"Понедельник начинается в субботу" - 66: "Век наш пробует нас " (конкурс завершен)

Судить, иль осудить...
Что сделано, то сделано. Увольте.
Понять... Принять?
И понятым чтоб быть,
Неужто снова выходить на площадь.
Вбивает в массы массою толпа...
Какая толпами подхвачена идея?
Предотвратим был путч?
Будил, иль не будил...
От умноженья сонма тел глупеем.
Но порознь одной и общей правды нет.
Их выслушать, не отвернув лица...
И милость к падшим тех сгоревших лет
Важней для нас ответов мудреца.

"Послушай, послушай - не смейся, - когда я  вернусь,
И прямо с вокзал, разделавшись круто с    таможней,            
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный      
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и  клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...

Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый,  запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои..."

А. Галич

Я пишу, спустя четыре… жизни.
Умирать с тех пор – дурной осенний цирк.
Там под куполом больные мысли
Для страховки и поддержки глушат спирт.

Ни лица в спокойствии беспечном,
Ни джакондовой улыбки, пьющей страх.
Только ритуалы, церкви, свечи
И сургуч темнеет на чужих устах.

Я живу в какой-то катастрофе,
Где по шпалам искорёженный состав
Изрубил охапки горьких вздохов,
По бесчувственному полю разметав.

И просить не смею о пощаде.
Ведь слова сбивают сердца ритм
До животного, инфарктного, в помаде –
Клоунского страха не дожить

До негромкой ломаной аллеи
За спиной толпы, жующей сладко ложь,
Где, простив сомненья, не жалея,
Ты с улыбкою навстречу мне идёшь.

* * *
Что хотели сказать небеса - нам,
рождённым в результате «оттепели» шестидесятых...
То, что будут сытые телеса - наши,
а мысли будут, как запах от купюр помятых...
О чём мечтали за нас, проектируя зрелость походки
в новое русло века...
Чей это был заказ, чтобы до дыр застирать хлоркой времени  
душу романтического человека...

И не стало красивых...
Разобрали нас пули-бутылки-тюрьмы-диваны-булки...
Превратились в сытых свиней ленивых,
вместо того, чтоб с оружием различить,
как страшна наша Русь после пьянки...
Это мы ли нужных книг не читали! - мы ли!?
Изучая совесть на «пять»! - и честь на «четыре»...

Что теперь говорить, плакать-смеяться-вешаться...
Мы как наши отцы, что прожрали и пропили нас –
мы уже были...
Наши дети, как вата из чужеземного сахара
биллов-джоржей-и всякой нечисти...
Их мечты – уютная трасса для ската
доджей-харлеев-бьюиков вечности...

Что теперь пузырить-говорить-щебетать-врать
нам! – рождённым в результате «оттепели» шестидесятых...
Нам осталось ливер-водяру-селёдку жрать
и мычать, что и мы когда-то были
на крестах распяты...

Отлита печать, оформлены визы в тур,
Открыты кордоны, вот только поздно,
Ну как это… как же Вы, товарищ Гинзбург,
Так с электричеством неосторожно?!!
Сбиваются мысли в тревожные стаи,
Цвета всё в моде – серый да бежевый,
Ну как же нам всё-таки Вас не хватает,
Эй, Александр Аркадьевич, где же Вы?!
Сегодня сытнее живётся, но тонко
В том слое, где честно всё и душевно,
И снова наверх выползают подонки,
И рвутся к кормушке всякие шельмы.
И властью уже обросли и вещами,
Всё мало им - тоска несусветная…
Вернитесь, товарищ, ведь вы обещали –
Так хочется чего-нибудь светлого!!

"Пожалейте, люди, палачей!"
А. Галич

«Небо…как будто мышь в розовых спит лепестках. Гребни карминных крыш раной сквозят в облаках… Не разбудить жену, не потревожить детей… »
Палач, прильнувший к окну, устал от дневных смертей. Еретики, бунтари. Нрав у времени крут. От зари до зари постылый каторжный труд. Но вечером детский смех,тепло и сытный обед.
За королевский грех король и держит ответ. Пригрето место в аду для всех сиятельных лиц. Палач, с собою в ладу, слушает пение птиц. Домишко особняком, соседи — как от чумы. Но утром все, прямиком на площадь возле тюрьмы — чужой послушают стон, чужой оценят костер.
«Над вами, дурни, закон, а я — всего лишь, топор. … Проклятья. Грязь. Суета. Скоплю — уйду на покой. Не совесть, совесть чиста, труднее двигать рукой. Не выносил приговор, не резал из-за угла. Вот королевский двор ничем не отмыть добела. А я работник как все — и лесоруб с топором… Шпиона — на колесе, колдунью прижечь огнем… Опять заныла рука…Облако — пламя и снег…
А жалко еретика, душевный был человек.»

                                        
Граждане целующиеся, поезд отправляется
Поезд уже тронулся, набирает ход
Граждане прощающиеся, как же получается
Семь дней не увидетесь? Поглядеть - так год!
Дама, дама с моською, вот интелегенция,
Ваша собаченция гадит на перрон
Эй, папаша в кепочке, что за интервенция?
Ты своей фигурою занял весь вагон.
Нищие, не шастайте, не визжите, деточки
Поезд отправляется МУРМАНСК-АШХАБАД
Узелки, коробочки, ящички и сеточки
Всё в дороге скушаешь?! Э! Да ты проглот!
Год за годом движется в разных направлениях
Жизнь,- колёса крутятся, километры - миг
Нет лишь информации, о секретных сведениях
На какой, для каждого, станции тупик...
                                                
                            05.1994г.

"Век наш пробует нас... "

Закончился век золотой интеллекта и творчества,
На смену ему век фальшивый, как доллар, пришёл,
И, кажется, сбудутся самые злые пророчества
Для тех, кто боролся, искал, но себя не нашёл…

Пусть Истину слово откроет, вселенскую, главную:
Живи и люби, человек, только здесь и сейчас!
А линию жизни, прерывистую или плавную,
На чистых ладонях Всевышний рисует для нас.

Плывут облака - в море грусти безбрежном - кораблики…
Спешат поезда, к одиноким вокзалам их путь,
Где зябнут бездомные псы, ожидая хозяев, как зяблики…
А дни пролетают за днями, и вот - их уже не вернуть...

Закончился век золотой. Колыбель человечества,-  
В свободном падении кружится шар голубой…
Всё можно ещё изменить для детей, матерей и отечества:
Молиться и верить, и выбрать надежду судьбой.

                                                  Что знал я в ту пору о Боге
                                                    На тихой заре бытия?
                                                    Я вылепил руки и ноги,
                                                    И голову вылепил я.

                                                    Александр Галич, Псалом

я – в середине, каждодневный люфт
надежды на спасенье застит память.
вселенная насыщена стихами,
наверное поэтому люблю
смотреть как выдаёт себя заря
дыханием над полем за лиманом,
и выдохом пронзительно-туманным
точится в неизбежность ноября.
шатнулся влево, маленький лесок
уже давно созрел к зиме и стужам,
я ж становлюсь заре внебрачным мужем
на умопомрачительный часок.
не изменяя, тут же изменил,
раскладывая удочки и снасти,
я пребывал в её незримой власти
и в перезвонах утренних мобил.
шатнулся вправо – видимо амур
крючка коснулся влажными губами,
и воздух растворился между нами,
как в лоне света тканый абажур.
ненужный мир на этот обменяв,
раскрывшийся прочитанною книгой,
я выминал руками мамалыгу,
а бог неспешно выминал меня…

"Над сибирской Окою, над Камой, над Обью,
Ни венков, ни знамен не положат к надгробью!
Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава –
Штабеля! Штабеля!
Штабеля лесосплава!
А.А.Галич -"Баллада о вечном огне"

Мне скорбный гимн поет разутый ворон.
Трезубцем лап пронзает красный снег  (не верится, что это лишь во сне)
Он теплый глаз терзает алчно, споро и отрицая жизнь бранит весь свет.

Такую правду я запомнил о войне,
Тревожащую зудом старой кожи, - не подменяя память сладкой ложью
В ночной атаке вновь встречаюсь с ней - расстрелянный избитый и ничтожный.

Изломанный, разорванный - на свет
Рыдающий, истекший кровью я ползу по полю, впитывая грязь,
Что пуповиной тычется в мой след, что сигаретный дым, не торопясь.

Знакомое предчувствие вины -
Взволнованно, надтреснуто, прогоркло, - сдираю кожицу и отрезаю горло.
Рыданья слов, как нож из за спины - овеществлением избыточного горя.  

Я выбираю свободу
                   Александр Галич

Был смешон двадцатый век.
Грустному куда деваться?
Лишь весёлый человек
Мог над веком посмеяться.

Был лукав двадцатый век.
Простаку куда податься?
Только умный человек
В жизни мог не потеряться.

Строгим был двадцатый век.
Слабому куда деваться?
Только сильный человек
Мог свободным оставаться.

Был жесток двадцатый век.
Робкому куда податься?
Мог лишь смелый человек
С Софьей Власьевной бодаться.

Основной постулат для быдла:
помнить прошлое – западло.
«Что-то где-то когда-то было,
а  не стало их там  – делов!»

На душе мозоль набивают,
и душа все спокойней спит
пассажиром в жизни-трамвае –
не болит, не саднит, не кровит.

Сколь народа кануло в Лету,
в языке отзвучало слов –
паки, паче, зело и лепо –
и  не стало их всех – делов!

И звучат привычные речи,
повторяющийся урок
с приснопамятной Черной речки
до недавней для нас Второй.

И  потомок наш скажет, сидя
за одним с китайцем столом:
«Да, была на Земле Россия,
ну, не стало ее – делов!»

Завершая циничную повесть
мимоходом так, на лету,
рандеву устроит Апофис
в небесах подведя черту.

Через тысячу лет, через семь ли,
кто добавит в Библию слов –
в дополненье к «Бог создал землю» –
«Ну, не стало ее – делов!»

Когда я вернусь от витрин Елисейских полей,
еще напевая мотив легкомысленной песни,
за встречу на кухне, как раньше, мне рюмку налей
и тихо спроси обо всем, даже пусть о болезнях.
Когда я вернусь... Возвращаться всегда нелегко...
"А стоит ли?", - спросишь ты, прошлым уже не болея.
Но как объяснить тебе? Даже возьми - молоко  
вкуснее на родине, хлеба краюшка теплее.
Тебе объяснять ли - как пахнет земля в сенокос,
как птицы купаются в чистых росинках рассвета,
и небо, нахмурившись, будит раскатами гроз,
и сочными красками балует  щедрое лето.
Когда я вернусь... А я мысленно не уезжал,
ведь душу оставил, она прикипела, наверно.
"Приветствую, - скажет мне старый приморский вокзал,-
я рад - по прошествии лет ты не стал суеверным".

Век наш пробует нас на зуб –
кто силён, кто хитёр, кто слаб,
и ползёт из овечьих шуб
силикон с позолотой лап.
Не позёмка метёт – метель,
и не ветер-пастух средь туч –
ураган выбирает цель
и срывает с личин сургуч…
Выползают из нор кроты…
В близоруком прищуре глаз –
«хата с краю», но лгут шуты,
что прорвутся, не в первый раз…

Колосится на поле рожь,
васильковый роняя взгляд,
и уходит в смятении ложь,
занимая последний ряд…
Скрипки пенье, смычок, струна –
три порвали, одна звучит…
Бьёт о скалы сердец волна,
исполняя победный хит.

________________________________

* * *

                                                     Среди пути прохожего -
                                                      Последний мой постой,
                                                      Лишь нету, как положено,
                                                      Дощечки со звездой...
                                                                                       А. Галич

Обступили высотки церквушечку,
У притвора автобусы тужатся,
И, над золото-синей макушечкой,
Снова сытые голуби кружатся.

И внутри, за оградкой, порадостней -
И попы, и князья спят нетронуты,
Ну, а старое кладбище, рядом с ней,
В полотно автострад запелёнуто.

Раскопали его экскаватором,
Кости в поле свезли самосвалами,
Не ссылайтесь теперь на диктатора -
Мы ж детишками не были малыми.

Мы - кресты посрывали нательные,
Печь топили Его ясноликами,
Это мы - расстреляли Растрелльные
Величавости Храма Великого.

А теперь - прибавляем мы скорости,
Проносясь над былыми могилами,
И сердца покрываются коростью,
И вся жизнь - словно проткнута вилами.

Правду быстро на ложь променявшие,
Не своё урывать не уставшие,
Живы мы, но и мы же - как падшие,  
Выше трав придорожных не вставшие.

Чем мы платим отцам упокоенным?
Где традиций дедовских носители?

Тяжелы голоса колокольные      
Над страной позабытых родителей ….

________________________________