ВСЕ СМЕШАЛОСЬ В ДОМЕ...
Пьеса в трех действиях
с эпилогом
Нью-Йорк
1 9 9 7
Моим дорогим старикам
п о с в я щ а ю
Все смешалось в доме...
Пьеса в 3-х действиях
с эпилогом
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ляля - грузная медлительная женщина под
шестьдесят лет. На вопросы отвечает не
сразу. Флегма. Вечно ходит в одном и том же
просторном темном платье. Дети называют ее
Лялей, хотя настоящее ее имя Саломея.
Изя Рогов - муж Ляли. Под семьдесят. Среднего роста,
сухощавый, подтянутый. Главное его дело -
наука, ради которой он готов эксплуатировать всех и вся. На втором месте - женщины.
Быстрая, нервная, язвительная речь.
Лия низкорослая старушка 80 лет, мать Ляли.
Соломоновна - Эмоциональная, волевая, упрямая. Говорит
громко, но в этом не отдает себе отчета, как и
в своих командирских наклонностях.
Давид высокий, лысый старик 90 лет. Ходит
Львович - медленно, шаркая ногами, сутулясь. Большей
частью тих и ровен.
Борис - старший сын Ляли и Изи Роговых.
Интересный тридцатипятилетний мужчина,
прикованный к инвалидной коляске.
Говорит медленно, веско.
Левка - Тридцатилетний брат Бориса. Развязен, груб,
хотя не глуп. Большой жизненный аппетит.
Высокая гибкая фигура, самцовая сила бьет
через край.
Женя - жена Бориса. Рыжеволосая, фигуристая,
любящая жизнь и себя в ней. Бестия, не
подозревающая об этом.
Додик - высокий, черноволосый и кучерявый молодой
человек под тридцать. Поглощен внешним
течением жизни.
Ника - грустная, в меру горбоносая дева на пороге
своих тридцати. Сутулится. Когда вспоминает
об осанке, то придает своему торсу
неестественную позу. Разрывается между
страхом остаться в старых девах и неприятием
пошлости брака без любви.
Вера - мать Ники. Очень нервная женщина с
апломбом. Вдова. Любит яркие украшения.
Поучает всех, кто под руку попадет.
Анжела - высокая яркая темноволосая женщина лет
пятидесяти.
Ашот - муж Анжелы, шестидесяти лет. Несмотря на
пришибленность обстоятельствами, держится
с преувеличенным чувством достоинства.
Говорит басом.
Альберт - сын Анжелы и Ашота, двадцати лет.
Порывист.
Тофик - мужчина шестидесяти пяти лет, рыхлый
внешне, но неугомонный внутренне.
Мужчина
и женщина - будущие жильцы.
Голоса погромщиков, рев уличной толпы.
Действие происходит в Баку в декабре 1989 - январе 1990 гг.
Эпилог - в июле 1990 г.
ДЕЙСТВИЕ 1
СЦЕНА 1
Начало декабря 1989 г. Начало седьмого вечера
Однокомнатная квартира холостяка:
диван, журнальный столик, два стула, телевизор.
Додик и Женя одеваются. Додик любуется ею.
Движения его замедляются. Женя торопится.
Додик подходит к ней, обнимает, целует.
Она отвечает на поцелуй.
Женя. Самое ужасное, что мне не стыдно. Я чудовище.
Додик. Ты просто женщина, woman in love.
Женя. Да, но замужняя женщина. Если бы мне кто-то сказал, что я способна на такое, я б не поверила. Но я не представляла, что могу так втюриться, так беспросветно, по-сумасшедшему, так... Я помню, одна мысль о тебе, когда я вижу твое лицо и думаю, что ты можешь меня поцеловать - и у меня все замирает, и так тепло делается, и так чудно...
Додик. Ну, ты даешь!
Женя. Клянусь! (Целуются) Все-все-все... Я побежала!
Додик. Опять эта спешка... Когда ж увидимся?
Женя. Не знаю, как получится. Он же не может без меня. То одно, то другое. Всегда на подхвате.
Додик. А мать на что, бабка?
Женя. Так я ж жена.
Додик. (Ероша ей волосы) Жена-прожжена. Изменщица ты.
Женя. (Сердито) Еще раз так скажешь... Лицемер! Все мужчины...
Додик. Кто это “все”? У тебя еще кто-то был? (Испытующе смотрит на Женю) Ладно, не злись. (Обнимает Женю) Ты ведьма... Я опять тебя хочу. Останься!
Женя. (Отстраняя Додика) Ну как я могу?
Додик. (Вновь обнимая ее) Ну давай еще. Я тебя знаю... Ты всегда хочешь...
Женя. Я не думала, что такое бывает. Стоит тебе тронуть меня, обнять - и огонь по жилам... Может, у меня бешенство какое?
Додик. Немазаное-сухое! Ты нормальная женщина, и тебе хочется жизни, радости. Что здесь странного?
Женя. Он любит меня.
Додик. (Отстраняя ее и нервно расхаживая по комнате) Отчего ж ему не любить? Охмурил такую кралю и теперь наслаждается. Каждый б любил! Но ты-то что? Ты о себе подумай!
Женя. Что мне делать? (Подкрашивает губы, глядя в маленькое зеркальце) Я, хоть убей, ничего не могу придумать!
Додик. Тебя, значит, так устраивает!
Женя. Конечно, нет! (Всплескивает руками и роняет зеркальце. Лихорадочно его поднимает и разглядывает) Слава Богу, не разбилось!
Додик. (Подходит к Жене, резко берет за плечи. Женя хмурится) Ну, в глаза мне! Ты любишь его?
Женя. Мне его жаль... Ты представляешь, что с ним будет, если он узнает? Он же с ума сойдет! Это все равно, что кислородную подушку отнять у больного... Ему одному может стать так невыносимо, что он.... Я боюсь за него... Ты его не знаешь...
Додик. Смею тебя уверить, что и ты его не знаешь. Никто никого не знает. Ты и себя не знаешь. Вот, ты сама не ожидала от себя, что сможешь так влюбиться. А так хорошо? Чтоб я каждую ночь метался здесь один, как зверь в клетке, думал о тебе, вспоминал твое мраморное тело с голубыми прожилками и знал, что в эту самую минуту, может быть, ты ему отдаешься... Это нормально, по-твоему?!
Женя. Нет, ты не понимаешь... Ты не знаешь, каково это прожить с человеком бок о бок восемь лет, знать его вкусы, привычки, чего он любит, чего терпеть не может, на каком боку спит, изучить его, вызубрить наизуть, срастись с ним...
Додик. (Возмущенно) Срастись!
Женя. Да, срастись! Каково мне теперь отбросить его как ненужную вещь, когда он, сам понимаешь, в каком положении...
Додик. (Угрюмо) Ты его любишь...
Женя. Да нет же, тут другое... Ты думаешь, мне легко? Я тебя все время вижу!
Додик. Особенно, когда он заваливает тебя на постель, а ты и рада стараться!.. Ненасытная!..
Женя. (Каменея) Если ты не прекратишь, я сейчас же уйду! Навсегда!
Додик. Так-то ты меня любишь?
Женя. Да, люблю, люблю, жить не могу без тебя! Но что мне делать?
Додик. Что делать? Уйти ко мне. С концами.
Женя. Ты не знаешь, как ему бывает плохо, как он кричит ночами... Кто я буду после этого? Последняя...
Додик. А так ты кто? Ты обманываешь, лжешь...
Женя. Это ужасно, ужасно...
Додик. Думаешь, он один без тебя пропадет? Найдет себе какую-нибудь... дуру!
Женя. Он же инвалид. Кому он нужен?
Додик. Найдутся желающие, не беспокойся. На каждый роток найдется платок.
Женя. Я не знаю, что тебе и сказать. Хожу, как полоумная, в каком-то трансе... На работе боюсь в твою сторону глянуть - вдруг выдам себя.
Додик. Ты думаешь, люди - идиоты? Когда-нибудь догадаются, если уже не догадались...
Женя. (Тревожно) Ты что-то знаешь?
Додик. Да вот хотя бы вчера эта крыса Панферова хмыкнула, когда мы спускались по лестнице.
Женя. Какой ужас! (Прикладывая руки к щекам) Меня аж в жар бросило!
Додик. Не мудрено. Мне тоже стало не по себе. В общем, решай. Пора уже. Или...
Женя. Что “или”?
Додик. ...Или! Или мы расстаемся. Я не хочу тебя делить. Хоть ты и роскошная женщина, я не хочу подъедать объедки с барского стола. Эти свидания на час... Каждую минуту ждать, что ты сорвешься и убежишь, оставив помаду или расческу, или еще чего-нибудь, как ты всегда оставляешь.
Женя. Я тебя поняла. Я подумаю, я обещаю. (Целует его в щеку) Но сейчас я пошла. Я просто не могу... (Смотрит на часы) Господи, уже без четверти семь! (Поворачивается и направляется к двери)
Додик. Постой! (Догоняет ее и целует в губы. Затем отталкивает) Иди!
Женя, схватив сумочку и забыв на столе щетку для волос, убегает.
Додик поднимает щетку и устремляется за порог.
Потом возвращается с щеткой в руках.
Рассеянно опускается на диван.
Затемнение
СЦЕНА 2
Вечером того же дня.
Комната в квартире Бронов, где живут также Борис и Женя.
Массивная темная мебель: книжный шкаф с заcтекленными дверцами, полный старых книг, черный рояль с красивой бронзовой лампой, коричневый горбатый диван. Массивный широкий стол
в окружении стульев того же стиля. В углу - холодильник.
В глубине комнаты - камин. На тумбочке - телефон.
За столом в инвалидной коляске сидит Борис.
Запрокинув голову, он слушает, как Ника играет Шопена на рояле. Музыка замолкает. Долгая пауза.
Борис. Чудесно! (Высокопарно) “Шопена траурная фраза вплывает, как больной орел”.
Ника. Ты когда-нибудь слышал Горовца?
Борис. Эмиля?
Ника. Нет, Владимира. Американского пианиста. Это нечто сверх моего понимания. Вот где небесные рулады...
Борис. Для меня что твоя игра, что Горовец - я не различаю исполнителей.
Ника. Это тебе только кажется... Есть все же разница между учительницей музыки и гением.
Борис. Любишь Шопена?
Ника. А как его можно не любить? Но он-то каков? Что он нашел в Жорж Занд? Она мне представляется грубой и яркой, а он весь акварельный.
Борис. А ты ее читала?
Ника. Не читала и не хочется, честно говоря. Не интересует.
Борис. В музыке ты, конечно, поклонница романтизма.
Ника. Откуда ты знаешь?
Борис. На лбу у тебя написано.
Ника. Не только в музыке, но и в жизни, но и в поэзии.
Это вечное течение, которое не может исчезнуть, не взирая на любую моду.
Борис. Все это прекрасно, но...
Ника. Ты хочешь сказать, что романтики ничего не понимают в жизни? Вовсе нет! Они знают, что жизнь - это грязь, но и не только грязь. Иначе зачем жить?
Борис. Возвышенные речи...
Ника. Но ты же не твой братец. Тебя они разве удивляют?
Борис. А что мой братец?
Ника. Он вечно меня задевает. Чего он хочет?
Борис. Может, ты ему нравишься.
Ника. Боже упаси!
Борис. А что? Он видный парень и не глуп.
Ника. Но ведь это еще не все! Ты не обидишься?
Борис. Валяй.
Ника. Мне он кажется пустоватым. И грубым.
Борис. Чего же ты хочешь от будущего светила гинекологии?
Ника. И профессию себе выбрал подходящую.
Борис. Ба! Я и не знал, что ты язва. (Пауза) Не обижайся, это я сболтнул. Ты хороший человек, и даже очень.
Ника. (Вспыхнув) Ты правда так считаешь?
В комнату входит Женя в пальто.
В руках у нее большой конверт.
Она двигается медленно, как будто в оцепенении.
Борис. Сегодня что стряслось? Опять по магазинам шаталась? Я тут уже подыхаю без тебя! Мне перевязку уже час как... Кстати, у нас гостья. Да что с тобой?
Женя. Здравствуй, Никуля! Вот, гляди. (Протягивает Борису конверт)
Борис. (Выхватывает у нее конверт из рук и жадно вглядывется в него) Вот это да! Наконец-то! Открой. Где ножницы? Ножницы!
Подъезжает к книжному шкафу и лихорадочно обшаривает полки. Женя мечется по комнате в поисках ножниц,
выбегает из комнаты и тут же вбегает с ножницами в руках,
протягивает их Борису.
Женя. Ух, ты мне чуть руку не оторвал!
Борис пытается разрезать конверт ножницами,
но лицо его искажается гримасой боли.
Он передает ножницы Жене.
Борис. Режь, не томи! Быстрее!
Женя разрезает конверт и достает бумаги из него.
Борис выхватывает их, торжественно декламирует:
- Брон Лия Соломоновна
- Брон Давид Львович
- Рогов Израиль Ефимович
- Рогова Саломея Давидовна
- Рогов Борис Израилевич
- Рогова Евгения Владимировна
- Рогов Лев Израилевич
Все! 5 февраля 11:30. В Американское посольство в Москву на интервью! Слава тебе, Господи!
Женя. (Растерянно) Боже мой!
Борис. (Испытующе) Ты не рада?
Женя. Все как-то неожиданно...
Борис. Ничего себе неожиданно! Я ждал этого события год, а, точнее, всю жизнь, как начал что-то соображать. Ника, а ты что молчишь?
Ника. (Отсутствуюшим тоном) Поздравляю.
Борис. Да вы что, сдвинулись? В Америку едем! Отлично! Победа! (Он крайне возбужден, говорит громко, размахивая руками)
Женя. (Не раздевая пальто, садится на диван) У меня голова идет кругом...
Борис. Еще бы! Свершилось! Через год мы в Америке! Женька, ты представляешь, увидеть все своими глазами и Эмпайр Стейт Билдинг, и Статую Свободы, и океан! Сегодня же будем звонить...
Женя. (Недовольным тоном) Куда?
Борис. Да Фире, маминой тетке, в Нью-Йорк. (Пауза) Ты готова к перевязке? Что сидишь, как неживая? Раздевайся, мой руки, я тебя жду. Ника, не уходи, мы скоро. (Уезжает на коляске в соседнюю комнату. Женя выбегает из комнаты, а затем вбегает в комнату за ним, уже без плаща.) Ай, мать твою, ты не можешь полегче? (Стонет. Лицо Ники кривится, как от боли. В комнату на всех парах влетает Левка. Увидев Нику, застывает, как в игре “Замри”.)
Левка. О, кого я вижу! Что-то ты к нам зачастила...
Ника. Ты против?
Левка. Отчего же... Всегда рады... Как поживаем?
Ника. Все в порядке.
Левка. Что-то не верится. (Вглядываясь Нике в глаза) Лицо у тебя, словно с похорон. Да в чем дело? Ну-ка улыбнись!
Ника. Что ты от меня хочешь? (Отворачивается) Я сейчас пойду.
Левка. Нет, ты постой. Что-то тут не так... Где Борька?
Ника. Они в спальне. Там перевязка идет.
Левка. Так... (Обшаривая глазами комнату) А это что за конверт? Интервью? (Ника молча кивает. Левка вытаскивает письмо. Читает про себя.) Понятно... Поэтому ты и сидишь такая, что вот-вот разревешься. По моему братцу сохнешь?
Ника. (Вспыхнув) С ума сошел!
Левка. Сохнешь-сохнешь. Старая любовь, со школы еще... Готова была портфель за ним носить. Как же! Краса и гордость школы, золотой медалист, висит на Доске Почета!
Ника. Твоя ирония здесь не уместна. Ты прекрасно знаешь, что твой брат очень способный, одаренный человек. Призер городских математических олимпиад, что только ему не пророчили! Красный диплом... Если б не эта проклятая болезнь...
Левка. Согласен. Пусть мой брат талант, гений, кто угодно! Но - должен тебя разочаровать - ты ему вовсе не нужна. Он без своей Женечки-женушки драгоценной шагу ступить не может. Впрочем, и с ней тоже... К тому же я знаю вкус моего брата на женщин. Женька именно то, что ему нужно. Кровь с молоком!
Ника. Может, молоко с кровью?
Левка. А ты злая... (Пауза) Это в тебе сексуальная неудовлетворенность говорит... Я как врач говорю. Будущий. Так и замариноваться недолго.
Ника. Я ухожу. Передай, пожалуйста, Борису, что Канта в нашей библиотеке нет, но мне обещал один знакомый мальчик.
Левка. Уже и мальчик появился? Поздравляю! Несовершеннолетний?
Ника. Это мой ученик! Как тебе не стыдно!
Левка. В самый раз. Свеженький огурчик.
Ника. У меня от твоей пошлости уши вянут. И как тебе не надоест? (Поворачивается к двери) Я ухожу. До свиданья!
Левка. Постой! (Одним прыжком оказывается рядом с ней, хватает ее за рукав) Мне надо с тобой поговорить.
Ника. О чем? Ну о чем нам говорить? У нас нет общих тем, общих интересов. Более того, ты мне действуешь на нервы, да и я тебе тоже.
Левка. Я в самом деле тебе действую на нервы?
Ника. А ты не заметил?
Левка. И тем не менее мне надо с тобой поговорить.
Ника. Боже мой, о чем?
Левка. А вот узнаешь... Но не здесь. Когда мы с тобой увидимся?
Ника. Ты что, мне свидание назначаешь? Делать мне нечего!
Левка. Дура!
Ника. От дурака слышу!
Левка. Слушай, что ты о себе воображаешь? Принца ждешь? Или мой братец тебе голову одурманил? Мечтаешь Женьку в постели заменить? Слабо тебе!
Ника размахивается, чтобы ударить Левку по лицу.
Он перехватывает ее руку. Короткая схватка, в результате которой она оказывется в его объятиях. Левка ее целует.
В проеме двери появляется Борис.
Борис. Браво, Киса, что значит школа! (Ника вырывается из рук Левки и убегае) Ты чего смутил девку?
Левка. С чего-то же надо начинать. Сколько я могу ходить вокруг нее, как кот, а она, дурная, ничего не замечает.
Борис. Ты ее не понимаешь. Это твоя дуроломная политика. Прижать бабу - и думать, что твоя. Она девушка интеллигентная, тонкая. Надо знать, как с ней говорить. А ты полез, как на медведя.
Левка. Вот ты ей мозги запудрил со своим подходом: книги, музыка и т.д. и т.п. То-то она сегодня не в духах, как узнала, что ты уезжаешь.
Борис. Тебе померещилось. (Громко) Женька-а-а! Где ты?
Пауза.
Левка. А бабка знает про интервью?
Борис. Какой! Мы только что узнали.
Левка. Представляю, как всполошится. А дед?
Борис. Заваруха впереди. Женька-а-а!
Женя. (Появляясь в дверях) Ни днем ни ночью...
Борис. Сообрази чего-нибудь на стол. Брательник как-никак.
Женя. Легко сказать “сообрази”.
Копошиться в холодильнике и выкладываеть еду на стол.
Входит Лия Соломоновна.
Лия Соломоновна. Левушка!
Левка. Здесь я, баба.
Лия Соломоновна. Давненько я тебя на видела.
Левка. Целых два дня.
Лия Соломоновна. (Вплотную подходя к Лвке и вглядываясь в него) Как ты, голубчик, чего не заходишь? Давно пришел?
Левка. Да уж с полчаса...
Лия Соломоновна. Наверно, голодный. Будешь котлетки свеженькие?
Левка. Баб, я только что из дома. Отобедал.
Лия Соломоновна. И что ты ел?
Левка. Какое это играет значение? Тут дела поважнее...
Лия Соломоновна. Опять вляпался в историю? Очередная авантюра?
Левка. Нет, тут серьезнее... (Борису, шепотом) Сказать?
Лия Соломоновна. Что случилось? О чем вы шепчетесь?
Борис. (Левке) Все равно придется. (Лии Соломоновне) Баба, тут вот какое дело. Приглашение пришло. На интервью, в посольство, в Москву. Всех вызывают.
Лия Соломоновна. Еще чего не хватало! Вас вызывают - вы и езжайте. Нас оставьте в покое. В Америке нас не видели!
Дайте старому барахлу доскрипеть уж здесь.
Борис. Баба, ну что ты несешь? Кто вас одних оставит? надо собираться. В январе надо быть там.
Лия Соломоновна. (Раздражаясь) Да не поеду я никуда! Как я с дедом больным двинусь? Он же еле ходит! Два приступа было за месяц!
Борис. Только не надо вот так, с ходу. Еще есть время, еще мы все обсудим.
Лия Соломоновна. И зачем вы все это затеяли? Как я могу? Бросить наши святые могилы, тащить старого деда... Здесь жили - здесь и помрем. Даже и слышать не хочу!
Борис. (Распаляясь) Ну это мы еще увидим! Ты что, не хочешь счастья для своих детей и внуков?
Лия Соломоновна. Я? Не хочу счастья? Да как ты... Я вас вынянчила, за вас душа и днем и ночью болит, а ты мне... Да как у тебя язык поворачивается!
Левка. Баб, да не гневайся ты! Ты уж у нас герой, все знают.
Лия Соломоновна. (Глядя на стол) Что это? Ты есть здесь собрался?
Борис. Что ли я брата своего угостить не могу?
Лия Соломоновна. Если ты это называешь угощением. Консервами питаться... Я сейчас борща наварила. Хочешь свеженького? И тебе, Боря, не мешало бы. Левушка, иди за мной, кастрюлю притащишь.
Левка. (Козыряя) Слушаюсь, товарищ командир. (Отправляется строевым шагом вслед за бабкой на кухню)
Женя. Опять камни в мой огород... Как будто у меня есть время на борщи...
Борис. Не бери в голову. Для нее еда - святое, ты же знаешь.
Женя. Еда - святое, постель - святое, внуки - святые, могилы - святые, одна я грешница!
Борис. (Шутливо) Одари меня греховным поцелуем. (Женя целует его в щеку) Эх, ты, разве я так тебя учил целоваться? (Притягивает Женю к себе на колени и целует в губы. Женя отворачивается) Вот так-то лучше!
Левка с кастрюлей заходит в комнату.
Женя сокакивает с колен Бориса и выбегает из комнаты.
Левка. Ну и денек сегодня! То ты, то я. Как сговорились.
Борис. Да! (Потягиваясь) Женщины! Как твоя практика?
Левка. Насмотрелся я на них... Боюсь, как бы в импотента не превратиться.
Борис. Не превратишься, не боись! Наши кровя горячие! Вон, у отца спроси.
Левка. Лучше у деда!
Борис. Ты скажешь... (Пауза) Подумай лучше, что со стариками делать будем?
Левка. В охапку их - и в самолет!
Борис. Так ведь не чурки. Придется Лялю натравить на них. Ты уж проведи с ними подготовительную работу, не подкачай.
Левка. Волну не поднимай. Будь спок. Пока! (Выходит из комнаты)
Затемнение
СЦЕНА 3
Вечером следующего дня.
Комната Додика. Додик сидит в кресле и курит.
Звонок в дверь. Додик идет открывать. Входит Женя.
Додик. Ты что, радость моя? На тебе лица нет! (Помогает Жене снять плащ, обнимает, целует)
Женя. (Вырываясь) Нет-нет-нет!
Додик. В чем дело?
Женя. Мне надо тебе сказать...
Додик. Потом, потом, все разговоры потом. Я так хочу тебя...
Женя. Я не в состоянии. Я не могу!
Додик. Что, уже?
Женя. Да нет. Послушай, сядь, пожалуйста на стул! (Настойчиво усаживает Додика) У меня новость.
Додик. Плохая?
Женя. Наверное.
Додик. Так и знал, как чуял! Что, ты ему все рассказала?
Женя. Мы уезжаем.
Додик. Кто “мы”?
Женя. Ну, мы все. Приглашение пришло на интервью.
Пятого февраля вся роговская семья должна быть в Москве.
Додик. В Штаты? Вы подавали? Ты мне не говорила...
Женя. Не хотела тебя огорчать.
Додик. Рано или поздно все вылезает наружу. (Пауза) Так сейчас же не пускают без родни.
Женя. У моей свекрови там тетка, то есть сестра Бориной бабки.
Додик. И ты хочешь ехать?
Женя. И хочу и не хочу. Раньше хотела. А теперь - вот ты. Не хочу тебя бросать.
Додик. И не бросай! Кто тебя может заставить? Я ж говорил, что пора с этим покончить. Переходи ко мне. С концами!
Женя. Мне страшно... (Пауза) Может, я поеду, а ты ко мне приедешь, а?
Додик. Кто я такой, чтоб к тебе приехать по приглашению. А если не пустят?
Женя. Но здесь же невозможно оставаться. Жрать нечего, на улицах черт-те что творится, национальный психоз! Беспросвет!
Додик. Согласен. Едем в Израиль. Едешь?
Женя. Как я могу?
Додик. (Зло) Каком кверху!
Женя. Я не смогу ему признаться... И потом... Америка лучше, чем Израиль. Там нет войны с арабами, там больше возможностей устроиться: огромная страна, не то, что эта фитюлька. И что я буду делать в Израиле? Чужая страна для меня и для моих детей.
Додик. Скажите, какая предусмотрительность! Уже и детей приплела. А на меня тебе плевать? Значит, остаешься с ним?
Женя. Я не знаю, я уже ничего не соображаю, я просто обалдеваю от всего.
Додик. Послушай, и в Израиле люди работают, и никто с голоду там не помер. А что касается войны, ты сама письма читала оттуда и знаешь, что дети вечерами спокойно гуляют, не то, что в твоем преступном Нью-Йорке.
Женя. Уже моем!
Додик. Ты же туда рвешься!
Женя. Я не рвусь. Я просто теряю голову... Что мне делать?
Додик. Я знаю.
Женя. Но не все.
Додик. Ну-ну-ну, договаривай.
Женя. А то, что я беременна. (Пауза) Я ничего не могла понять... Потом смотрю... Вчера проверилась и - точно, подзалетела.
Додик. Чей ребенок? (Поднимает ее подбородок и зглядывает в глаза) Мой? (Женя вырывается, садится на диван, плачет) Ты по-прежнему спала с ним... А мне врала...
Женя. Я не знаю. Я, правда, не знаю!
Додик. Врешь! Все ты знаешь! Восемь лет вы жили. Почему без детей?
Женя. Это я, лечилась, не могла забеременеть.
Додик. По чьей вине? (Пауза) Теперь вылечилась. Поздравляю! Он знает?
Женя. Нет еще.
Додик. И не говори. Его ребенок или нет - не суть важно. Ты для меня - главное.
Женя. Что вы все в меня вцепились? Зачем я вам сдалась?
Додик. (Садясь на корточки перед ней) Ты сама не понимаешь, какая ты шикарная женщина. И как мне хорошо с тобой, только когда ты милая, веселая, а не когда мрачная, как сейчас. (Обнимает ее) Мы будем вместе, не плачь. Мы поедем в Израиль... У нас будут дети... Мы будем работать... Нам будет хорошо... Мы увидим Стену Плача... (Женя заливается слезами)
Затемнение
ДЕЙСТВИЕ 2
СЦЕНА 1
Через несколько дней.
Гостиная, она же столовая в квартире Бронов.
Горит камин. Завывает ветер. Голые ветви клена бьются в окно.
На подоконнике горит ханукальная свеча.
За столом сидит Борис в кипе, пишет. Левка лежит на диване.
Женя, Лия Соломновна и Ляля накрывают на стол.
Ляля. Что-то Изя задерживается...
Левка. Да не придет он! Кто вы такие, чтобы его величество тратило на вас время.
Ляля. Ему все равно надо забрать папины переводы.
Левка. А, тогда другое дело.
Ляля. (Лие Соломоновне) Как папа?
Лия Соломоновна. Да все по-старому. Сердце еле слышно. Я сегодня его прослушивала - очень неважно.
Звонок в дверь. Женя идет открывать. Входит Изя.
Изя. Привет! (Разрозненные приветствия в ответ. Изя, обращаясь к Левке) Может, вы поднимете свою задницу с дивана? Сделаете такое одолжение? Все же отец пришел!
Левка. Могу. (Нехотя поднимается) Приветствую вас, сэр!
Изя. (Прислоняется к камину и потирая руки) А где дед? Де-ед! (Шаркая ногами, в комнату входит Давид Львович) Задание выполнил?
Давид Львович. Выполнил, выполнил... (Протягивает Изе пачку листов)
Изя. Отлично! (Хлопает его по плечу) Ты, дед, молоток!
Давид Львович. Рады стараться, ваше благородие!
Лия Соломоновна. Помнится, лет десять назад ты своего тестя называл “Давид Львович”, а теперь только и слышу “дед” да “дед”.
Изя. Лет десять назад мы с вами были на “вы”. Теперь вы мне тыкаете почему-то. Махнемся обратно?
Ляля. Да хватит вам... Важнее темы не нашли... Изя,
садись к столу.
Изя. А что за праздник?
Ляля. Ханука.
Изя. А что едят на хануку?
Лия Соломоновна. Что Бог пошлет.
Изя. Ба, и вино! “Кюрдамир”! Кто приволок?
Левка. Не ты.
Изя. (Угрожающе) Ты мне поогрызайся еще!..
Все рассаживаются. Раскладывают еду на тарелки,
Левка разливает вино.
Лия Соломоновна. Дедушке не надо, не наливай ему.
Давид Львович. Или я уже не человек?
Левка. Символически. (Наливает вино деду. Пробует форшмак)
Баба, какой форшмак! Ты гений кулинарии!
Ляля. И правда, мама, потрясающе вкусно.
Лия Соломоновна. Кушайте, кушайте, на здоровье.
Изя. (На мгновение оторвавшись от еды) Ну что, лыхаем, бояре? За что будем пить?
Лия Соломоновна. За нахэс.
Изя. За нахэс так за нахэс.
Все чокаются и пьют.
Левка. А в честь чего - ханука?
Борис. В честь того, святая простота, что евреи боролись с сирийцами, но не теперешними, а с сирийскими греками, которые насаждали язычество. Маккавеи, слышал о таких, возглавили борьбу.
Левка. А что значит “маккавеи”?
Борис. Их так назвали по имени отца, священника, Иосифа бен Маттатиягу, который вместе с сыновьями, как говорится, ушел в подполье и стал бороться с греками. И евреи-таки победили! Они отвоевали храм, но у них не было масла, чтоб освятить этот храм. Как вдруг нашлась какая-то завалявшаяся бутылочка с оливковым маслом, и они смогли зажечь свечу, чтоб отпраздновать победу. Так вот, этой бутылочки, как говорит предание, хватило на восемь дней, и за это время евреи смогли приготовить новое чистое оливковое масло. Так что хануку празднуют и в честь победы, и в честь чуда этой бутылочки, в существование которой мне что-то слабо верится. Но, так или иначе...
Лия Соломоновна. Это еврейский праздник. Мои родители всегда его справляли. У нас, детей, были ханукальные волчки, и нам давали деньги: “ханука гелт”.
Левка. А нам? Почему нам никто не дает денег?
Изя. Тоже мне деточка нашелся!
Ляля. Он прав. Сейчас, сына. (Встает, идет к сумочке, лежащей на диване, копается в ней и дает деньги Жене, Борису и Левке) Вот вам, дети, на счастье.
Женя. Спасибо, Саломея Давидовна.
Левка. Ляля, я пошутил... Ну, спасибо!
Борис. Если б всегда твои шутки были такими удачными... (Телефонный звонок. Борис берет трубку) Слушаю! Ну, говорите! Да-да, узнал, Додик. Приветствую! Как дела? Поздравляю! Как “с чем”? Ханука сегодня. Плохой ты еврей... Да, конечно. Это срочно? Сегодня, сам понимаешь... А что стряслось? (Пауза. Помрачнев) В самый раз. До завтра!
Ляля. Кто это?
Борис. Додик, с Женькиной работы. (Обращаясь к Жене) Ты не знаешь, что у него за дело?
Женя. Дело?
Борис. Да, дело, дело, я же ясно сказал.
Женя. Откуда я знаю?
Борис. Ну, не знаешь, так и молчи.
Женя. Я и молчу.
Борис. Завтра узнаешь.
Женя. (Дрогнувшим голосом) Завтра?
Борис. Давайте переменим пластинку. (Поворачиваясь в сторону Лии Соломоновны) Так что, баба, поедем? У англичан “быть или не быть”, у русских “кто виноват?” и “что делать?”, а у евреев “ехать или не ехать?”
Лия Соломоновна. Я никого не держу. Вы молодые - езжайте. А нас оставьте здесь здесь помирать.
Давид Львович. Кто уезжает?
Лия Соломоновна. Да вот, молодые хотят в Америку ехать. А нас пусть здесь оставят, верно, Давид? Мы свое отжили...
Давид Львович. Ну да, ну да...
Ляля. Мама, это не разговор. Никто тебя здесь не оставит. Ты поедешь, и папа поедет.
Лия Соломоновна. Не делай мне дыру в голове. Даже и не уговаривайте! Не тронусь с места!
Изя. Опять двадцать пять! (Достает сигарету, хлопает себя по карманам в поисках спичек, не находит, озирается, подходит к свечке и хочет прикурить от нее)
Лия Соломоновна. (Укоризненно) Изя!
Изя. Что? Ах, очень извиняюсь, я оскорбляю религиозные чувства... Я пошел. (Выходит из комнаты)
Ляля. Нам давно надо было уехать, еще в семидесятых, когда я была моложе и Боря не был болен. Я, если хочешь знать, из-за тебя и из-за отца осталась. И, наверное, сделала ошибку.
Лия Соломоновна. Ну и уехала бы. Как-нибудь бы прожили без вас. Слава Богу, соседи есть.
Борис. Сегодня одни соседи, завтра другие. Они что, обязались здесь жить? Александра Ивановна - прекрасная женщина, но уедет она к сыну в Саратов, а Нонна - уже в Ереване, и кто останется - Тофик твой?
Ляля. Да и вообще, при чем здесь соседи? Соседи за вами будут ухаживать, если вам плохо? О чем ты говоришь! Ты в состоянии сама убрать квартиру? Сходить на базар? Я к тебе каждый день бегаю... Зачем? От нечего делать? Ты просто этого не ценишь...
Лия Соломоновна. Очень даже ценю. Спасибо тебе, доченька (Встает из-за стола и демонстративно кланяется Ляле).
Ляля. При чем здесь твое “спасибо”? Я тебя не ради себя, ради сына прошу. Боре там помогут, как нигде. (Пауза) Какая я дура была двадцать лет назад, какая дура! Ведь он был бы здоров сейчас. Я ничего не понимала.
Лия Соломоновна. Что ты от меня хочешь? Да ты отца спроси, он поедет? (Обращаясь к Давиду Львовичу) Давидик, ты слышал, дети собрались в Америку.
Борис. С вами соберешься.
Лия Соломоновна. (Продолжая) Хочешь с ними?
Давид Львович. Не нужна мне ваша Америка. Куда я просил - ты меня не пустила.
Ляля. (В сторону, в пол-голоса Борису) Его она спрашивает. Эти прозрачные хитрости....
Борис. (Ляле) Да о чем говорить... Когда ей что втемяшится - она никого не спрашивает.
Левка. Баба, куда ты деда не пустила?
Давид Львович. В Кременчуг съездить. Там в сорок первом погибли все мои родные. Там мать моя похоронена.
Лия Соломоновна. И правильно сделала, что не пустила. И зачем бы ты поехал, сердце надрывать? Нет там ничего, никаких могил, ни памятников, ничего!
Борис. Кроме сплошного антисемитского духа.
Лия Соломоновна. Как он этого не понимает!
Давид Львович. Я бы посмотрел на родные места, где прошли мои детство и юность...
Лия Соломоновна. А потом бы тебя с сердечным приступом отвезли в больницу. Тебе это надо?
Ляля. Мама, бекицер, ша. Зачем ворошить прошлое?
Давид Львович. Никогда тебе этого не прощу, что ты меня не пустила на могилы родителей. Умирать буду - не прощу! Это грех, это грех великий - могилу матери забыть.
Лия Соломоновна. Год майненцикер! За что мне эта пытка?! Всю жизнь за ним хожу, как за дитем - и вот тебе благодарность. Хватит меня терзать, а не то я подохну на твоих глазах - и будешь доволен!
Ляля. Папа, не надо. Ты же видишь, как мама нервничает. Твоя мать жива в тебе...
Изя. (Возвращаясь и садясь за стол) Что за дом? Поесть спокойно не дадут... (Накладывает себе в тарелку)
Борис. Деда, давай оставь бабу в покое, сейчас совсем о другом речь.
Давид Львович. О другом вы говорите, а моя жизнь - там.
Ляля. Да ты живой еще, папа, и слава Богу! Что о могилах говорить? Пускай они там спокойно лежат. Давайте выпьем за помин их души. (Все молча выпивают вино) Папа, мальчики мои ехать хотят. Я должна им помочь.
Давид Львович. И помоги. Езжай.
Ляля. Это не разговор. Я ж не поеду без вас. Если я двадцать лет назад без вас не поехала, когда вы были крепкие и могли без меня обойтись, то теперь тем более. Нас вызывают на интервью в американское посольство в Москву. Поедем, папа?
Давид Львович. Да как я поеду? Я же хожу еле-еле.
Борис. А я вот вообще не хожу. А может, мне там помогут, поставят на ноги? Мир не без добрых людей.
Лия Соломоновна. Нет-нет-нет. Не уговаривайте его. Я с ним никуда не двинусь. Это просто опасно. Дорога его убъет.
Ляля. (Борису и Левке) Вы слышали?
Левка. Баба, это несерьезно. Мы просто не можем без вас ехать. Это твоя сестра тебя вызывает с семьей. А без тебя нас не пустят.
Борис. Баба, ты не понимаешь, там великолепная медицина и дорога вовсе не страшная. Полетите медицинским самолетом, спецрейсом. А здесь, что нас здесь ждет? Дождетесь, что Левку в армию заберут - за Карабах воевать. Что тогда?
Изя. Конечно, как без гинекологов воевать!..
Левка. А сам-то...
Лия Соломоновна. Пусть в Москву едет.
Левка. Кому я там нужен? Без прописки...
Борис. К чему эти фантазии? Сколько можно ждать? Я всю жизнь хотел уехать. Наконец, и Ляля поняла, что здесь невыносимо. Я не о жратве говорю. Если б только дело в ней... А все остальное? Посмотри, во что превратился город! Ты же на улицу не выходишь, не видишь. Все районские. Все бегут: армяне, евреи, скоро и русские двинутся. Мы останемся одни в мусульманском государстве, где Женька будет носить паранджу, а мои дети...
Лия Соломоновна. Где эти дети?
Борис. Дети будут, но не здесь! Роговы в неволе не размножаются! (Женя встает) А ты чего?
Женя. Голова разболелась. (Уходит в свою комнату)
Левка. В общем, так: берем тебя, бабка в охапку, сажаем в чемодан и...
Лия Соломоновна. И деда в чемодан посадите? Хватит делать мне дырку в голове. Сегодня праздник - не порть мне настроение.
Борис. Кстати, еще об одном... Мы разве здесь как евреи живем? Мы гои. Мы ничего не знаем: обрядов, традиций, нашей еврейской истории. Нас всего лишили...
Лия Соломоновна. А в Америке тебя сделают евреем?
Борис. Да, если хочешь знать! Там бурная еврейская жизнь. Я все знаю, весь мир знает. В Нью-Йорке больше евреев, чем в Иерусалиме! А здесь хоть бы одну книжку по еврейской истории без вранья я мог найти? Нету! Хоть обыщи весь Баку!
Лия Соломоновна. Хватит меня воспитывать. Я уже воспитанная. (Поднимается, начинает собирать посуду)
Ляля. Сиди, мама, я сама.
Встает из-за стола, собирает посуду.
Курсирует между столовой и кухней.
Давид Львович направляется к двери.
Борис. Деда, ты куда?
Давид Львович. Пойду вздремну.
Лия Соломоновна. Не ходи! Сейчас не время!
Дед послушно поворачивается.
Идет обратно, садится на прежнее место.
Изя. Вам бы полком командовать!
Лия Соломоновна. А ты думаешь, больницей управлять легче, чем полком? Я помню, в 41-ом вызывают в райком, встречает меня покойный Абдуллаев и говорит: так-мол и так, Лия Соломоновна... (Присаживается на стул рядом с Изей. Изя немедленно отодвигается вместе со стулом: она говорит слишком громко, буквально наступая на собеседника) Мы давно наблюдаем за вашей работой и хотим поручить вам ответственное дело - заведовать вашей сураханской больницей. Я им говорю: “Я же не член партии”. А он мне: ”Вступите. Райком поддержит”.
Борис. (Левке) Села на своего конька. Теперь целый час не слезет.
Левка. (Борису) Ничего, он ее живо сбросит.
Изя. Лия Соломоновна, что и чай сегодня будет?
Лия Соломоновна. (Засуетившись) Ох, я совсем забыла! Конечно-конечно... У нас и пирог есть.
Изя. Вот, с этого и надо было начинать, а то - полк, больница...
Лия Соломоновна поспешно, насколько позволяет возраст,
выходит и сталкивается в дверях с Лялей
Ляля. Мама, куда ты несешься? Так и убиться недолго!
Лия Соломоновна. Да вот, пирог забыли. Ты чайник поставила?
Ляля. Да, да, все сделала. Отдыхай, мама.
Лия Соломоновна. Не время отдыхать. Гости в доме. (Ищет глазами Изю, снова подсаживается к нему с разговорами)
Левка. (Борису) Эк, перед зятем забегала, командир в отставке!
Борис. Да, уж... (Ляле) Чтоб там ни было, Ляля, вызывай своего знакомого писарчука. Будем заполнять анкеты.
Изя. На меня можете не заполнять.
Ляля. Не поняла я...
Изя. Я не еду.
Ляля. Ты серьезно?
Изя. Вполне.
Борис. Чем это вызвано?
Изя. А незачем мне ехать. Мне и здесь неплохо. Кафедра, ученики...
Левка. Ученицы...
Изя. Слушай, ты, заткнись! Много себе позволять стал.
Левка. Мою жизнь калечат - а мне молчать?
Борис. Отсюда давно надо было уезжать. А то засиделись до предела. Последними за паровозом будем бежать - как бы рельсы не разобрали
Изя. Как сказал Самед Вургун: “Я не спешу, мне некуда спешить...”
Борис. В переводе Симонова.
Изя. (Хлопая Бориса по плечу) Моя школа!
Левка. При чем здесь это? (Вскакивает из-за стола, начинает расхаживать по комнате) Это предательство!
Изя. (Встает, отшвыривая стул, так что он падает с грохотом, подходит к Левке) А ну повтори, что ты сказал, скотина?! Я тебя придушу! (Бросается на него)
Левка. Души, предатель!
Ляля. (бросается к ним) Мама! Женя! Сюда!
Лия Соломоновна и Женя прибегают из кухни.
Женщины пытаются разнять их.
Изя и Левка красные, злые, тяжело дышат.
Лия Соломоновна. Ляля, он убьет его!
Изя. Поделом! Мерзавец!
Левка. И не езжай! Очень надо! Без тебя обойдемся! Тебя всегда на меня было плевать. Но Борьку, своего любимца, чего бросаешь?
Изя. Щенок вонючий! Из-за тебя унижался в институте, бездельник чертов!
Ляля. (Кричит) Изя, успокойся!
Борис. (Кричит) Да заткнитесь вы все! Деду плохо!
Все бросаются к деду, который, закрыв глаза,
откинулся на спинку стула. Общая суматоха.
Затемнение
СЦЕНА 2
Вечером следующего дня. Та же комната.
Борис и Ляля разговаривают, сидя за столом.
Ляля. Слава Богу, ему лучше. Этот вчерашний скандал... Ему надо полежать и он оклемается. (Пауза) Отец с Левкой не разговаривают. Домой не хочется идти...
Борис. (Зло) Пошли они в болото! Старика уложили. Ночуй у нас.
Звонок в дверь. Женя открывает.
На пороге стоит Додик. Разговор в коридоре.
Женя. (Громким шепотом) Зачем ты пришел? Я же просила, умоляла, не время сейчас...
Додик. (Громким шепотом) Тебя слушаться - время никогда не наступит, пока ты не уедешь вместе с ним. Надо рубить этот сук. Сегодня рано, завтра - поздно, а послезавтра ты уедешь с ним!?
Борис. (Кричит из комнаты) Женя, кто пришел?
Женя. (Додику) Уходи-уходи. Потом поговорим.
Додик. Ты даешь мне отставку?
Женя. Да нет же, Господи!
Борис. (Подъезжая в коляске к двери) А, это ты, Додик. Привет! (Протягивает руку Додику. Обмениваются рукопожатием) Хотя через порог не здороваются. Поругаемся.
Додик. Я могу пройти?
Борис. Конечно, я сейчас дам тебе дорогу. (Проезжает вперед и въезжает в гостиную. Додик и Женя входят за ним)
Додик. (Ляле) Здравствуйте!
Ляля. Здравствуйте!
Борис. Мама, это Додик, с Жениной работы.
Ляля. Очень приятно. Да вы садитесь. В ногах правды нет.
Додик. Спасибо. (Борису) Я хотел с тобой переговорить.
С глазу на глаз.
Борис. Ну хоть Женьке-то можно присутствовать? У меня от нее секретов нет.
Додик. Лучше без нее.
Борис. Хорошо. (Весело) Женщины, попрошу освободить помещение! У нас мужской разговор!
Женя и Ляля выходят. Пауза.
Борис. Да ты садись!
Додик. Спасибо. (Садится, оглядывает комнату) А у вас уютно... Этот стол, наверно, старинный? (Разглядывает стол)
Борис. Столами интересуешься?
Додик. Да нет, я просто так заметил.
Борис. (Иронически) Тогда другое дело... (Пауза) Ну, выкладывай, что там у тебя.
Додик. Не знаю, как начать...
Борис. Начни с начала. Как-нибудь начни...
Додик. Дело в том, что... Нет, не могу. Я лучше потом приду. (Встает, чтобы уходить)
Борис. Да в чем дело? Что-то насчет Жени? Женя знает?
Додик. Да.
Борис. В чем проблема? Говори!
Додик. (Набрав в грудь воздуха) Проблема в том, что мы с Женей любим друг друга.
Борис. Я не ослышался?
Додик. Нет.
Пауза, в продолжение которой Борис разглядывает Додика;
тот смотрит в сторону.
Борис. Так. (Пауза) Поздравляю! (Пауза) Каким же я был идиотом! Обманули дурака на четыре кулака... Так мне и надо!
(Испытующе глядя на Додика) Вы - любовники?
Додик. Какое это имеет значение?
Борис. Я в качестве мужа спрашиваю. Обманутого. Так “да” или “нет”?
Додик. (Глядя в сторону) Да.
Борис. Так. Этого следовало ожидать. Чему быть, тому не миновать. (Орет во весь голос) Женьк-а-а-а! Иди, привечай любовника! (Женя, растерянная, появляется в дверях. Ляля появляется из другой двери) Женя, поди сюда. (Женя не двигается) Или ты теперь его слушаешься? (Женя подходит к столу) Что собираешься делать? (Пауза) Что молчишь? Знаешь, ты кто? Ты...Ты!..
Додик. Я попрошу без выражений!
Борис. А ты закройся! С тобой разговор окончен! Просить вот у нее будешь. Когда женишься...
Ляля. Кто женится?
Борис. (Только сейчас заметив ее) Мама, пожалуйста, выйди! Выйди, я сказал! (Ляля, пожав плечами, исчезает) Так ты меня решила бросить ради этого... Дылдика?
Женя. Ты его совсем не знаешь!
Борис. Чего нельзя сказать о тебе!
Женя. Никто никогда не относился ко мне с таким уважением, как он. Для тебя я была всегда дурочкой, развлечением и прислугой. Для него я - личность, женщина, предмет восхищения. В прошлом году ты меня не поздравил с нашей годовщиной!
Борис. И ты мне отомстила... Ну что ж... Насильно мил не будешь. (Пауза) Валите отсюда оба! Живо! Чтоб духу вашего не было, сволочи!
Женя. Теперь я поняла, каков ты!
Борис. Уйди, пока я тебе не придушил, змея.
Додик. (Обхватив Женю за плечи, тащит ее к двери) Пойдем, пойдем отсюда.
Они уходят. Борис сидит, прикрыв лицо ладонями.
Входит Ляля.
Ляля. Что случилось, что случилось? Боренька, что с тобой? (Подходит к Борису и трогает его за плечо)
Борис. Оставь меня. Слышишь, оставь меня! (Опускает голову на согнутые локти, плачет)
Ляля. (Гладит Бориса по голове, целует его в макушку) Ну не надо, мой дорогой, мой лапушка, не надо. Кто обидел моего маленького?
Борис. (Вытирая ладонями заплаканные глаза) Она меня бросила, мама. Изменила мне с этим... шалманом.
Ляля. Ах, дрянь! Я как чувствовала... (Почти добродушно) Ну и... хрен с ней! А ты не расстраивайся!
Звонок в дверь. Ляля выходит открыть.
Возвращается в комнату вместе с Левкой.
Левка. Привет, брательник! Что ты такой смурной сегодня?
Борис. Привет. (Выезжает из комнаты в спальню)
Левка. Что с ним, Ляль?
Ляля. Не приставай к нему.
Левка. Я кое-что знаю. (Кричит) Борька! Борька! Да вылезай ты! (Растворяет дверь спальни и заглядывает вовнутрь) Иди сюда, или ты от своего родного брата скрываешь его будущего племянника?
Борис. (Появляясь в дверях спальни) Какого еще пельменника?
Левка. А ты не знал, что ли? Может, ты к этому руку не приложил? Что смотришь на меня, как баран на новые ворота? Ты разве не знаешь, что Женька беременна?
Борис. Понятия не имею.
Левка. Ну, простота! Прямо младенцы какие-то!
Борис. А ты откуда узнал?
Левка. Сорока на хвосте принесла... Правда это, правда. Своими глазами прочел в ее медкарточке.
Борис. А чего ты сунул нос туда?
Левка. Хочу все знать! А то буду, как некоторые. Все узнают последними.
Ляля. Не кусай его, Лева. Ему и так тяжело
Левка. А в чем дело?
Ляля. Женя от него уходит.
Левка. Вот это было да! Она что, совсем? И в Америку не хочет?
Ляля. У нее любовник.
Левка. Кто?
Ляля. Ты его, наверно, и не знаешь. С ней работает.
Левка. Скажи - кто. Я всех знаю.
Ляля. Кажется, его зовут Додик.
Левка. Конечно же, знаю. Курчавый такой, пудель Артемон. (Пауза) Впрочем, не горюй, браток! Никуд-да она от тебя не денется.
Борис. Почему?
Левка. Если это твой ребенок, ты имеешь на него права точно такие же, как она. Но только после того, как он родится. Если родится.... А если не твой... (Пауза) Хотя все зависит от нее: и ребенка родить, и в Америку тебя пустить, если разведетесь...
Борис. Так что же мне делать?
Левка. Ты полностью у нее в руках. Так что не ссорься.
Лия Соломоновна. (Появляясь в дверях) Левушка пришел! (Подходит к Левке, обнимает его и целует)
Левка. Бабчик, я голодный, как зверь. Пожевать не найдется?
Лия Соломоновна. Я только что котлетки пожарила. Еще тепленькие. А ты пока руки помой, деточка. Боренька, Ляля, а вы?
Борис. Я ничего не хочу.
Ляля. Тоже поедим. (Борису) Давай, сыночек, не переживай. Все к лучшему... (Помогает ему выехать. Все выходят)
Затемнение
СЦЕНА 3
Через три дня.
Небольшая спальная комната в квартире Бронов.
Задернуты шторы. Вечереет. Борис лежит в кровати.
Ника подходит к двери. Останавливается в дверях, заглядывает.
Ника. Борис, можно к тебе?
Борис. (Вяло) А, это ты? Входи...
Ника. (Подходя и останавливаясь перед кроватью) Как ты?
Борис. Еще не подох.
Ника. И слышать не хочу! Почему здесь так темно?
Борис. А зачем мне свет? Лежу, думаю...
Ника. Можно, я открою шторы?
Борис. Не надо. Я небрит. Еще испугаешься.
Ника. Я тебе Борхеса принесла. “Замок” Кафки. (Кладет книги на тумбочку) Ну что ты такой ?
Борис. Не притворяйся, что ты не знаешь. Известно тебе. что меня моя гадина бросила?
Ника. Не говори так. Это нехорошо.
Борис. Может, и нехорошо. Зато правда. Спасибо за книги.
Пауза.
Ника. Мне уйти?
Борис. Можешь посидеть. Садись вон на тот стул. (Показывает на стул в углу комнаты. Ника садится)
Ника. Как дела с отъездом?
Борис. А никак. Все переругались Дед и баба упрямятся. Отцу вообще плевать. Ему, кроме собственного эго, ничего не надо. Одна Ляля понимает, но кто ее слушает? Если Левка в свои руки не возьмет - затея провалится. Я ведь как беспомощный болван - что толку от меня?
Ника. Почему ты так рвешься уехать?
Борис. Тут не ответишь одной фразой... Для меня Америка - это символ: свободы, благополучия, каких-то огромных неизведанных горизонтов, какой-то многокрасочности, что-ли. Мы живем в черно-белом и каком-то холодном мире. Не потому что сейчас зима, а вообще... То газа нет, то воды горячей нет. Холодно... Вот, лежу под двумя пледами... А там - мир цвета: яркий, завлекающий, манящий... Оранжевый, как апельсиновый сок, который, кстати, ты пила?
Ника. Не приходилось.
Борис. А я пил однажды. И очено вкусно. Но неважно. Не в этом дело. (Пауза) Может, я заблуждаюсь, может, моя Америка - это мираж, но уж больно невыносимо жить в этом болоте. Здесь все прогнило и ни-че-го не вырастет. Разве через лет 300-400... Но будет ли существовать мир тогда?
Ника. У тебя как-то чересчур однозначно. Радужно - там, мрачно - здесь.
Борис. Ты что, истории этой страны не знаешь? Тебе курс лекций прочесть? Пока клетку открыли - надо бежать.
Ника. Я все понимаю, но если тебе будет плохо там? Куда тогда ехать? На Луну? Свобода - внутри человека.
Борис. И да и нет. Завтра какой-нибудь тиран снова придет к власти, и все возродится. О чем ты? И нечего евреям здесь делать. Это же временное затишье, пока “коренные народы” между собой разбираются! Кончится передышка - за нас возьмутся, увидишь. Чего ждать? Мало травили, как тараканов? Травят, травят, а они все чего -то ждут... Пора и честь знать. Есть Израиль, есть Штаты, надо рвать отсюда, пока не поздно. Но об этом можно долго... Как у тебя дела?
Ника. Как тебе сказать... (Отводит глаза в сторону) Я стихотворение написала.
Борис. Стих Марии Басовой? Это интересно! Читай!
Ника. (Глядя в угол комнаты). Монолог Птицы (Помолчав):
На плече у тебя просторно.
А в руках у тебя зерна.
Ты не думай, что я ручная.
Просто я умираю.
(Пауза)
Нравится?
Борис. Ты не обидишься?
Ника. Не обижусь.
Борис. Играешь ты лучше.
Ника. (Разочарованно) Я так и знала...
Борис. Да не расстраивайся ты. Напишешь еще.
Ника. (Глядя в глаза Борису) Это я о тебе написала.
Борис. Обо мне?
Ника. Не ожидал?
Борис. Признаться, нет... От чего ж умирает твоя птица?
Ника. От любви...
Борис. Ох, уж эти мне любови! Выдумали сказочку и тешатся ею. Хотя, черт знает! (Задумывается) Я, хоть и зол на Женьку, а сидит она у меня здесь (Бьет себя по груди) Не могу вытравить... змею. Свернулась калачиком - и не вылезает. (Резко) Ты что, влюбилась в меня?
Ника. А если да?
Борис. Зачем я тебе сдался? Тут нет никакой романтики, пойми, я калека. Никому не нужный, кроме собственной матери и бабки. (Ника пытается сделать протестующий жест) Не возражай! И тебе не нужный. Это в тебе жалость говорит. Ты девушка благородная. Качество редчайшее. Всегда было, а особенно в наши дни, когда все гребут под себя. Вот ты и вообразила себе бог весть что. Но пелена спадет, а за ней жизнь, нагая, грязная, вонючая жизнь, с ее криками, хрипами и прочими прелестями матушки-природы. Я ничем не отличаюсь от других, ничем не лучше. Человек рождается и умирает в говне. И не надо романтизировать. Тебе нужен здоровый молодой мужик, чтоб он захлестнул тебя своей энергией, своей жизненной силой, увлек бы тебя, ты бы наплодила ему детей - и все было бы прекрасно.
Ника. (С неожиданным ожесточением) Все знают, что мне нужно. Все! Моя мать, родня, ты, твой брат, мои знакомые! Я никому не даю советов, пока не спросят. Меня же все поучают, кому не лень. Не могу понять, может, у меня на лице написано нечто, что позволяет другим с чувством превосходства поучать меня? (Осекается) Прости. Я раскричалась тут... (Пауза) Вчера я услышала потрясающий рассказ о любви. Он состоит из одного предложения.
Борис. “Любите”?
Ника. Нет, сложнее. Его рассказала мне соседская трехлетняя девочка. Одна семечка сказала другой семечке: “Сначала почистись, а потом я тебя полюблю!” Каково?
Борис. Гениально!
Ника. Да. Здесь целая жизненная философия... Совсем по Гоголю: “...полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит”. Так вот, я не та семечка. Мне не нужна рафинированная, дистилированная жизнь. Я знаю, что жизнь - это пот и перегной. Но это еще и музыка, и цветы, и стихи... А иначе зачем жить?
Борис. Ты обиделась? (Ника молчит) Да знаю я эту девочку: крикуха такая, орет на весь дом. Это Лилькина дочь?
Ника. Да. Лилька со мной в одном классе училась... У нее уже двое...
Борис. Стандартное число. И у тебя будут дети...
Ника. Я уже в это не верю...
В комнату шаркающей походкой входит Давид Львович.
Он как будто кого-то ищет: оглядывается вокруг.
Борис. Ты что ищешь, деда?
Лия Соломоновна заходит в комнату.
Лия Соломоновна. Давид, что ты ищешь?
Давид Львович. (Подходит к Лие Соломоновне, пристально вглядывается в ее лицо, затем обнимает) Мама, мамочка, наконец-то я тебя встретил! Меня не пускали к тебе, но я знал, что ты жива. Мама, прости меня. Помнишь тот день, когда в город вошли махновцы, и вы прятались на мельнице, в подвале. А я убежал вместе с Евкой, дочкой мельника. Мы сидели под мостом и смотрели, как махновцы входят в село. А потом мы побежали в старую охотничью избушку. Ты не понишь Евку? Рыжая такая, все лицо в веснушках, а плечи были у нее белые-белые, как мука... Мы смеялись... Я не думал о тебе. Я ни о ком не думал и ничего не боялся. Только радовался, что сейчас вот стану мужчиной. Я обнял Евку, и она упала куда-то в солому. Она была такая горячая, и пахла сеном, а когда я встал, голова у меня кружилась, а из соломы выбежал мышонок. А Евка как завизжит!.. А когда я вернулся, ты схватила меня и давай трясти, а из глаз у тебя лились слезы. Но мне не было тебя жалко, мама. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое, чтоб я снова мог думать о Евке и вспоминать, как у нас было. (Пауза) А потом я уехал в Баку, потом я женился, но тебе не нравилась моя жена. Я ее тоже не так любил, как Евку, но я был хорошим мужем, я старался не ссориться. Я не люблю ссориться...
Лия Соломоновна. О, майн год! (Вырывается из рук Давида Львовича) Отпусти меня! (Давид Львович обмякает и садится на стул, глядя вокруг отсутствующим взглядом. Лия Соломоновна выбегает из комнаты и вбегает со стаканом и таблетками) На, прими это. (Вкладывает Давиду Львовичу в губы таблетку и дает запить. Затем помогает ему подняться и провожает в другую комнату. Ее голос доносится из другой комнаты) Ложись, уже пора спать. Поздно, поздно...
Затемнение
СЦЕНА 4
Середина декабря 1990г. Холодный сумрачный день.
Столовая квартиры Бронов. Левка сидит за столом.
На столе почти пустая бутылка вина. Стук в дверь.
Левка идет и открывает. Входит Ника.
Ника. Здравствуй! У вас звонок не работает.
Левка. Перебои с электричеством.
Ника. А где Боря?
Левка. В больнице.
Ника. Давно?
Левка. Уже пятый день.
Ника. Ты же мне не сказал, что он в больнице.
Левка. Я думал, ты знаешь?
Ника. Откуда???
Левка. От верблюда!
Ника. (Помолчав) Выходит, я напрасно пришла.
Левка. Вовсе нет. Я что - пустое место?
Ника. А... где все?
Левка. Дед спит, я его сторожу. А бабка с Лялей на сорока днях у соседей. Так что мы можем, наконец, поговорить без свидетелей.
Ника. Я и так знаю, о чем ты мне хочешь сказать, и не очень-то интересуюсь.
Левка. Скажите, какая умная! О чем?
Ника. Не хочу об этом говорить.
Левка. Блефуешь! Ни черта ты не знаешь!
Ника. Ох, Боже мой, ну только отстань от меня! Ты хочешь сказать, что я тебе нравлюсь.
Левка. Ты? Нравишься? (Встает и обходит ее со всех сторон, пристально разглядывая) Кому может нравиться такая селедка? Это что, бедра, что ли? (Тычет пальцем ей в бедро) Это что, руки, что ли? Макаронины. (Ника отворачивается и делает шаг в сторону двери) Стой! Прости, я паясничаю. Малость выпил здесь... Для храбрости... (Хватает Нику за плечи и поворачивает ее лицом к себе)
Ника... Никуля... Я знаю, что ты меня не хочешь замечать, но, может, я тебе хоть чуточку нравлюсь, а? Я люблю тебя, слышишь? У меня было много женщин, но тебе первой я об этом говорю. Неужели у тебя ко мне нет никакого чувства?
Ника. Конечно же, нет.
Левка. Почему “конечно же”?
Ника. Ну, сам подумай, что у нас общего? Какие у нас общие интересы? Нам с тобой просто не о чем говорить...
Левка. Так уж и не о чем! За дурака меня держишь?
Ника. Ты... (Гладит Левку по щеке. Он каменеет от неожиданной ласки) Ты вовсе не дурак. Ты интересный парень и по-своему неглуп. Но мы совсем разные... Ты чересчур “заземленный”, что ли...
Левка. Это плохо?
Ника. Это и не хорошо и не плохо. Большинство людей таковы. Может, ты встретишь девушку, женщину, которой будет хорошо и интересно с тобой. Жизнь длинная... Я так не умею. Я чувствую в себе какую-то струнку, тонкую, может, но она есть, и я ею дорожу. Я не знаю, как тебе это объяснить...
Левка. И куда же она ведет, эта струнка?
Ника. Может, к небу, может, к другому человеку...
Левка. К Борьке, что ли?
Ника. Борису я не нужна... Пока...
Левка. (Злобно) Надеешься? (Пауза) Сколько можно ждать?
Ты совсем мужиков не понимаешь. Если ты Борьке сейчас не нужна, то никогда не будешь нужна. Мужик или сразу, или никогда...
Ника. (Язвительно) Что ж, и ты в меня сразу?
Левка. Да. Но я себе в этом не сознавался. Дурачился, над тобой издевался. Теперь жалею об этом... Может, ты бы ко мне сейчас иначе отнеслась...
Ника. Я тебя прощаю. И - до свиданья! (Поворачивается, чтоб уйти)
Левка. Так я тебя и отпустил! (Хватает Нику за руку) Махнем вместе в Америку?
Ника. Как это?
Левка. Ну что “как это”? Маленькая, что ли? Выходи за меня! (Рывком поворачивает Нику лицом к себе) Это ты по-дурацки вбила себе в башку, что не любишь. Полюбишь... (Обнимает Нику за талию. Ника хочет расцепить его руки, но Левка не пускает) Ты станешь женщиной. Груди твои нальются, бедра расширятся, встречные мужчины будут заглядывать тебе в глаза, но ты будешь моя, только моя. Да не трепыхайся ты! Стой смирно! (Прижимает Нику к себе) Ты не знаешь, какой кайф я тебе смогу дать, когда ты станешь женщиной... Я все твои зоны наизусть выучу... Будешь только моя! (Целует Нику в шею. Ее охватывает волнение. Она борется и с Левкой и с собой)
Ника. Пусти, ненормальный! (Левка целует Нику в губы Поднимает на руки. Ника сопротивляется)
Левка. Мужчина должен уметь поднять женщину...
Левка несет Нику к дивану.
Затемнение
Слышны их борьба и голоса:
“Пусти, ненормальный”; “Идиот”; “Не смей” -
“Тише, тише, деда разбудишь”;
“Ты, что!” “Люблю тебя!” и т.п.
За сценой раздается пение: Давид Львович
поет еврейскую колыбельную песню.
Ин дер клейне цимерлех.
Штейтен эйн клей вайс цигеле.
Ди цигеле ист геворон хандлех.
Розенкес мит мандлех.
Даст ист ди бесте схейре.
Додиньке верд лернер тэйре.
Тэйре верд эр лернен.
Сфорим вед эр шрайбен.
А клуг унд гезунд майн ингеле
Дер Додинькен зайнен.
Д