Тур - 233: "Весенний сад со снегом яблонь" (конкурс завершен)

Смеркалось. Вечерок был тих. И нежно-томно
сочился лунный свет сквозь трещину небес.
Тянуло холодком. Дурманяще-нескромно
черёмуха цвела. Весна - пора чудес.

И в бархате ночном соловушка печально
мелодию свою вытреливал легко.
Мигали звёзды глаз небесных вечной тайной.
По Млечному пути струилось молоко.

В бездонной глубине вселенского круженья
черёмух лепестком парил наш древний мир.
И музыка души за грань воображенья
манила и влекла в чарующий эфир.

Вибрации любви в душе моей рождались.
И строчек кружева ложились на листок,
в них радость и печаль волнительно сливались.
И стайкой лёгких рифм стал чувств моих поток.

Смеркалось. Вечерок был тих. И нежно-томно
сочился лунный свет сквозь трещину небес.
Тянуло холодком. Дурманяще-нескромно
черёмуха цвела. Весна - пора чудес.

Ох, как мы мучились, ох, как мы  мыкались,
Сквозь толщу знаний хоть чуть бы просвета –
Вот оно, вот оно, братцы – каникулы!!!
Лето пришло, долгожданное лето.

Юбки и джинсы сменили на шорты мы
Срочно готовясь к торжественной встрече,
Лето – оно ослепительно жёлтое,
Словно песочек  у медленной речки.

Дни расплескались волшебными красками,
Птиц голосистых рассеялись стаи,
И наша кожа, как солнышко, красною
А, может, медной, в мгновение стала.

Лес закачался кудрявыми кронами,
Бодро расцвёл у калитки пень старый,
Вот оно, лето – такое зелёное
И изумрудное даже местами.

Дождик прольёт невзначай струи сильные,
Но скинет небо вмиг серую маску
И развернёт лихо шаль сине-синюю,
Лето – оно любит яркие краски!!

Чуть горчащий, медово-полынный
Аромат обнимает волну…
Просто время цветения ныне
Розмарина… И я не усну
В этой терпкой симфонии ветра,
Где таинственный запах пьянит,
Возвращая меня до рассвета
На загадочный, сказочный Крит…

Помнишь бег захмелевшего сердца
И слепящий замедленный взрыв?
А вокруг ошалевшее скерцо -
Розмариновой сини разлив;
Этот запах ладони вобрали,
На губах этот запах и вкус:
Ослепительный запах печали,
Запах счастья и боли… И пусть!

Опрокинулось небо внезапно,
Отразившись в зрачках до утра…
Розмариновый тающий запах
Я узнаю из тысячи трав…

Даль, февраль, чернила, слякоть.
Все не так. И я не тот.
Думал о себе поплакать –
Рассказали анекдот.

«Что же будет?» – бьется каждый,
И не ведает никто.
Жизнь, конечно же, покажет,
Но сказать стесняюсь – что…

Было мало, мало, мало! –
Рвал, бодал и лез наверх…
Мне рога пообломали –
И теперь я человек.

Славно быть мишенью в тире
Притворяться мастерски.
Но в таком огромном мире
Негде скрыться от тоски,
Не напиться крымским солнцем…
Или – прошлое губя –
Мне порвать тельняшку, сердцем
Достучаться до тебя?..

Позови, родная, снова
(Умоляю, поспеши!)
В сад вечерний, в сад вишневый,
В синий сад своей души…

Я уж настрадался столько.
Предоставь мне только шанс,
Позови!..
      Ужель жестоким
Вновь окажется романс?

Поздний весенний вечер
в самом кануне лета
в парке, у парапета,
вспомнился до мелочей:
у молодого вечно
памятника поэту
с чувством стихи читал мне
мальчик, ещё ничей.

Радуги плыли в лужах,
липа цвела на откосах,
ставила юность вопросы
пылко и горячо,
вспомнила, как о нужной,
о лёгкой и несерьёзной
той романтической тайне,
в принципе, ни о чём.

Что это было? Память
вдруг озарила светом
миг накануне лета
в зелени майских снов:
влажный и тёплый камень
памятника поэту,
вешнюю прелесть свиданий,
робкой любви и стихов…

«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали!»...
Компания подвыпивших людей
поёт, не больно стукаясь плечами,
В какой-то будний общепраздный день.
Они поют, но с ними не играет
Ребристым телом вятская гармонь,
А городское солнце догорает,
Встаёт Луны обкусанный ломоть
Они поют, горячее на блюде
тепло теряя, горкою лежит,
Они поют, и может быть не будет
Зла, выяснений, горя и обид.
В сетчатке глаз их места не находит
Стол неопрятный с кляксами еды,
Там свет и слёзы в вечном хороводе
садов, где вихрем с белых яблонь дым.
И спев «Андрюшу» дружным a capella,
Уже без тоста выпьют, как пить дать,
А женский пол сноровисто, умело
Начнёт для чая стол освобождать.
Но завтра будет буден день, работа,
Недельный центр, а жалко, вот облом!
Ах, если б завтра выдалась суббота,
Подольше все  попели за столом.
Казак гулявый, верная Катюша,
Степан на стрежне с бедною княжной.
А может девка выбралась на сушу?
И стала чьей-то скучною женой.
… Там в небесах, где сетью Божьи тропки,
Андрюша зачехлил свою гармонь,
Вздохнув, убрал сады свои в коробки,
И «Спать горам!» приказ озвучил он

© Коллаж автора

     «Древесина магнолии традиционно используется для изготовления
      ножен (Сая) и рукоятей (Цука) для японских мечей (Нихон то)»
                                  Хорев В. «Японский меч. Десять веков совершенства»

Век самогона стирает века саке.
Время стреляет, забыв про удар меча.
Наш император – в кильватер «Алиготе», -
Франция хочет по дереву постучать:

Пушками сломит магнолии рукоять,
Пулями в ножнах погубит былую честь.
Что остаётся? На смерть… Но не устоять!
Нейтон-американец, ты… Ты здесь зачем?

Это не твой народ и не твоя война.
Дни перемен срывают у слив лепестки.
Честь остаётся? Да, даже когда мертва,
Да, даже если разрывами на куски!

Дух самурая, не ветер для перемен.
Но лучшим лучше, когда обрывают жизнь.
Ты отдаёшь, имея, но… Но что взамен?!
Если осталось что-то, то…
                                                то что скажи!

Жизнь отцветающих сакур не коротка.
Цвет лепестков на аллее, как чья-то жизнь.
Тот, кто сверкал во тьме, перегорел в веках:
Цвет самураев верно стране служил.
Северный ветер поднял лепестков волну;
Мир облетал, обретая иной восход.
Мифы даруют оставшимся тишину
Воспоминаний о лихе в бою лихом.

Как по аллее пройти, не помяв цветов –
Розовой крови погибших в войне надежд?
Взяв лепесток, вопрошаю судьбу: «Ты кто?»
Ты отголосок чей-то слезы в воде…
Кто-то утрётся, а кто-то смолчит. Умрёт
Тот, кто в заложниках чести и бусидо.
В вечность уходит опавший листок – зарёй:
Заревом под ноги, веком огня ведом.

Я - полынь-трава,
Горечь на губах,
Горечь на словах,
Я - полынь-трава...
                        Ника Турбина

Она полюбила — да то на земле и не ново.
Любила здесь каждый листок и негромкий мотив,
Как ветер ловила попутное новое слово,
И в гибких травинках теряла свой речитатив.

Ей море приснилось, а в нём — голубые медузы
В молчанье катали на спинах неспешный восход,
И девочка светлая нежное перышко музы
Тихонько макала  в лучистую  мраморность вод.

Потом полюбила сидеть на краю. Подоконник —
Был местом свободы — курила, смотрела всё  ввысь.
Ход выцветших мыслей, как будто затасканный ролик,
И больше вопросов, чем шанса ей выбраться из.

Обычно сбегала. Так было не раз. Забиралась
В запретный свой сад, где завился  хмельной виноград.
Касалась травы – расцветал земляничный физалис,
Вдыхала до одури сладкий привязчивый яд.

Под горечью мыслей душа, наконец, воскресала...
В саду одичавшие травы как бритвенный нож.
Она собирала букеты, очнувшись, бывало,
Когда замерзала, и в тело карабкалась дрожь.

Изранены ноги, изранены руки заметно...
Стихи так похожи на первый (последний) запой.
Всегда возвращалась, неся на запястьях браслеты —
Засохшие соки цветов и травы зверобой.

Ступенечки вверх тяжело одолеть, а вниз — круча.
Она всё впитала и горечь, и сладость грехов.
Но что же так медленно, словно занозится, мучит —
Пьёт горькая девочка горькую тяжесть стихов.

И жить бы как все, но попытка как пытка — нелепа,
Стократно нелепо — чем хуже, тем лучше — и пусть…
Но после падений она поднималась из пепла
И вновь разливала особую тихую грусть.

Вишня тонким пальцем полоснула небо, 
Порванные донца узелков из ваты 
Сыпали на землю снегом  
воровато. 
Веточки краснели, спрятавшись от снега, 
Словно стало стыдно за свои проделки. 
 
 
Женщины хотели заработать деньги, 
Продавая ветви дикой майской вишни, 
Только нежный цвет весь вышел, 
Будто не был. 

Он был из первых, кто на страх и риск,
раздвинув плотно-сомкнутые шторы,
увидел, как подсолнечно-лучист
и светел мир, вливающийся в поры.

В ответ на солнца жаркий поцелуй,
на волю собираясь без отсрочки,
приметил вдруг ЕЁ... да не одну,
а множество — из близлежащих почек.

Как-будто нежно-пенный пеньюар
окутал облаком. И, сразу обессилев,
Он рыцарски порыв свой придержал
и недоразвернул складны́е крылья.

«Наряд, что нынче бел, невинно-чист –
недолговечен. Пусть живёт, красуясь» -
Так думал «про себя» весенний лист
и просто ждал спокойно, не рискуя.

Когда падёт на землю первоцвет,
тогда непритязательную завязь
резные крылья, как зелёный плед,
накроют, нежно перьями касаясь.

Не знаю, может  возраст виноват,
Что чувства стали ярче и острее,
В моём окне цветущий майский сад
Призывно манит встретиться скорее.

В кипении раскрывшихся цветков
Стоят деревья в свадебном уборе,
Их описать красу не хватит слов, -
Пьянящее, ликующее море.

Как будто, нет ни горестей, ни бед,
И юность вновь минувшая со мною,
Мне кажется, что, сбросив тяжесть лет,
Я молодею телом и душою.

Из-за цветов твой проступает лик,
Овеществляясь явственно и зримо,
А из души беззвучный рвётся крик
О той потере, что невосполнима.

Но гаснет, исчезает волшебство,
Цвет облетает белой снежной вьюгой,
Так сказку побеждает естество,
И я прощаюсь с дорогой подругой.

Не знаю, сколько лет дарует рок
Ещё мне любоваться майским садом?
Хочу, когда придёт печальный срок,
Пусть здесь меня найдёт конец дорог,
И сад окину я прощальным взглядом.

Озябнувший читатель мой,
Давай с тобою помечтаем
Седой холодною зимой
О ласковом  цветущем мае.

Взгляни, в саду белым-бело,
Пред красотой замри в почтенье.
Ужели снегу намело?
Нет, это яблони в цветенье...

Ночь, плеск волны невдалеке,
Луна на небе словно брошка.
Ужели золото в реке?
Нет, это лунная дорожка.

Когда же наступил рассвет,
Прохладой с речки потянуло...
Смотри, дорожки лунной нет.
Ужели в речке утонула?

То ли пачка балетная белая,
То ли юной невесты наряд...
Как на чудо, на вишню, смотрела я,
А ведь не было чуда вчера.

Отломить бы мне ветку душистую
Вместо первых весенних цветов.
Будто кружевом нежным обшитая.
Как изящен раскрытый бутон!
Сладость лёгкая – нега божественна,
Ворожит и пьянит, и бодрит.
Аромат не назойливый, женственный,
В тонкий шёлк обернул на пути.

Абрикос и багрянник сиреневый,
Кипарисов зелёная стать.
Ну, а вишня – красавица первая,
Как ещё эту диву назвать?

30.03.2017г.

Тут пахнет сорванной сиренью,
Глухим предчувствием грозы,
Тут птица, притворясь свирелью,
Кусты талантом поразит.

Деревья, выпавши из комы,
Вдруг закачают сотней рук.
Я из окна чужого дома
Увижу, как стемнеет вдруг.            

Падет из тучи монолитной
Вода, разбитая огнем.
И груз разлуки многолетней
Всё тяжелее с каждым днем.

11.05.2015

Судьба моя — старинный гобелен,
Чуть-чуть потёртый, вытканный вручную:
Вот здесь к любви я попадаю в плен,
А здесь — ты видишь — плачу и тоскую.

Вот здесь победы радостная медь
Звала меня в неведомые дали,
Где розовые вишни облетали,
Где всё могла — лишь стоило посметь.

А вот война — свинец, огонь и дым…
И нам — весёлым, ярым, молодым,
Идти сквозь эту бурю гордо, смело
И честно делать выбранное дело.

И красной нитью в этой круговерти
Мой путь идёт — с рождения  до смерти.

Стоит в цвету мой старый абрикос,
Топлёным молоком в лучах заката…
Ты у него признался мне когда-то
И клятву верности в любви принёс.

Состарились давно его сухие ветки -
Нет и листочка, лишь одни цветы -
Той клятвы верности живые метки…
Мой старый абрикос её сдержал, не ты…

Пусть аромат горчит как память сердца,
Его вдыхаю полной грудью, не боюсь!
Мой старый абрикос, ты – в юность дверца!
Весной, однажды, я к тебе вернусь…

Приду в тот сад, возьму блокнот и ручку…
Наверное, немало дней пройдёт!
Я приведу к тебе малышку, внучку:
Смотри, мой старый абрикос… цветёт!!!

В Забайкалье нас радует летом,
Диких яблонь лазоревый плеск..
Только в мае, еще не прогретом,
Солнцем, белой черемухи блеск.
Зацветет она вся, белым цветом,
Рассыпая, как снег лепестки.
Мы девчонкам ломали в букеты,
Эти, будущих ягод, цветки.
Я дарю тебе их с поцелуем,
Вместо радости,-горечь тоски.
Потому что в глаза я целую,
Все к разлуке, в приметах людских.
Я смеюсь и не верю в разлуку,
Если дарят надежду глаза.
А черемуха ветви как руки,
Все качала, под птиц голоса.
Ее ветки скрывали как полог,
Нас целующих, юность глупа.
Нет черемухи, век был недолог.
Нет тебя, развела нас судьба.

Гомель на дороге Питер-Крым
Цветом вишни пьян в начале мая.
Вечер пробирался во дворы,
В белый цвет балконы осыпая.

Вдоль бульвара яркие дома
Цвета розы, персика и мяты –
В наши дни – почти как терема,
Где доныне быт дворянский спрятан.

Бледные горели фонари,
Матово блестели тротуары.
Весело из парка люди шли
Вдоль скамеек липовых бульваров.

Мы, проехав площадь и собор,
Встали у гостиницы "Славутич".
Сняли номер, где за дымкой штор
Вид был на закат и сад пахучий.

Вечер говорил мне: "Все бери
Горничных улыбки с тихой лестью..."
Знали в глубине души они
То, что я на родине проездом.

Ты – гений неприступной чистоты,
хочу тебе я стать родней и ближе …
И расцветают райские сады
в моей душе, когда тебя я вижу…

Не разум, а любовь – мой поводырь:
я согрешить готов, не дожидаясь,
когда созреют сочные плоды,
чтоб их вкусить с запретных яблонь  Рая…                          

Но ты раба невинности пока,
сродни Астрее, нравственной богине…
Была бы Ева, как и ты, стойка,
в Раю бы жили люди и поныне.

                                                В розовые облака
                                           спрятаны кроны деревьев –
                                                 Сакура зацвела,
                           Словно мечта - поверив в необходимость стать
                                              видимой и ощутимой!
                                               Нежно, пожалуйста,
                                            С веток возьми мотивы,
                          Танец дождя в лепестке, и аромат предчувствий...
                                              Ты не уйдёшь налегке!
                                              Кто же ТАКОЕ упустит? -
                           Ро-зо-вы-е облака... Можно рукой потрогать ...
                                                                       Сакура.
                                                              Расцвела.
                                                    Чувства –
                                                      что семена -
                                                          тонкие
                                                               дали
                                                           всходы...

Эту сказку сказывали бахари
Для народа на дурное падкого.
Вторили им лекари да знахари
О вреде излишнего и сладкого.

Значит так, живал в пустынной местности
Злой мужик с неласковою бабою.
И вот в той несказочной окрестности
Завсегда  снабженье было слабое.

Как известно, плотники да пахари
Тож нуждаются в чае-сахаре.

Занесло купчину басурманского
В час цветенья рощи барбарисовой.
Барахла замореокеанского
Понавез, увив бумагой рисовой.

И спросил мужик его с опаскою:
Жизнь за морем, бают, стала сказкою.
А жена: из тамошнего Саппоро
Не привёз ли, мол, Захару сахару?

А купец: везла в Сахару сакуру
И водила Дракулу к оракулу.
В общем, ничего они не поняли...
Ни мужик, ни купчик из Японии.

Всем известно, ухари да ахари
Тож нуждаются в сладком сахаре.

Только для взаимопонимания
Нет ничего важней языкознания.