CharlesJer (конкурс завершен)

И зайцу ведома любовь
В ее издёвке обнажённой.
Зайчиху любит вновь и вновь –
Морковкой в сердце поражённый.
Шутник Амур не устаёт
Работать, где его не просят –
То выстрелит морковкой влёт,
То вдруг кочан с размаху бросит.
На этом он и погорел.
По Зевсу выстреливши сходу,
Послал… морковку вместо стрел –
Чуть глаз не выбив корнеплодом!
Ошибся лучник… вот беда –
Не тот колчан схватил неловко!
С тех пор прославлен навсегда
Амур, стреляющий морковкой.

Мораль сей басни: навсегда
Запомни, друг – стреляй по людям!
И стрел с морковкой никогда
Мы перепутывать не будем…

Кошки скребли на душе -
        вспомнила я, что мне снилось:
Сумерки в город входили,
        скупо зажгли фонари,
За голубыми деревьями
        зимнее солнце садилось –
Жёлто – оранжево – круглое,
        спелое, как мандарин.

Снилось: в далёком краю,
        там, куда солнце скатилось,
Ты напеваешь другой
        песню, что мне подарил…
И, словно льдинка в руке,
        счастье моё растворилось,
Жёлто – оранжево – круглое,
        спелое, как мандарин…

А белый город то плыл
        в сумерках томных и сонных,
То пребывал в забытьи
        снежно-пуховых перин.
Что ему счастье моё?-
        думалось мне отрешённо –
Жёлто-оранжево-круглое,
        спелое, как мандарин.

Снилось: я долго брела
        рыхлой тропою ведома,
А впереди догорал
        неба аквамарин,
Чёрный котёнок играл
        чем–то до боли знакомым –
Жёлто- оранжевым, круглым,
        спелым,как мандарин…

Хорошо быть абрикосом,
или даже апельсином,
и с зелёного откоса
наблюдать за небом синим,
за оранжевым закатом
или глупым помидором,
розовеющим, пока ты
осыпаешь цветом горы.
Изнывать в жару от счастья,
ждать дождя в плену у веток
и не рвать себя на части
в день последнего рассвета,
что наступит неизбежно…
Будет день - наверно, будний,
и тебя прикончит нежно
и любя, усталый путник.

А я ведь многое могу –
Лежать, к примеру, на снегу:
Лежишь и смотришь прямо в звёзды…,
Жаль, что при этом сильно мёрзну.
Могу ходить, могу стоять,
Прилечь, так часиков на пять
И на работу после, тут же
Прилюдно бултыхнуться в лужу.
Могу стареть, могу седеть
И просто тупо вдаль глядеть.
Могу сидеть вальяжно в ложе.
Могу такую скорчить рожу,
Что хоть святых всех выноси
И даже отпустить усы.
Могу терзаться чувством долга,
Но лучше утром и недолго.
Могу себе построить дом,
Могу с обрыва кувырком,
А после воспарить, как птица…,
Но..., чувствую, могу разбиться.
Могу спать даже на бегу.
Могу из овощей рагу
Довольно быстренько сварганить,
Потом кого-то съесть заставить.
И растопить красиво печку,
При этом думая о вечном,
И на холсте сличать мазки,
И даже постирать носки,
Потом  устроить кавардак.
А со стихами вот никак!!

                                     "миг меж трезвостью и опьяненьем
                                     жизни сущность раскрыл для меня"

                                     Крематорий, Винные мемуары

мне хочется прожить все жизни каберне,
и в бочке доходить, бродить и пузыриться,
чтоб мной, в конце концов, смогли, хоть раз, напиться,

усвоить правду,
что жила во мне

пробившийся глазок на плачущей лозе
пронзительно горел, как сбитая коленка,
и я благоволил распятым быть вдоль стенки
во всей своей светящейся красе

и вот уже моя дрожащая рука
в изнеможении цепляется за арку
мне солнце жжет листву, но мне совсем не жарко
во мне кипит подземная река

кто слеп, тот знает мир
небесный поводырь
ведет меня туда, где можно в гроздь налиться,
как в грудь никем еще нетронутой девицы

кто ищет правду,
тот не чтит псалтырь

меня расквасят в кровь, когда листва падет
сорвут семь тысяч шкур на каждые полбочки
кто знает вкус вина, тот вряд ли непорочен
тому и смерть не смерть, а лишь черед
понять,  что все пройдет, похмелье и тоска

ты правду познаешь
она не познается

не все, что греет нас, рождается от солнца
оно ж не вечно, только – на века

Извини, я вчера засиделся с какой-то красивою дрянью,
Выпил пару бутылок красивого красного пойла,
И теперь… мир летает как пошлый дурак на Луне.
И нелепые мысли тенями в осеннем окне
О тебе всё стучатся, но знать не помогут мне – кто я
В этом утреннем холоде, пахнущем кислою ранью.

Оцени: на столе пятна крови. Но это всего лишь варенье…
Вишня очень к лицу тебе – росчерк на белой ключице.
И железный твой шёпот: мы войны на смертной стезе…
И всё дальше твой плен, и свидания только во сне,
И зыбучая язва того, что никак не случится,
И насмешка, что суетен бог, принимавший решенья.

Видишь – снова завис я на ноте, зудящей как шершень.
Раз зудеть – то лететь – прямо в стёкла, ведь стёкла за память в ответе,
И на них намалёван эскиз пародийный Судьбы…
Не гляди за плечо, там не память – всего лишь гробы.
Ну а нам – рядовым боевой эскадрильи осиной – не смейте
Говорить о фонтанах крови!
………………………………Ну, до связи!
                                                           До пьяного литра – не меньше.

Апостолы, надев потертые постолы,
Наверно торопясь к вечернему столу,
Сложив в пустой кошель таланты и оболы,
Пошли купить хурму и пастилу.

На рынке, развязав привычною рукою
Шнурки на кошеле, а также языки,
С торговкою вином - владычицей мирскою -
Трепались и считали медяки.

Они дошли домой, когда завечерело,
И за чужим плетнем белёсый кур ослеп.
А на пустом столе созрела моцарелла,
И сам собою вырос черный хлеб.

Прикупленным вином расправились морщины,
И стала веселей и дружественней речь.
Но видно в эту ночь хватало чертовщины
Без действия пророков и предтеч.

Куржавилось вино на донышке бокала,
Трещала ткань завес на стыке двух эпох...
А утром, как всегда, предательство застало
Нелепого виновника врасплох.

Подросток бурлящий - веселье и дурь,
Размашистым шагом несется июль.
И зреют от жизненных соков плоды.
В садах распускаются чудо-цветы
Как-будто вся жизнь впереди. И зимы
Не будет. Нет-нет, не для этого мы!
Мы созданы солнце губами ловить
И ветер с ладоней, прирученный, пить,
И грезить о море, бескрайнем, живом.
О лето! Мой праздник. Мой Мир и мой дом.
-----------------------------------------------------------
Но лето прошло. Опустели сады.
Завяли и срезаны чудо-цветы.
Природе "за сорок", пора на покой.
Подвалы с вареньем, вином и мукой.
И все сочтено, решено, пережито.
Записано в столбик. Устала. Finita.
------------------------------------------------------------
Пора умиранья, раздолье разлук.
Все певчие птицы умчались на юг.
Здесь нечего делать. Колдунья-зима
Баюкает нас, засыпая сама...
И с каждой зимой приближаемся мы
К дороге забвенья, к предчувствию тьмы.
-------------------------------------------------------------
Но знает внутри ожиданья росток,
Что надо лишь солнца, тепла лишь глоток —
И вот, розовее, нежней мотылька
Из лона земли перевоцвета рука.
И весь показался: а вот он и я,
Любуйтесь, любите - я смысл бытия.

Так дети - начало, а внуки - конец.
Земля - колыбель, что качает Творец.
Не будет у этой причуды конца.
Лишь замысел добрый да воля Творца!

По разбитым дорогам стремимся в Рим,
что под номером три, будто мим под гримом.
...Не резиновый он? Да и... рим бы с ним!
Подрастянется, примет... И нам, троим,
неприкаянным пилигримам

предоставит мирок, хоть в одно окно,
где засорены стройкой в проёме дали.
И захочется света, простора, но...
Темнота... И горчит в темноте вино -
сплошь поддельное «Цинандали».

...И горчит вино, и горит зерно,
И руно мы найдём едва ли.

И по тем же дорогам — домой, где печь
(в ней случается корочка с угольками),
где воды хрипловатой из крана речь,
что глаголом сердца не пытаясь жечь,
хлещет истины... с матерками.

Третьеримские сплетни - не тот калибр
для неё, родниковой, не акведучной.
К ней, дрожа всем остатком душевных фибр,
приникаем, забыв, как столичный Тибр
выгибался нам вслед беззвучно...

...И отравлен Тибр, и продавлен мир -
под потребности. Подкаблучно.

Я в летний выходной одна на базе.
Сюда никто за сутки не придет.
Порою местный кот в окно залазит,
Да ветер ветки яблони трясет.

В паденье яблок, шаркающих оземь,
Мерещатся шаги, и по стене
Гуляют тени веток, будто гостем
Идешь – и не приходишь ты ко мне...

Хотя окно открыто – я здесь в клетке:
Прикована к внезапности звонков
Директора и менеджера Светки.
А твой чудесный голос – далеко...

Я в кухне согреваю миску супа.
Не жалуюсь – но наглым пришлецом
Добрейший кот глядит в глаза мне тупо.
И яблоня сияет всем лицом.

Сентябрьский загар - он не бросок, не бронзов -
С песком цвета охры в согласии дружном,
А ветер слабеющий, влажно-недужный
Устало по пляжу пустынному бродит.

Так плавно подходит румынская осень,
Рассыпала персики, груши и сливы,
Волны виноградной ленивы отливы
И память в ушедшее лето уносят.

Ах, спелое лето! И в пылких, и в нежных
Объятьях твоих побывать приходилось:
Последние скинув из шёлка одежды,
Хмельному, шальному сдаваться на милость.

Как ты баловАло, баюкало, билось
В той жилке на шее (совсем незаметной)!
Потом изменило. И тихо скатилось
К ногам сентября. В тишине безответной

Ступает он мягко, почти что не слышно,
И дышит покоем и негой отрадной,
И дразнят лозою румынские крыши,
Спуская её красотой виноградной.

Прощаясь, целую. Целуя, тоскую.
И вряд ли, Мамайа, тебя я увижу...
Чем дальше я буду, тем будешь ты ближе,
Уже "аминтириле"* ниточку нижут...
И я покидаю тебя, золотую...

     * воспоминания

Кому бы ни знать: бесполезно искать возврата.
Что станет счастьем, а что нас испепелит?
Когда ты возлюбишь ближнего (как НЕ брата),
Всегда приходит в Сад твой Твоя Лилит.
Ты думаешь, ей хотелось уйти из Сада?
Неумно делать непринужденный вид,
Мол, это – змея, какого ей снова надо,
Мол, сердце у змей ни чуточки не болит.
Господь из ребра твоего переплавил Еву.
Что сделал ты, чтобы стала ручной змея?
Мужчины – такие, чуть что – и вперёд, налево…
…Лилит выбирает плод, подбирает яд,
А Ева послушно ест, даже кормит мужа.
И вот уже Рай опечатан – начало бед.
Мы тысячи лет ищем Рай от себя снаружи,
А двое влюблённых находят его в себе.

                                                            2 мая 2014 г.

Благородие - ваше,
Наше - пресный пирог
Да крапивная каша
От господских щедрот.

Ваша - светлость, но совесть
И исконная честь -
В нас по духу весомей,
Даже - более чем.

Лица ваших величеств -
Ваши, но, как по мне -
Нет величия в лицах
И делах. Нет как нет...

Пашем землю и сеем
Вековое зерно.
Скот пасем, ставим сети,
Мирно давим вино.

В час пришествия зверя,
В час сошествия зла -
По отеческой тверди
Расстилаем тела...

Но сиятельство - ваше,
И высочество - ваше,
И величество - ваше,
Нам же - пресный пирог
Да крапивная каша
От господских щедрот.

З піали неба ллю зелений чай:
Летять бажання – м’ятні метеори,
І крізь шафранові відкриті штори
Стікає в ніч жасминовий одчай.

Повільно тане пряний кардамон...
© Олена Осiнь Зелений чай

Из чашки неба льётся мне янтарный чай:
Желаний мятные шальные метеоры,
И чаепитий плутовские разговоры,
Как серебрянки искр родятся невзначай.

Мне б наслаждаться послевкусьем чабреца,
И пряным ощущеньем кардамона,
Как делали отцы во время оно,
Не ведая смертельного конца

той жизни чайной, русской, проживанья в долг,
Который копится в суме с такой прорехой,
Что ростовщик не может чай хлебнуть от смеха,
И часто думает: «А есть в взысканьи толк?»

И подбавляет, подбавляет им монет,
Даёт на чай, суёт в карман, как мзду лихую,
Они попьют чайку, потом ладком покурят
И вот опять покой, и долга вроде нет.    

Но растворилась тень отцов, как сахарин,
Испортив вкус напитка и напитка запах,
Не возвратить той жизни выездов и залов
И не помогут в том ни мята, ни жасмин.

Сизой бессонницей весело встречена,
ночь была та с грозовыми раскатами.
И, не смущаясь софизмами вечными,
в нашем саду громко яблоки падали.

Ночь была полной глухими аккордами
свой суицид групповой совершающих,
громом с небес - и земными заботами
в дебрях травы обретавших пристанище.

Скорый итог полунОчного бдения,
точки в путях - до конца и не пройденных.
Разве могли они видеть в падении
нежную грусть приближения Родины!

Птицы летели над сушей неведомой,
шел звездопад над влюбленными в Падуе...
В центре Европы, в родном Домодедове
ночью ненастною яблоки падали.

Плечами передернула. Зима.
Кольцо блокады. Ни отца, ни брата.
И Родины печальной закрома
Удалены от здешнего набата.
Сейчас бы те святые колоски,
Что сыплют из апостольской ладони
На ярославских фресках мужички,
Блокадной умирающей Мадонне.
Те самые, за коих воровство
Сибирь и ссылка, словно декабристам.
Лишь горсть зерна - и больше ничего
В крестьянском жесте жертвенном небыстром.
Грохочет жесть - там стерегут фугас...
Вообрази: меж теми же домами
Потомки посмеются, и не раз
Над Родины печальной закромами.

Не алгоритм доброжелателей
И их систем координат --
Жевательным словам желательно
Желе смоковницы в стократ.

С глотком воды так сладко мнение
В лепёшку сплющенных  монет
Инжира золото под медь --
Лови прекрасное мгновение
И хавай, скупердяй, момент.

Когда в рассвете настоявшем
Моё сегодня и сейчас,
То полно счастья в настоящем,
Пусть побранившимся в сердцах.

И мы попросим продолжения
И только в этом наша жизнь...
Грузнеет сад к плодоношению,
На все подпорки опершись.

И я в плену уставших будней
Смекну, проснувшись тяжело,
Пусть всё, что в будущем --
                                    и будет,
Но то, что в прошлом --
                               не прошло.    

Алый сок волчьих ягод мне губы окрасил соблазнами.
Ветер путает волосы, взгляд порождает грозу.
Но зачем, мой безжалостный принц, ты всех принцев прекраснее?
От тебя, от себя, не сбежать, не укрыться в лесу.

Зашнурован корсет, перевязаны волосы лентою.
Черным ходом на бал в предвкушенье волшебных минут.
С жарких губ пей по капле любовь, колдовскую, запретную.
Но хрустальные туфли малы и предательски жмут.

Спи, принцесса, в стеклянном гробу, поцелуй твой обещанный
Украду у желанного принца, и сказке конец.
Но смеется правдивое зеркало, сморщившись трещиной,
Демонстрируя сотню других идеальных принцесс.

Дай отравленных яблок, пронзи меня острыми иглами.
Все равно не умру, не впаду в летаргический сон.
Ноги резала в кровь, пробираясь болотами гиблыми.
Зачарую тебя и взойду самозванкой на трон.

Мой поверженный принц, одержима тобою, как бесами.
Только проклял меня твой жестокий, разгневанный Бог.
Дразнит дерзкое зеркало новой прекрасной принцессою,
Ну а мне под перинами вновь уготовлен горох.

Великолепный дремлющий петух
Хвост разбросал по зеркалу и шелку.
От слов моих сейчас так мало толку,
Что я невольно обратилась в слух,
Великолепный галльский Сирано,
Сплетай в силки хвастливые романы,
Стекает в золоченые стаканы
Холодное прозрачное вино.
Твоя Мадлен сегодня далеко,
Расхваливай любовь чужой подруге
Пока вино не вылакали слуги,
В измятых травах стынет молоко
И мед по капле пробует пастух,
Не замечая ни овец, ни волка...
От ревности моей так мало толку,
Что я безвольно обратилась в слух

Желтеет флагманским корабликом
Листок на прудовом затишье,
И август пробегает яблоком
С неровным грохотом по крыше.

Тот факт, что опускают жалюзи
Отели черногорий-турций,
Не обожжёт такою жалостью,
Как жар календул и настурций.

И облапошенные олухи,
Как Робеспьеры огорода,
Склонили головы подсолнухи
Под гильотину садовода.

А все сангвиники-холерики,
Предчувствуют лихую пору -
Консервы приравняв к истерике,
Закатывают помидоры.

Память… Что она с нами делает,
Ненадолго в себя впустив?
…Пахнет яблоками неспелыми –
Белый-белый родной налив.

Как же здорово было с ветки мне,
Дотянувшись, его сорвать!
Так люблю я минуты редкие,
Где до детства – всего лишь пядь…

И вприпрыжку бегу по саду я
Там, где вишни стоят гурьбой,
Там, где заросли виноградные,
Там, где сладкий малинник мой;

А в низинке, с колодцем рядышком,
Тот клубничный июньский рай,
Что манил ароматной радостью…
Первой – крупную выбирай…

Что ж сегодня меня не радуют
Ананасы и манго вкус?
Только память моя – наградою,
Да уйти я в неё боюсь…

Если ж вдруг побирушкой с паперти
В теремок мой  войдёт хандра -
Вот тогда я спасаюсь в памяти, -
Ей доверившись до утра…

                                                                      

Я свободна, потому что руки пахнут мёдом,
синим виноградом, курагой,
уксусом и солью, нашим домом,
наступающею наконец весной.

…Кто свободней птицы? - и она же
за крыло привязана к земле.
Дело зная, Парка что-то вяжет,
ей известное. А нам, тебе и мне

всё свободней, всё ясней как будто
говорить, молчать. И даже стих -
первая весною незабудка,
голубеющая для двоих.

Здесь с древних времён всё стабильно:
Уж более тысячи лет
Земля «велика и обильна»,
Да только «порядка в ней нет».*

Земли – завались – под пшеницу,
Под овощи и под сады,
Но проще всего за границей
Купить и вина, и еды.

Текли бы молочные реки
В кисельно-мясных берегах...
Загвоздка одна – в человеке:
Нужны перемены в мозгах.

Не только одних ветрогонов  
Земле удаётся рождать,
Но также Платонов, Ньютонов,
Когда осенит благодать.  

Проблема одна с благодатью:
Бегут мудрецы из страны.
Их Запад приемлет в объятья,
Отчизне ж они не нужны.

Здесь с древних времён всё стабильно:
Уж более тысячи лет
Земля «велика и обильна»,
Да только «порядка в ней нет».

*  Из «Повести временных лет»

"Рыжий, рыжий, конопатый..."
Э. Успенский

Кого он больше не взлюбил:
Лопату? Деда?
И с виду, в общем, не дебил….
Никак не въеду…

Козла послали в огород
Срубить капусту.
Меж грядок дедушка - урод
Лежал без чувства.

Старик беззуб был, хром и сед
С войны - с протезом.
(С лихвой хватало этих бед),
К тому ж - нетрезвый…

Козёл был рыж и конопат.
Да мало ль рыжих?
По лавкам семеро козлят.
Им зиму б выжить…

Не выгнать дедушку никак,
Осилить гада…
Но выход есть из тупика:
Лежит лопата.

Понятно: в огороде - вор
С ногой железной.
И рыжий, на расправу скор,
Дедулю треснул…

Тут восхитился бы Эсхил!.
Козлобородый
Урыл беднягу и зарыл
На огороде.

Девочка вишни ела,
Губы в бордовом соке.
Пачкала платье смело,
Тёрла ладошкой ротик.

Девушка в блузе летней,
Губы темнее вишни,
Сколько теперь ей лет-то?
Выросла, но не слишком.

Вишня в сиропе сладком,
Белый пломбир в розетке,
Шпильки у туфель шатки,
Стала совсем кокеткой.

Женщина вишни ела,
Те, что в густом варенье.
Ела, как в детстве, смело,
Чувствуя наслажденье.

Вспомнила ночь в отеле
Где-то, когда-то, с кем-то…
Как у камина грелись,
Пили эспрессо с пенкой.

Вишня была с ликёром,
А шоколад с горчинкой,
Плотные в спальне шторы,
С ню на стене картинка.

Так скоротала вечер,
Молча одна на кухне.
Ночь погасила свечи,
Улиц огни потухли.

Вишня приснилась ночью,
Манят её серёжки.
Вишен хотелось очень,
В соке опять ладошки.

посвящаю  С.Г. )))
__________________________

Над парком желтым чудо-лошадь: одев в лимонные камзолы-
сметает лист хвостом на площадь и льет упрямо дождь рассольный.

Подобен елочной игрушке паук свернувшийся, озябший-
пронзает облака, как сушки  стрелою крана без хозяев,-
в высь поднимает - бронзы старой коня для рыжего парада...
не суждено летать им в паре  веселым потным и нарядным...
чтоб поднимались МИГи в небо, и у сентябрьского причала-
кормили с крыльев теплым хлебом и угощали щедро чаем.

Бег синусоид-сухожильный, шаги,- что  осыпи по скалам...
незримой тропкой журавлиной гнедая лошадь проскакала.

Хрустящим огурцом из бочки -роскошно-смело, стыдно-босо придет - сметая буквы в строчки моя любовь - гнедая ... .  

Осенний дождь - омыл мой старый сад,
И тот весь внешне изменился.
Как будто перед долгим зимним сном,
От пыли летней он отмылся.
Теперь же он уснет до теплых дней,
Могучь, спокоен и ветвист.
Устав от ветра и дождей.
Стряхнет с ветвей пожелклый лист.
Его я напоследок навещу,
Пройдусь по покрывалу из листвы.
Я осенью в саду всегда грущу,
Что не могу уснуть с ним так же до весны.
Качнуться ветром ветки надо мной,
И яблоко мне упадет под ноги.
Так сад прощается со мной,
Здесь наши разойдутся с ним дороги.
То яблоко, я подниму с земли,
И этому подарку буду рад.
Согреет душу мне среди зимы,
Его чудесный, сладкий аромат.

С фигурой мне не повезло:
Во мне нет грации и стати,
Но всем насмешникам  назло
Стремлюсь  красавицею стать я.

В спортзал хожу я каждый день
И  бегаю зимой и летом;
Весьма умеренна в еде,
Все перепробовав диеты.

Но все старания мои,
Наверно, тщетны и напрасны,
Ведь вес мой выиграл бои...
И вот мои надежды гаснут...

Подругу встретила на днях
И в шоке до сих пор от встречи.
Так озадачила меня...
Её дразнили  "плюшкой" вечно.
Ведь в годы школьные она
Была, как говорится, "в теле".
Ну а сегодня  ("Вот те на!?") -
Она стройна, как топ-модели.

- Как ты смогла?  Скажи скорей!
Ты грациозней всех, без спора.
- Секрета нет - всё сельдерей,
Морковь, картошка, помидора...

- По сколько ж их съедала ты?
А как готовила?  Варила?
Ты ж королева красоты!
- Да я всё лето  их растила.

    
Цыплят по осени считают
во время сбора урожая,
Когда тоскующие стаи
встают, прощаясь, на крыло.
Всё было слажено задолго
до первых благостных итогов,
когда капель, вздохнув, умолкла...
В ответ на первое тепло,
на почву, к таинству готовой
любовью, негой, тихим словом,
нарочно или бестолково
упало доброе зерно.
Замкнувшись коконом в пространстве,        
в процессе странном и прекрасном,
в уверенно-бездумном трансе
смешались две судьбы в одной,
весенним солнышком согретой...
Созрев, глотая спелость лета,
тяжёлым даром гибких веток –
Весны весомая мечта! –
склонилась нежно и упруго,
замкнув собой цикличность круга,
Итог костяшками отстукав,
Цыплят под осень сосчитав.

        

*Эмалированный таз - больше плиты.
Я начинаю варить сливовое варенье...
Надо мешать. Меня отвлекают мечты,
пчёлы и чьё-то дурацкое пение...
Сливы прыгают, лопаются на потолке:
мне кажется - сверху кого-то "мочат"...
Крышки с резиновыми бубликами на столе
подпрыгивают, и хлюпают - будто хохочут.
Нет, это варится не чернослив, а я -
в старой большой эмалированной ванне.
Как же был, чёрт возьми, счастлив я
без этих кислых синюшных созданий!*