Вот она подходит к пустынной сцене,
несмотря на запои, аборты, крены
в сторону всяческих сумасшествий,
несмотря на боли в гортани и чреслах,
несмотря на то, что в прошлое влита
ее молодость водой Гераклита.
Вся в нелепых перстнях, в шутовском платьишке,
пошатываясь в меру, не слишком.
Застывает публика, востроуха,
осознав внезапно: пред ней старуха.
Но она упрямо встает на котурны,
вознося чело к потолку, и бурно
тишину взрыхляя своей гортанью.
Уже нет Ее. Уже все вниманье
к Слову, вьющемуся серпантином,
от стен отскакивающему, как резина,
с ног сбивающему, вихрем, смерчем
вовлекая смертных в орбиту бессмертья.
Уже нет Ее. Она - средство, способ
ответа на мучившие вопросы,
вариант воплощения в то, что прочно,
того, что зыбко. Она - лишь точка,
звезда, сжавшаяся до размеров старухи,
равной которой нигде - в округе
и вне ее - не отыщешь; строчка,
гениально выбившаяся из романа,
выплеском василька Шагала,
обозначающая несхожесть
природы тварной с промыслом... Боже!
Что с ней сделало время!
И все же... Все же...
25 октября 1997г.
