рядно (Стихи, не вошедшие в рубрики)

Обложиться телефонными трубками,
Словно трупами родных голосов.
И утешиться объятьями грубыми
Беспардонно зарифмованных слов.
До рассвета обречённых на царствие
По кладовкам теремов и лачуг.
Благодарствую, судьба, благодарствую,
Что не кровью, а словами плачу.
Пустомелием, на пустоши скроенном
По лекалам недоношенных дней:
Семицветиками, пинтами, тройнями –
От пророчеств, истин `и ахиней.
От безделия, безветрия, безвести.
От заплатанной, с чужого плеча –
Долговязой краснобаистой бестии,
Что по швам готова, вторя ночам.
Мне досталась. И владею, и барствую
В длиннополой, не считая прорех.
Ах, какое же изящное варварство
Сотворил хмельной портной (имярек).
И не греет толком. И не избавиться –
Не готова к вольной жизни душа.
Да и в этом барахле – раскрасавица,
Мёды пьёт из золотого ковша.
Да юродствует потом, малахольная:
Всё пытается отречься: «Мала!».
И тревожит небеса колокольными,
И святою ей – с грехом пополам.
И глядят из-за окошек на тёмное,
Колобродящее, рвущее тишь
Многословицей своей веретённою,
На полтона уловимое лишь.
На девятый. Где довеском – две тысячи.
Мне и в сорок отбрехаться от дат.
Между рёбрами – клокочущий – высечен
Неприкаянный багровый закат.
Не торопится, лишь глуше и медленней,
Да поглубже от купцов и зевак.
А недели всё бегут за неделями.
Да и стоят без алтына пятак.
Я отмаюсь, отмолюсь и на новое –
Неизвестное, чужое житьё.
И какою там прикроют понёвою?
Или снова обрядят не в моё?
Покрывала не тонки, хоть и сечены –
Антикварные. От Евы Адам
До блевотины вкусил человечины
И раздал сие богатство словам.
Мне паршивое досталось – не гладкое.
Так и лезет козырять на рожон
Кракелюрами на кожице лаковой.
Вот и хвастайся в людской, и пижонь.
Там оценят, не прибьют за негодное.
И от жалости раскрасят в лубок:
«Царь с царицею. Гульба новогодняя».
Да и копий ещё снимут с пяток.
А не жаль в канун кончины и праздника.
Да по пьяни. Да ещё из горла.
По традиции – недолгая паника.
Панихида (покороче). Зола.
Да и пригоршнями полными, слышите?!
Да полнее! Да сильнее кидай!
Пусть истопчете, но вдосталь надышите –
Этой бражины хоть на год тогда.
Говорить не мастаки. Все – молчальники,
Если корчится, но, сука, жива.
Опечалили, отшили, отчалили.
И сиди – перебирай кружева.
И от каждого звонка – как от выстрела.
Много шума. Много боли. И смерть.
Так и тянутся за женщиной исстари
Эти простыни антоновских смет.
Барахлишко не казённое – божие.
Заворачивайся в кокон. Дыши.
Ясноглазая, твоя, тонкокожая,
Головою припадая к изножию
Холодеющей, голодной тиши…