назойливой веселостью одет.
Он был, хотя известно, что не гений,
но все же выдающийся поэт.
Он рассказал о хулиганском детстве,
о классиках, с которыми дружил,
и было вдохновенно лицедейство,
игралище поднаторевших сил.
Он цепким взглядом вкрючивался в лица
с улыбкою, похожей на оскал;
Студенткам - тыкал, на цензуру - злился,
и проблески сочувствия искал.
Он скоморошил, он ерошил память,
он был, казалось, в доску парень свой,
он был и многолик и многогранен,
но по-кулачьи с трезвой головой.
Он горлом брал голов любую крепость
и верил в то, что сеет там пшено.
“А та девчонка - эдакая прелесть”,-
откладывалось про запас, на дно.
Шел третий час под рубрикой урока,
урока жизни или суеты.
А мальчик замирал у водостока,
и прорастали первые цветы.
