С деревьев падают листья.
Если бы ночь умела петь, она пела бы именно так.
Аэль поет, переливаясь под толстым стеклом всеми цветами спектра, видимого человеческим зрением. Кажется, что играет орган, - так величественно поет аэль, но только песня эта, хоть и не уступает органу в мощи и величественности, лишена грубой порабощающей силы. Скорее, эта песня манит и вызывает желание. Желание обладать и править.
Править уже созданное всегда тяжело. Особенно когда шум за окном мешает сосредоточиться, и аэль поет голосом ночи.
***
В ту ночь, покупая аэль, Мартышка был мертвецки пьян. Иначе ничем нельзя объяснить эту покупку, - аэль продавалась сугубо нелегально и потому стоила очень больших денег, а Мартышка давным-давно жил в кредит, и альтернативных источников дохода не предвиделось. Поначалу он мечтал, как многие мечтают ночами, о том, чтобы р-раз - и завернул ласты какой-нибудь его богатый родственник в Корпоративном Центре, а он, Мартышка, оказался единственным наследником. Но вскоре даже эти мечты стали мечтой о мечтах, - Мартышка приходил домой с работы, отупляющей и пожирающей мозг, и валился на кровать, пустыми глазами созерцая потолок и слушая, как за стеной ссорятся соседские дети.
Когда они убьют друг друга, - думал Мартышка, - наступит рай.
Но в тот день, покупая аэль у разнаряженного негра, который нес всякую чепуху о неземном наслаждении, которое неминуемо подарит ему внеземная сущность, он о таком не думал.
***
Он ехал в лифте на свой пятый этаж.
Зеркала отражали усталое небритое лицо. Ни дать, ни взять - обезьяна. Хмыкнув, Мартышка прикоснулся своими тонкими пальцами к таким же пальцам обезьяны, ухмыляющейся в зеркале.
Выглядело это немного странно: зеркала - и внутренности лифта, покрытые письменами различной степени похабности. Пол лифта был липким, и стоять на нем - противно. Вдобавок здесь до Мартышки явно находился некто, к вечеру потерявший способность сдерживаться и соображать по причине острого алкогольного опьянения, - алкаш, стало быть, убитый в хлам, - и оттого запах в лифте стоял невообразимо тошнотворный.
И потому какой-то чуждой сущностью выглядели зеркала, чистые и ровные прямоугольники, увеличивающие пространство в несколько раз. Когда-нибудь, - подумал, пошатываясь, Мартышка, тупо глядя в зеркало на отражающуюся коробку с аэлью в руках пьяной обезьяны, - кто-то спьяну снесет эти зеркала, и хорошо, если не головой.
И хорошо, если это буду не я.
Путешествие на пятый этаж, которое должно длиться от силы полминуты, каждый день превращалось в бесконечную пытку. Казалось, шел уже второй час.
Он жил там, где, как ему казалось, ни один нормальный человек жить не может, - в доме у реки, около заброшенной стройки. Черная вода холодной реки навевает на любого тоску, заставляет мысли течь медленнее, тормозит их течением мертвой пустоты внутри. Эту пустоту вызывает медленная река, на которую с деревьев падают листья. В этой черной воде никто не купался, и никому даже в голову не приходило задуматься о том, что происходит и что или кто живет на другом берегу.
Лифт с шумом открылся, освещая тусклой лампой темный этаж. За пределами трапеции, нарисованной на полу подъезда светом лифта, не видно ничего. Лифт гостеприимно приглашает выйти в ад.
Если это - не ад, тогда даже ад не страшен.
Мартышка делает шаг.
Шаги гулким эхом отпечатывались в длинном коридоре со множеством дверей. Дереву люди разучились доверять уже давно, - с тех пор, как металл доказал свое превосходство перед этим материалом, - и теперь все ставили себе исключительно металлические двери.
Мартышка ненавидел металлические двери.
Гораздо больше, чем загаженный лифт.
***
Мартышка очень долго пытался набрать код на своей двери, и получилось у него это только с четвертого раза.
***
Утром в четверг аэль запела, - и с этого момента тоскливое, но комфортное положение Мартышки превратилось в ничто. Сущность рождала именно тот звук, который был нужен Мартышке именно в этот момент, она пела только то, что Мартышка готов был слушать сейчас или никогда.
И никогда не повторялась.
***
В единственной комнате своей квартиры на пятом этаже Мартышка начал строить лодку. Аэль пела рядом. Она всегда находилась рядом с Мартышкой, кроме унизительных всепоглощающих часов работы. Он проводил на работе почти целый день, и потому строил лодку по ночам, иногда подолгу глядя в окно на медленную черную воду, и слушая, как ссорятся за стенкой соседские дети. Два брата.
Он хохотал до слез, когда расслышал сквозь тонкие стены причину их ссоры, - каждый хотел подольше поиграть с крысой, пойманной черт знает когда, и, судя по всему, прирученной. Вот так ночь и аэль тоже ссорятся, - упивался отгадкой Мартышка, - спорят, решая, кто будет подольше играть со мной.
Хохот Мартышки, в который мелодично и торжественно вплеталась песня аэли, заставил детей замолчать.
Больше они не ссорились, по крайней мере, в те часы, когда Мартышка строил лодку. Возможно, они тоже услышали, как поет аэль, - подумал Мартышка, ритмично намазывая кусок картона клеем под завораживающую песню; но тут же вспомнил - это невозможно. Она поет только для тебя, и слышишь это только ты.
Если бы ночь умела петь...
Да что за черт, она не просто поет, она заливается вместе с аэлью под аккомпанемент мерно падающих на черную реку листьев.
Ночь поет.
Именно тогда Мартышка понял, почему большинство самоубийств совершается по ночам. Он развеселился, - как хитро он обдурил этих самоубийц. Они прыгали с крыш, топились в той самой черной реке, резали себе вены, не понимая, что выход так прост - построить лодку и уплыть вместе с абсурдными желтыми листьями, падающими вместо снега в декабре.
Когда я был маленьким, в декабре еще шел снег, - жизнерадостно сообщил Мартышка ставшим тихими и незаметными детям за стеной. Но он-то чувствовал - они за стеной, ждут чего-то.
***
В какой-то момент ему стало слишком много всего этого, - аэль, ночь, листья на воде, эти соседские мальчишки... Он стал вспоминать, как было, когда его окружал бесчувственный ад, и когда ночь с аэлью еще не были заодно. И со вздохом осознал, - то, что внутри, гораздо гаже того, что снаружи. Люди прекрасно обходятся без мерзкого ощущения чужого присутствия, довольствуясь положенными пятью чувствами, потому что иначе мир переедет сознание на бульдозере, нанеся травмы, несовместимые с жизнью.
Но Мартышка жил.
Все проходило - и все прошло.
Аэль пела - и замолчала.
В четверг Мартышка молча начал переделывать лодку и не прекращал работу, пока не понял, что - вот то, к чему он стремился. К тому времени уже стемнело.
Запоздало подумав, что можно было бы делать лодку и около реки, Мартышка хмыкнул. Он вынес лодку из квартиры, и спустился пешком по ступенькам, поразившись чистоте на лестнице, - уже давно никто не ходил пешком, имея возможность подняться на лифте, и пыльная лестничная клетка стала диким оазисом. И этот оазис посреди людской пустыни пронзил Мартышку ощущением безграничной пустоты.
Зачем я все это делаю? - подумал Мартышка. - Зачем мне это? Почему мне не хватает обычного режима жизни? А, конечно. Режим. В этом-то все дело.
- Зрасте, - раздался за спиной Мартышки нестройный звук двух робких голосов. Соседские, - понял он.
- Привет, - он улыбнулся, обернувшись. - А вы что здесь делаете?
- Слушаем аэль, - ответил младший.
- Ее не обязательно держать в стеклянном кубе, - добавил старший. - Вы Мартышка, да?
То, с какой серьезностью мальчик произнес его прозвище, ставшее именем, заставило Мартышку рассмеяться.
- Да, я Мартышка. Но вы слушаете не аэль, - он вздохнул, - а ночь.
Мальчишки переглянулись.
- А какая разница? - недоуменно произнес младший, светловолосый и большеглазый. Они со старшим не были похожи ни капли.
- Разницы нет, - кивнул Мартышка своим мыслям. - Разницы нет. Пойдемте на речку, я лодку спущу?
- Вы поплывете по черной реке? - в голосах детей восторженным ужасом звучала надежда.
- Конечно, - сказал Мартышка. - Почему нет?
***
Конечно, Мартышка не озаботился тем, чтобы сделать хоть одно весло. О таких вещах задумываешься, только если планируешь что-либо сделать, а Мартышка ничего не планировал, - он просто делал то, что считал нужным, как последний дурак. И теперь, поставив лодку почти к самой реке, он просто смотрел на воду, слушая шум деревьев на ветру. Скоро Новый Год, - подумалось вдруг.
- Мистер Мартышка, - сказал старший мальчик за его спиной, - смотрите, что я нашел.
Дуракам везет, - закрыл глаза Мартышка, зная, что ребенок нашел что-то похожее на весло. Дуракам везет. А этому мальчику будет очень тяжело, потому что он не дурак.
- Как тебя зовут? - спросил он, не оборачиваясь.
- Кертис, - ответил старший.
- А младшего зовут Кеннет? - Мартышка улыбался, не открывая глаз.
- Откуда вы знаете? - удивленно спросил младший, разглядывавший тем временем камешки на берегу.
- Слушайте ночь.
Он, все так же не открывая глаз, протянул руку, в которую легло весло, сразу ставшее родным, готовым подчиниться любой команде Мартышки. И, подхватив лодку, пошел к воде.
Он все время понимал, даже в момент, когда, стоя в лодке, оттолкнулся веслом от берега, что сделанная из картона и тонких деревянных планок лодка не может выдержать его вес. Он понимал, что канцелярский клей в воде растворится, и лодка просто рассыплется. Все это Мартышка понимал.
Но лодка, выдержав его вес, и не думала рассыпаться; видимо, штучки аэли, - подумал Мартышка. И он начал грести, - грести так, словно занимался этим всю жизнь. Другой берег черной реки ждал его, - и сейчас Мартышка знал, что даже гибель лодки не заставит его повернуть назад.
- Мистер Мартышка! - крикнул ему в спину Кеннет. - Вы вернетесь?
- Конечно, - прошептал Мартышка, на секунду прекратив грести. - Почему нет?
***
Братья стояли и смотрели вслед Мартышке, плывущему к невидимому сквозь туман черной реки другому берегу. Старший обнял младшего за плечи, не отрывая взгляда от хрупкой, и тем бесконечно красивой в сиянии луны лодки, уходящей в сизую пустоту под величественную и прекрасную песню аэли, оставленной Мартышкой на подоконнике.
- Он слышит ее, как думаешь? - спросил Кеннет, шмыгнув носом.
- Конечно, - улыбнулся Кертис, точь-в-точь как Мартышка. - Почему нет?
И еще долго после того, как лодка скрылась из виду, они стояли и смотрели вслед человеку, посмевшему бросить вызов могуществу черной реки.
- А тот, другой берег, он вообще есть?
Кертис пожал плечами.
- Я сегодня все равно первый играю с Крысом, - требовательно добавил Кеннет. - Ты не думай...
- Кто первый добежит до дома, - тот и играет с Крысом, - ответил Кертис и сорвался с места.
- Нечестно! - обиженно крикнул младший брат, и помчался следом.
***
На черную воду реки падают листья под песню аэли, полную слез и надежды.
2008