно вишенка в трясущемся желе.
Кто бы неба Ле Бурже не пожалел
За бутылочку французского вина?
Я ж нестоек, как нетрезвый скандинав.

Осушу, да и наклюкаюсь клико –
Благо тут аэропорт недалеко.
Здравствуй и прощай родной Владивосток.
Где твой сын, скажи? А где тот зоопарк?
Не пойти ли погулять … Пуркуа па?

Почему бы не теперь – для тет-а-тет
Шкура от котэ идёт прет-а-порте…
Здесь когда-то был один Большой Поэт
Очарован черепами черепах.
С Днём Рождения!
Опять пуркуа па…

А ведь места, похоже, есть,
Где  чемоданы починяют,
Туда бы взять да долететь,
Но грозы. Рейсы отменяют.

Сплошное «cancel» на табло,
Забит буфет аэропорта,
И чемодан-то сдан назло
Себе, упёртому до чёрта.

Туманы, наледи и смог,
Больна нелётностью погода,
Прощальных поцелуев чмок
И пограничников погоны.

Негромкий «цвяк» печати их,
А паспорт твой давно просрочен,
Ползи-ка на своих двоих,
К груди прижавши узелочек...

Где смена ветхого белья,
Да кружка-друг в разводах чайных,
Так значит вот цена моя?
Информативно. Но печально.

  И опять я, оглушенная сердцебиением,
  Начинаю с ним разговор – как схожу с летящего самолета.
  Я хочу найти решение чертова уравненья,
  Чтобы не быть от него зависимой – до десятой и сотой…

  Мне нужен только сухой остаток – чтоб не угробили –
  Рушась – воздушные замки поэзии и романтики.
  До меня дошло, что люблю в нем образ, свое подобие –
  Ведь я вижу полет там, где все видят статику.

  Кто внушил, что такого мужчины нет в целом мире,
  И я этой находкой-открытием тихо пьянствую.
  Ох...чтобы я протрезвела на три-четыре –                                                
  Встряхни своей примитивностью рабоче-крестьянскою;

  Своей непроходимой тупостью, и даже – жестокостью…
  Чтобы я пожестче столкнулась с реальностью.
  К черту мой самолет, его крылья, винты и лопасти;
  К черту весь экипаж надежды с десантом огромной дальности.

Утро рассветным лучом постучалось в окно,
Нехотя мальчик из сна возвращается в явь.
Шепчет тихонько:
- Я буду летать всё равно,
Сколько бы мне ни твердили "забудь" и "оставь".

В школьной тетрадке старательно чертит крыло -
Небо уже на него наложило печать,
И потому, всем жестоким насмешкам назло,
Он продолжает надеяться, верить и ждать.

Годы прошли, и реальностью стали мечты -
Группа военных построилась, как на парад,
Мимо их строя торжественно, без суеты,
Гордый собою, на поле ведёт аппарат

Взрослый мальчишка, сберёгший крылатость души,
Радостно смотрит и гладит рукою перкаль -
Больше его не сумеют полёта лишить.
В воздух поднявшись, он быстро уносится вдаль.

Пёстрым ковром проплывает земля под крылом,
Стрекот мотора звучит как торжественный гимн,
Крутится смерчик из пыли, но видится в нём
Пепел ещё не сгоревших в огне Хиросим....

Рождённый ползать, говорят,
Летать не может... Но,
Подкопит если он деньжат,
Сие ему дано.

На самолет билет купив,
Сидит, глядит в окно.
И нас вокруг него таких
Сидит полным-полно.

Сидим, летим, в окно глядим,
Едим, да только вот
Летать УМЕЕТ лишь один
Из всех, из нас - пилот.

Он самолёту - лучший друг,
Он небо нам открыл.
Мы без пилота как без рук,
Точнее, как без крыл.

Бурлила в нём к полётам страсть,
И он достиг высот.
С ним наша стая вознеслась
Под самый небосвод.

Рождённый ползать, господа,
Имей он хоть сто сот,
Не взвился б в небо никогда,
Не появись пилот!

Кожа чувствует свежие ветры…
Но на страже не дремлет солдат –
От волнения спущены веки,
Без полёта задумчивый взгляд.
Самолётик залётный, свободный,
Поворачивай, ты опоздал.
Без тебя хорошо. Мне сегодня
Предпочтительнее поезда.

Пускай бомбит бумажный самолёт
Дома и города, но в детских играх.
Пускай судьба мир миру ниспошлёт,
И бомбы превратит в бумажных тигров.
Но людям нужно мудрость проявить,
Доверив судьбы мира корифеям,
А перед этим надо проводить
В отставку всех Великих Прохиндеев.

* В 50-е годы при «большом скачке» в Китае уничтожали воробьёв (ради сохранности зерновых культур), после чего урожай был подчистую изъеден гусеницами,

Пилоты, лётчики, хозяева небес,
Мы каждый раз свою вам жизнь вверяем,
Так словно в нас, друзья, вселился некий бес,
Ведь небеса мы представляем раем.

Нас подгоняет малый времени запас,
Что нам отпущен ветреной Фортуной,
А самолёт легко уносит в небо нас,
И рады мы – не тратим время втуне.

Но рок подстерегает нас в пути,
И от судьбы нам никуда не деться,
Что лучше потерять иль, всё-таки, найти?
Что нам подскажет разум или сердце.

Не подсказали, жаль, -  объят огнём мотор,
И рухнул самолёт на дно провала,
Никто не выжил, а небесный хор
Спел душам их мелодию финала…

На кладбище в забытом, тихом городке
Участок появился необычный,
От входа главного лежит невдалеке,
Лишён могилок пестроты привычной.

В порядке строгом плиты мрамора лежат,
На каждой есть фамилия и даты,
Одна – рожденья год укажет в аккурат,
Другая – месяц, день и год утраты.

Вам дату первую никак не угадать,
Они у всех разнятся несомненно,
Другую же легко для каждого назвать,
У всех лежащих та же непременно.

Пилоты, лётчики, хозяева небес,
Несёте груз по жизни вы немалый,
Похоже, как Христос, никто ведь не воскрес,
И легче близким потому не стало.

Лёгкие крылья расправлены, взмах!
Его пилотирует сам Ричард Бах!
Над облаками - бездонное небо,
Божественный Рай, где ни разу он не был.

Ветер играет, смеясь под крылом,
Чайка целуется с гордым орлом!  
Мой маленький планер, мой самолёт,
Я чувствую, скоро свершится полёт!

Рвануло движок и…  Горит керосин.
В салоне темно. Только крики и дым.
А левый? Пыхтит. Хоть остался один.
Всё к чёрту? Ну, что же… Таким молодым!

Не тянет движок. Лайнер «клюнул» и – вниз.
Ремень на замок, но… Не вышел полёт.
В салоне стенания, вопли и визг.
А мне, вдруг, подумалось: «Как там пилот?»

Штурвал – на себя и, конечно, на газ.
Педали, педали! Слегка! Левый крен.
Тяни же, машина. Не в первый же раз!
Машина откликнулась, воле в обмен.

Закрылки? Остались с одной стороны.
Глиссада? Вперёд, энергичный догон.
Табло: «Дальней нет»! Чёрт! Но  в свете луны
Ты, лайнер, тихонько! Спешить – не резон.

Коснулись! В притир!  Не заметил никто.
Все живы. Штормтрапы. Рыдали без слов.
А лайнер горел. Среди гор. На плато.
Тушили, беднягу, 12 часов.

С тобою подпили мы крепко тогда.
А Аден смотрел – совсем равнодушно
Но, Лёнечка, Лёнь…! И пусть мчатся года.
Дай руку твою, мой друг добродушный.