Я - полынь-трава,
Горечь на губах,
Горечь на словах,
Я - полынь-трава...
Ника Турбина
Она полюбила — да то на земле и не ново.
Любила здесь каждый листок и негромкий мотив,
Как ветер ловила попутное новое слово,
И в гибких травинках теряла свой речитатив.
Ей море приснилось, а в нём — голубые медузы
В молчанье катали на спинах неспешный восход,
И девочка светлая нежное перышко музы
Тихонько макала в лучистую мраморность вод.
Потом полюбила сидеть на краю. Подоконник —
Был местом свободы — курила, смотрела всё ввысь.
Ход выцветших мыслей, как будто затасканный ролик,
И больше вопросов, чем шанса ей выбраться из.
Обычно сбегала. Так было не раз. Забиралась
В запретный свой сад, где завился хмельной виноград.
Касалась травы – расцветал земляничный физалис,
Вдыхала до одури сладкий привязчивый яд.
Под горечью мыслей душа, наконец, воскресала...
В саду одичавшие травы как бритвенный нож.
Она собирала букеты, очнувшись, бывало,
Когда замерзала, и в тело карабкалась дрожь.
Изранены ноги, изранены руки заметно...
Стихи так похожи на первый (последний) запой.
Всегда возвращалась, неся на запястьях браслеты —
Засохшие соки цветов и травы зверобой.
Ступенечки вверх тяжело одолеть, а вниз — круча.
Она всё впитала и горечь, и сладость грехов.
Но что же так медленно, словно занозится, мучит —
Пьёт горькая девочка горькую тяжесть стихов.
И жить бы как все, но попытка как пытка — нелепа,
Стократно нелепо — чем хуже, тем лучше — и пусть…
Но после падений она поднималась из пепла
И вновь разливала особую тихую грусть.
