Бремя собирать камни (Рассказ)

    Люди из пустяков любят делать разнообразные проблемы. А осень - всего лишь осень: она не настолько изобретательна. Зато осень верна себе. Из любого пустяка осень может сотворить дождь.
      Сигарета, единственное моё отличие в этом узком пятиметровом мирке, вдруг зашипела и погасла, и я стал как все: один среди теней на сумрачной остановке. Холодная струйка скользнула за шиворот. Я посмотрел на небо: какого дьявола! Только что из-за полуголого клёна мне подмигивала Луна, поглаживаемая редкими серыми клочьями, и вот - здрасте.
      Подоспевшему автобусу я обрадовался как старинному приятелю. Не скажу, что он караулил за углом и только и ждал момента, чтобы прийти мне на помощь - уж больно у него был равнодушный вид. "Приятель" заскрипел, сбавляя ход, и на секунду замер, словно испытывал моё терпение. Я принял вызов. Чего-чего, а терпения мне не занимать. Он понял, что проиграл. Натужно всхлипнув, ощерился истёртыми ступеньками и дохнул в лицо перегаром, пылью, дешёвыми духами и чем-то ещё, промасленным и кислым. Наверное, такие у них, у автобусов, представления о долгожданных встречах. Я не стал капризничать и поспешил войти. Автобус фыркнул, лязгнул стальной мускулатурой и приналёг на асфальт - покатил привычной дорогой, расталкивая дождинки светом фар и еле слышно кляня судьбу.
      Пышущее жаром сиденье в дальнем закутке напомнило о емелиной печке. Покачивание в ритме городского блюза убаюкивало; я закрыл глаза и довольно легко представил себя в сказке. По щучьему велению... - успел пробормотать я, перед тем как утонуть в отпущенном мне получасе сна.
      Там, куда я направлялся, автобусы не ходят. Не беда, прогуляюсь пешком от конечной.
      
      Рыжий дом за кирпичной стеной я узнал сразу. Мне даже не понадобилось тащить из кармана конверт с фотографиями. Пусть и в мёртвом свете редких фонарей - дом не спутаешь с соседними.
      Стена гладкая, как нога любимой женщины. Я поискал глазами подходящее дерево. Две вороны нехотя уступили мне место на толстой ветке. Я поёжился. Это днём вороны всего лишь изучают тебя с осторожным подозрением. В потёмках взгляд вороны пробирает до печёнок.
      Впервые за сегодняшний вечер я похвалил себя, что не поехал на машине. Её строгий стиль обязывает к костюму и галстуку, а галстук требует непременно парадных дверей. Кожаная куртка да джинсы с кроссовками - вот самый подходящий вид для любителя лазить по деревьям вечерней порой.
      Шучу. Машина задержалась в сервисе. Японцы, оказывается, тоже умеют делать никуда не годные тормоза. Откладывать на завтра? Кто знает, что ждёт меня завтра. Я не властен над собой и обстоятельствами.
      Такси не годится тоже. Таксисты болтливы, а я не люблю болтовни. Особенно после поездки. Ни к чему в моём деле лишние свидетели. Молчаливый автобус, случайные попутчики - ничего не бывает лучше, если хочешь остаться одним из толпы.
      
      Он ворвался в кабинет неожиданно. Стремительный. Властный. Недовольный. Я едва успел дописать седьмое слово по вертикали. Тайфун. Самое подходящее ему имя. Тайфун "Митч" - как раз такой лишил крова миллионы несчастных за Атлантикой, если я разгадал слово верно.
      Он пронёсся по кабинету, разметал стопку бумаг, стукнул кулаком по столу, зарычал что-то про скорое аутодафе для всех лоботрясов. И тут... Тут он едва не наступил мне на ногу. Я еле-еле увернулся вместе с креслом на колёсиках.
      - Ты кто такой? - Казалось, он не удивился моему появлению. Будто бы всякий раз, заходя в свой кабинет, он обнаруживал там нового незнакомца. И он только хотел знать имя, чтоб не путаться.
      - Ты кто такой, ублюдок? Я спрашиваю! - задал он вопрос громче, будто я глухой.
      Но (я не сказал?) у меня отличный слух. Я просто смакую момент. Есть у меня слабость к театральным паузам. Однажды я ухитрился придержать саму смерть на несколько лет.
      - Мифический герой, ежедневно вкатывающий на гору камень... - вместо ответа прочитал я вслух очередную строку кроссворда и, в свою очередь, упёрся ему в переносицу задумчивым взглядом. Карандаш в моей руке выжидающе застыл над клеткой под номером восемь.
      - Ты псих? Выметайся, пока тебе не проломили башку! - Да, он, похоже, также не чужд драматических эффектов.
      Я положил газету обратно на стол. Если не забуду, обязательно прихвачу - догадаю. Думаю, он не станет сердиться из-за кроссворда. Или он тоже любитель? Мне казалось, таких типчиков интересуют в газетах исключительно биржевые сводки. Очевидную мысль, что для биржевых сводок давно приспособили интернет, я старался не подпускать к себе ближе, чем на три шага.
      
      - Послушай, Митч... - начал я задушевно. Сам не знаю почему, видимо, это имя вырвалось у меня по инерции. Я лишь хотел призвать его не кипятиться прежде времени. Этак он никаких нервов не напасётся.
      - Митич, - поправил он. И осёкся: - Откуда ты зна... - Наконец-то нотка смущения проступила на лице. Я уж было решил, что ничего кроме злобы его мимические мышцы изображать не способны. - А-а-а! Вот же как! Разнюхал, грязный журналюга! Засужу, понял? - голос снова напомнил мне о разрушительной мощи урагана. - Плебеям ни к чему знать глупые детские прозвища. На носу заруби, щелкопёр!
      Я слегка обиделся.
      - Послушай, Митч, - повторил я с нажимом. Теперь я уже настаивал на своей версии. - Старина. Не хочется лишать тебя удовольствия... - я наполнил улыбку сладчайшим ядом. И - вдох на раз, два, три. И выдох: - Ми-итч. Но я не журналист. Ты ошибся, Митч.
      Я протянул визитную карточку.
      - Коллежский? Асессор?! - он хрюкнул. - Ну точно, шизанутый. Постой!.. Постой-постой... Сизов? Сизов-сизов-сиз... из Спербанка? Служба безопасности? Но мы же всё порешали по кредиту "Коринфа"! Попилили по честнаку. Что за предъявы опять?!
      Я с сожалением покачал головой. С сожалением - потому что Коринф и по сей день терзает мою память. Ему не понять. Для него моё сожаление означает одно: я не тот, за кого он меня принимает.
      - Нет? Ну хана тебе тогда, асессор! Каких бы ты коллегий не был. - Он потянулся к кнопке селектора на столе.
      - Погоди, Митч. - Рука дрогнула. Когда надо я умею делать свой взгляд убедительным. - Погоди. Я не из банка. Хочешь, назови меня собирателем. Или коллекционером - как хочешь. В чём-то, конечно, ты близок к истине. Да, я пришёл за долгом. Я, Митч, коллекционирую долги. И помогаю таким как ты исполнять долговые обязательства.
      - Охренеть! - теперь он (вы не поверите) смеялся. Я тоже не верил глазам и ушам, но то был именно смех. - Коллекторы! В моём доме? Я сплю?
      Один миг - и он переменился в лице. Словно вывернул ухмылку наизнанку: - Я тебе, по-твоему, кто?! Нищеброд подзаборный? Я у тебя пятёрку до получки стрельнул?! Пшёл вон, гниль!
      Я поморщился. Но не от звона в ушах. Сколько работаю, не могу привыкнуть к оскорблениям.
      
      Ф-фуф-ф... - Я медленно считаю до десяти.
      Моё молчание красит его щёки и лоб из багрового в мраморно-белый. Впрочем, нет - лоб, скорее, серого цвета.
      Он таки дотягивается до кнопки. Селектор шипит пустотой.
      Тут я, в конце концов, подвожу итог: - десять. А вслух выдаю почти наизусть заученный список:
      - Сигнализация отключена. - Я любуюсь лепниной на потолке и загибаю пальцы: - Охранники тоже. Собака приняла снотворное и просила не беспокоить до утра. Жена, сами знаете, на Мальдивах с детьми. Прислугу вы отпустили на Хэллоуин. Глушилка сотовой связи, - я хлопаю свободной ладонью по сумке на коленях, - оснащена батареей повышенной ёмкости. На вай-фай тоже, кстати, действует. Что-то забыл? Ах, да! Пистолет в верхнем ящике стола.
      Оторопь плавно перетекает в тотальный ступор: - Чт-то? Что за п-пистолет?
      - Ваш пистолет (а я брызжу пафосом), - не тупите, Митч!
      Я разжимаю пальцы. Расчёт окончен.
      Мне нравится быть суперменом. Помимо любви к искусству, разумеется.
      - А патроны вот, - киваю на подоконник. Там, на шахматной доске из янтаря, восемь крутолобых рыжих крепышей расположились аккуратным рядком, в полной боевой готовности к детской игре в "Чапаева". Девятому клетки не досталось, и я поставил его чуть впереди. Будто бы сам комдив, тот готов был взмахнуть шашкой и увлечь строй в атаку.
      - Кто вы?
      Боги небесные! Он вспомнил уроки учтивости? Я уже будто и не ублюдок, а милорд?
      Ничего, это скоро пройдёт. Столбняк отпустит, и он снова станет самим собой. Знаю я эту породу. Надо дать ему время. Сам я, признаться, тоже не эталон светских манер. Чувствую себя среди манер как свинья в галошах.
      
      - Не промочить ли нам горло, Митч? - Я цежу слова по капле, давая ему - да и себе - возможность подготовиться к очередному раунду. - Ты не представляешь, какая мерзость творится на улице. Я бы пропарил кости рюмочкой "Мартеля", а?
      - Кто вы такой?
      Вот заладил! - Пожимаю плечами:
      - Как скажешь. Сам так сам.
      Подхожу к бару, с минуту изучаю географию по этикеткам. Выбираю всё-таки Францию. Хотя в этой бутылке ценна уже не география - история. Широкие бокалы - себе и ему. Ему тоже нужно, я знаю. И я не жадина:
      - Держи, Митч!
      Выпивает залпом. Ещё и ещё. А я наслаждаюсь букетом - жду, когда Митч будет готов меня понимать.
      
      Митч. Знаю ли я настоящее имя? Знаю, конечно. Но Митч ему так к лицу!
      Взгляд мой снова падает на газету. Надо чем-то занять себя в ближайшую пару минут, пока алкоголь расшевелит его мозг. Девятое по горизонтали. Положительное нравственное качество человека. На "дэ". Человека... хм.
      Человек напротив меня, тем временем, ожил настолько, что наливает в бокал самостоятельно. Возвышается над столом как утёс. Дышит пока тяжело. Ещё минуту?
      Я, прикусив кончик языка, старательно вывожу второе "дэ".
      И... получаю бутылкой по голове.
      Добродетель, так тебя растак! Сколько мне за неё ещё расплачиваться?!
      Вскакиваю. "Розочка" от разбитой бутылки смотрит мне в кадык. Рука Митча тверда, не дрожит.
      Да, он полон надежд. Бедняга.
      Обманный хук уводит его глаза в сторону, а резкий апперкот крушит холёный подбородок. Если я рассчитал правильно, он прилично раскошелится у стоматолога. Глаза успевают удивиться, потом делают - "господи-боже-ты-мой" - будто увидели чудо внутри себя, и вот уже безликая туша лежит на палисандровом паркете и пачкает кровью мои кроссовки. Что-то тёплое щекочет мне спину между лопатками.
      Вороны каркают за окном. Напоминают... Столько уж лет не могут оставить меня в покое. Недоверие - видимо, это неотъемлемая часть их контракта.
      Да я и сам понимаю, что поступил непрофессионально. Лишнего насилия можно было избежать. Но кому, как не мне, знать мир людей. Пропустишь безответный удар - усядутся на голову.
      Кстати! Осторожно ощупываю затылок. Кость цела - это большой плюс. Лезу в карман за платком.
      
      А Митч держит слово. Обещал размозжить мне голову и вот, сделал всё, что в его силах. Другой на моём месте, вполне вероятно, занимал бы уже очередь к Харону на переправу. Другой, не я. Мне не доводилось слышать, чтобы услугами паромщика пользовались дважды. Кто-то, может, слышал, я - нет.
      Зато я второй раз хвалю себя, что не надел дорогой костюм. Выжимаю платок, прикладываю вновь. А-а-а, пустяки.
      Ну и? Что имеем в сухом остатке? Кроссворд залит коньяком. Рубашка и обувь безвозвратно испорчены. Клиент пускает пузыри и мычит. Дело не сдвинулось ни на йоту.
      Вороны юродствуют. Грассирующий сарказм сотрясает оконные стёкла. Дождутся - придёт день, и я сварю из этих тощих черномазых куриц суп.
      А пока - затыкаю уши. И дыру в голове.
      
      Камин у него настоящий. Не бутафория электрическая. Странно, что в кабинете, а не в гостиной. Ну да ладно - грех жаловаться. Чиркаю огромной спичкой и кладу ноги на решётку. Благодать! В северных странах мне постоянно не хватает тепла.
      - Итак, - слышу я с пола.
      Быстро же он взял себя в руки, молодец! Может, и надо было сразу врезать, а не накачивать коньяком?
      - Итак, - он, кряхтя, поднимается, бережно усаживает свой зад на диван и пришепётывает сломанным зубом: - ты врываешься в мой дом, нейтрализуешь охрану...(похоже, пока лежал, он нажал ещё какую-то потайную кнопку, чтобы убедиться. Не важно). Твоя цель? Гм. Или, вернее, так: кто тебя послал?
      - Деловой подход, Митч. - Я мысленно аплодирую. Мне не по душе длинные разговоры. Куда приятнее дома, на медвежьей шкуре. Раскинуть руки-ноги. Пусть будет слезливая мелодрама по телеку. Или комедия. Или просто горит свеча на столе. Или мерно из крана за стенкой: кап... кап... Не видеть! Не видеть эти опостылевшие рожи!
      Аккуратно расстёгиваю сумку, вынимаю папку с документами. Двумя пальцами - чтоб не сильно пачкать кровью - достаю нужные страницы. Торжественно (ну, насколько могу) вручаю.
      Считаю на этот раз до пяти. Так и есть: я вновь испытываю навязчивое дежавю.
      
      - Что это? - Едва коснувшись взглядом первых строчек и перелистнув остальное, он поднял ошалевшие глаза.
      Сколько раз я уже слышал эти слова именно в такой - испуганно-наглой - интонации. И, пожалуй, с едва уловимой примесью надежды на розыгрыш. Или на сон. Или хотя бы на лёгкий лизергиновый кошмар.
      - Ты покупаешь мою душу?
      Ишь! А этот пытается шутить. Такое нечасто, но тоже в пределах правил.
      Я с трудом удержался от желания сострить в ответ. Хватит. Иначе будем валандаться до утра.
      - Нет, Митч, - я присел обратно к огню, - ты покупаешь чистую совесть.
       В моём голосе не было и намёка на иронию. Но, кажется, он воспринял именно так.
      - Так бы сразу и сказал, - осклабился он. - Мы всегда ладили с налоговой. Правда, твой визит, приятель, больше похож на рэкет девяностых. Сейчас в гости ходят с ноутбуком, а не с кастетом.
      Он помахал перед собой пачкой бумаг: - Полагаю, приятель, ты нарыл стопроцентный материал, чтоб так смело обращаться ко мне за "помощью"?
      - Стопроцентнее не бывает, Митч. - Я не спеша крутанул головой из стороны в сторону. Подсохший воротничок с хрустом отлепился от шеи. Стало ощутимо комфортнее. - Ты взгляни хотя бы на печати.
      - Коллегия высшего суда... - зашевелились его губы. - Что за хрень? Не наш? В Брюсселе? Какого чёрта мне в...
      Мне не интересны его предположения.
      - Бери выше, Митч, - перебил я, не дослушав, - выше.
      - Гаага? Нью-Йорк? Что?
      - Выше, ещё выше. - Я всё-таки не удержался. Позволил себе загадочно улыбнуться, тыча пальцем в облака за шторами.
      Добился своего, идиот. В зрачках его опять надежда на кошмар и помощь психиатра.
      - Ты же веришь в загробную жизнь, Митч? - теперь уж без обиняков, перепрыгивая через три ступеньки, понёсся в атаку я.
      - Ничуть. - Речь его осторожна (помнит удар в челюсть), но наполнена решимостью поставить меня на место. Теперь он небось решил, что я "свидетель седьмого заговения" и клянчу денег на храм разврата и похоти. - Ни в бога, ни в чёрта, ни в истуканов острова Пасхи.
      С ним будет сложно, - подумал я. И повторил вслух:
      - С тобой будет сложно, Митч.
      Но я справлюсь. Сказал я это тоже или только подумал?
      - Какого рожна я должен верить во всякую чушь? - в его напоре послышался недюжинный азарт. - Пускай сперва святоши всех мастей договорятся между собой - что есть бог. А потом уже мне, умеющему сложить два и два, впаривают что-то более правдоподобное. И чтоб не путались в показаниях. А то выдумали: для одних он шестирукий, для других с бородой, а третьим вообще в ста лицах на Олимпе мерещится.
      - Дурак ты, Митч! - лениво осадил его я.
      Я уже привык к такому раздвоению личностей. Дом-то свой наверняка окропил святой водичкой, батюшке в рясу не одну тысчонку сунул. И крестится, когда надо, и в иордань на людях полезет как миленький. Набожность нынче в моде. И, паче того - при немалых выгодах. Но вот поди ж ты, какие в кабинетах мы атеисты!
      - Дурак! - подтвердил хлёстче, будто влепил затрещину. - Да и другие не лучше. Нашли о чём спорить. Никто, Митч, никто пока не может вместить в свои мозги понимание бога. Вот и приходится ему говорить с каждым на доступном языке. Вспомни хотя бы Гудвина из Изумрудного города. Он тоже в некотором роде перенял этот трюк. Одному представлялся огненным шаром, другому - пустотой. Дело не в образе бога, а в нашем зачаточном развитии. Мы пока не имеем и миллионной части представления о том, что нас окружает. Вот и выдумываем, как ты говоришь, чушь, кто во что горазд.
      Впрочем, ты дурак, Митч, дважды, если решил, что я пришёл обратить тебя в веру. Мне плевать, понял? Я, как и ты, занимаюсь земными делами, считаю денежки, передаю куда надо. Других забот у меня нет. А про душу и всё такое прочее тебе там объяснят, - я снова стрельнул глазом в ночь за окном, - когда придёт твоё время. Каждому по заслугам его... - так, кажется, у вас в писании? А на деле - мне это лучше тебя известно. Верь мне, Митч.
      Губы поджал. Молчит. Смирился? Или окончательно записал меня в душевнобольные? Из тех, с кем лучше не спорить. Ничего, и это пройдёт. Я знаю.
      - Видишь ли, Митч...
      Я не собираюсь разглагольствовать битый час. Не моё дело - просвещение. Я всего лишь клерк.
      - Бумаги у тебя в руках - подлинные. Как бы ты к ним ни относился. Вместе с бумагами в твоих же руках - дальнейшая судьба. Будешь паинькой - останутся довольны все.
      - Подлинные, - буркнул он с робкой издёвкой. - Высший суд, да? Высший? Я не знаю такого!
      - Знаешь, Митч, знаешь. - Я неумолим. - Высший, он же страшный. Признайся, это первое, что пришло тебе в голову. Впрочем, я не силён в теориях. Давай уже перейдём к привычному нам обоим языку цифр.
      Ловлю на себе осмысленный взгляд. Ещё одна надежда? Скольких оппонентов он клал на лопатки на этом поле! Дерзай, Митч.
      
      Я подкинул поленьев в огонь. Пусть будет пожарче. Кочерга зарделась красным. Я не спешу её вынимать. Прикурил от багрового кончика и пихнул обратно в угли. Пригодится.
      Вдали, за дверью, крикнули. Наверное, очнулся кто-то из телохранителей. Ерунда, в доме толстые стены и двойные стеклопакеты - можно вволю поорать. Вороны, наверное, услышат. А внутри, кроме нас с Митчем, прийти на выручку некому. Но Митч вроде не рвётся? Нет, Митч кремень. Митч включает мозги в компьютерный режим. Ведь я обещал ему сделку.
      - Но сначала один вопрос. - Митч строг и собран, будто ведёт пятничный совет директоров. - Допустим, я тебе поверил. Приговор - или что там у тебя? - прямо из небесной канцелярии. Допустим. Но почему сейчас, при жизни? Или...
      - Нет, Митч, ты не умер. - Я собираюсь с мыслями. Что ни говори, нобелевской премии по экономике я не получал. А от моих доводов сейчас многое зависит.
      - Но, Митч, понимаешь: когда тебе воздадут по заслугам там, - я киваю на золочёного ангела на потолке, - то это вряд ли поможет ныне живущим. С некоторых пор там сочли разумным улаживать материальные вопросы незамедлительно. Так честнее. А уж духовное воздаяние можно отложить на потом. Для этого ведь и предназначена вечность.
      - Понимаю. Там - тоже кризис? И почему бы не хапнуть у грешника по горячим следам, да? А если учесть, что грешны все, то немалый капиталец можно отжать. Толково, толково... Ладно, не будем обо всех. В чём конкретно мой грех? И кому на небесах я задолжал?
      - Не паясничай, Митч. - Я не ведусь на провокации. - На кой ляд нужны твои капиталы там? Речь о тех, кому ты задолжал здесь, на этом свете. Тут, - я указываю на стопку бумаг, - все твои долговые расписки, а также исковые требования на выплаты неустоек и дивидендов.
      - Издеваешься? Скажи ещё - кровью подписанные. Я в жизни не давал ни одной долговой расписки!
      - Ошибаешься, Митч. Все мы пишем их сотнями. Даже когда не подозреваем об этом.
      - Ладно. Полюбопытствуем... - он запустил пятерню в бумаги и выбрал несколько листков наугад. - М-м-м... Мария Георгиевна. Кто это? Или вот, Геворг Ашотович? А эти - Семён С., В.П. Иванов, Кутейкин? Кто все эти люди?!
      - Семён С.? Просто прохожий. Он вытащил тебя, пятилетнего дурака, за шкирку из полыньи на пруду. Остался для истории неизвестным. Остальным повезло больше. Мария Георгиевна - твоя первая учительница. Геворг и компания - бригада "Скорой помощи". Едва успели до больницы, буквально за пять минут до перитонита. Дальше продолжать?
      - Не стоит. Я, кажется, идею понял. Я, якобы, обязан всем, кто "приложил руку" к моей судьбе?
      Я с облегчением выдохнул. Похоже, дело продвигается быстрее, чем я думал.
      - Но почему я должен оплачивать исполнение их гражданского долга дополнительно? Прохожий, пожалуй, да. Я не отказываюсь, но я не мог по малолетству, сам понимаешь. А остальные... Я благодарен, конечно. Но они делали свою работу, разве нет? И получали зарплату.
      - Не будь ослом, Митч. У всех у нас есть обязанности перед обществом. И если бы ты получал за исполнение своего гражданского долга столько, сколько получают они - будь уверен, меня бы к тебе не послали.
      - Каждый сам выбирает свою дорогу. Я не в ответе за то, что моя работа ценится больше.
      - Ха! Ты сам, Митч, веришь в эту сказку? Её придумали такие же как ты, чтобы оправдывать свою жадность. Вспомни детскую загадку. Пуд железа не тяжелее пуда пуха. Любая работа - если это работа - одинаково ценна. Переносишь ли ты с места на место пуд хлеба, нефти или золота. Источник твоего сверхдохода, Митч, не сам труд, а лишь "материал".
      - Источник моего дохода, - Митч постучал пальцем по лбу, - вот эта вот штуковина, приятель. Моя голова.
      - Удобно придумано, - перебил я. - А врач и учёный, инженер и учитель, можно подумать, трудятся не головой?
      - Есть отличие, парень! Моя - знает, куда вложить деньги, чтобы те принесли прибыль. Это называется - инвестиции.
      - А я так и сказал, Митч. Больше денег - больше доход. Но твоя работа при этом одинакова: переложить деньги из одного кармана в другой.
      - Я плачу налоги за эту работу!
      - Кто спорит? За работу - да. Но не за сверхдоходы.
      - Опаньки! Знакомые речи. Вот я и раскусил тебя, приятель. Ты из этих - из социалистов? Классовая ненависть, да? Алчешь справедливости?
      - Ошибаешься. Я не знаю такого слова.
      Вру. Конечно, вру. Главное - не показывать вида.
      Я чуть не плачу. Справедливость! Слово для передовиц и кроссвордов. Какая злая насмешка богов! Знал бы Митч, скольким искателям справедливости я повелел отрубить головы в те годы, когда руки мои ещё не были омыты водами Стикса.
      - Я не знаю этого слова, Митч. В моих руках весы. Я лишь кладу на одну чашу пух и уравновешиваю его железом. Инвестиции? Пусть. Но тогда признаем: все эти люди тоже сделали свои инвестиции. Они вложили "капитал" в тебя, в твоё будущее. И теперь вправе рассчитывать на свою долю прибыли. Ты - их предприятие.
      - Ловко завернул. Лихо. Но как же: они лечили, спасали и обучали полстраны. Ты, наверное, после меня пойдёшь за расплатой к слесарю и хлебопёку? Чтоб уж поровну, как ты говоришь.
      - Нет, Митч, не пойду. Ты прекрасно знаешь сам: не все инвестиции окупаются. А малоимущим иногда полностью списывают их долги. Это разумно.
      - Да?! А ставить меня в известность о "долге" через столько лет, когда я уже не имею возможности выбора - тоже разумно?
      - Батюшки! И это говорит человек, буквально вчера объявивший заёмщикам, что теперь они вдруг должны по ипотеке в три раза больше!
      Митч поперхнулся на полуслове.
      Стих. Нахмурил лоб. Задумался.
      Это верный знак. И я начинаю последний отсчёт. Мне неведомо, до скольки я дойду в этот раз. Но знаю точно, рано или поздно те самые слова прозвучат.
      
      - Что будет, если я откажусь?
      Вот оно!
      Быстро думает. Он хват, этот Митч. Дальше пойдёт как по нотам.
      - Ничего, - отвечаю я буднично.
      И достаю из сумки ноутбук. Обычный с виду ноутбук. Митч ведь хотел, чтобы к нему ходили в гости "по последнему слову техники".
      - Ничего? - недоумевает он.
      Будто ребёнок! До чего они все одинаковые! Конечно - я примчался к нему чёрт знает в какую тмутаракань просто поговорить по душам!
      - Ага, - говорю я и продолжаю нажимать кнопки лэптопа.
      - Совсем ничего?
      - Ну-у... ничего, в смысле, из того, что сделали для тебя все эти люди.
      Немая сцена. Не обращаю внимания.
      - Мы, - говорю, - разумеется, не станем поворачивать время вспять из-за одного тебя, Митч. Зачем менять жизнь всех, с кем ты когда-либо соприкасался? Они ведь могут быть довольны своей судьбой, согласен? Вполне достаточно смоделировать ситуацию лично для тебя. Будто бы ты никогда не ходил в школу. Или операционная вдруг была бы занята и ты дожидался своей очереди.
      Мне нужен только твой палец. Не бойся, приложи его к этой пластинке, смелее. Эффект проявится сразу, как программа закончит работу.
      - Какой эффект?
      - Ну, трудно сказать заранее. У всех по-разному. Бывает, пропадают без вести. Кто-то более удачлив - просто разучивается считать и писать. Кто-то начинает мочиться в штанишки. Кто-то умирает от почечной недостаточности. Иногда врачи не могут понять, что случилось, поэтому "объявляют" пациенту болезнь Альцгеймера. Теперь ты знаешь, что диагноз этот не совсем верен. Хотя о чём я! Тебе ведь наверняка известны "странные" случаи в твоём кругу, Митч.
      Он помотал головой и осторожно попятился к двери. Я выразительно глянул на раскалённую кочергу в камине.
      - Не дури, Митч, - сказал я. - Я бегаю быстрее.
      
      Бегу по ступенькам вниз. Нет - я лечу на крыльях! На сегодня я свободен. Надо ли говорить, что в моей сумке лежит обязательство Митча основать благотворительный фонд? Взамен я оставил ему обещание следить за его работой. И знаете что? Нам даже не пригодилась кочерга!
      По пути я отстёгиваю наручники у троих охранников. Они давно очнулись и травят друг другу анекдоты. Железная выдержка у этих парней! Даю в благодарность выстрелить мне вдогонку из травматического оружия. И даже падаю за дверью, аляписто взмахнув руками. Представляю себе сползающие с их физиономий улыбки, когда они не находят меня на крыльце. Я уже далеко. Машу им ручкой из темноты. Мне надо застать последний автобус.
      
      - Приехали, мужчина! - Я открыл глаза. Пожилая кондукторша в оранжевой спецовке тянула меня за рукав. Она зевнула и помотала головой, как бы советуя мне сделать то же самое, чтобы наконец очухаться и поскорей избавить её от своего присутствия. - Выходим, выходим, мужчина - конечная.
      Вот так на! - Я огляделся. Похлопал себя по карманам. Всё вроде на месте: сумка, бумажник, сигареты. Сунул одну в рот, прикурил, привалился плечом к столбу. Вот так на...
      А я-то надеялся: приду домой, смою кровь и пот, залягу в "берлогу", покайфую оставшиеся до рассвета часы. Оказывается, вся работа ещё впереди.
      Я раскрыл пакет с заданием. И чего вдруг я решил, что это частный дом? И, тем более, рыжий. Серый пентхаус в здании под ампир и бывший профессиональный киллер - вот, что ждало меня на самом деле. Придётся повозиться.
      От автобусного кольца шли две дороги: вниз, откуда мы только что приехали, и в гору, по серпантину. Где-то там - на склоне, в темноте за лесом - моя цель.
      А мне не привыкать. В гору порой даже легче, чем с горы.
      Дождь перестал. Угомонившиеся облака приоткрыли Луну и звёзды, и те неплохо освещали дорогу.
      
      - Уважаемый! - окликнул меня интеллигентного вида старичок в берете. Он стоял возле дряхлой "Лады" с задранным капотом на крохотной стоянке, стихийно возникшей при повороте дороги. Вдали, под дорогой, соперничая со звёздами, светились огни города.
      Я запустил в огни окурком. Тоже красиво.
      - Да-да, - отозвался я. - Проблемы, уважаемый?
      - Аккумулятор! Чтоб ему пусто было! - виноватым голосом залопотал старик. - Сам понимаешь, сынок - больно ли на пенсию разгуляешься. Вот и ездишь на барахле до последнего. На пять минут заглушил, сынок. По нужде я. И вот - не крутит, зараза. Может, толкнём? Тут до уклона всего-то. Потом сама покатит.
      - Садись, дед. А то запрыгнуть не успеешь - будешь "жигуль" свой в пропасти ловить. Я один справлюсь.
      Упираюсь в скалу, каменная крошка хрустит под подошвой. Знакомое чувство.
      - Спасибо, сынок!
      - Куда?! Крути рулём, дед!
      Поздно. Машина, пробив лёгкую ограду, летит под откос.
      Он оборачивается. Это - Митч. Сардоническая гримаса вот-вот порвёт лицо пополам.
      Меня окружают четверо в чёрном. Что-то знакомое. Три "крестника" - охранники Митча. Следом - он сам.
      Хлопают крыльями.
      Кар-р-р, кар-р-р...
      И эхо.
      Ха-ха-ха-ха-ха!..
      
      Просыпаюсь. Теперь уже окончательно. Пейзаж вокруг мне знаком до тошноты.
      Светило в зените, жаркой болью сверлит затылок. Камень, как обычно, катится в пропасть. Я опять упустил его, заснув на ходу. Хохочут вороны, мои вечные надзиратели.
      Это проделки Гипноса. Впрочем нет. Гипнос честно перемещает меня во времени и в пространстве, как приказал отец богов Кронос. Зато сынок его, Морфей, потешается от души. Не может простить мне дядю своего - Танатоса. Родная кровь - что тут сказать! Хотя все знают: они никогда не любили друг друга.
      С тех пор как боги обрекли меня на дополнительное наказание, я стал путать сон и явь. Я твёрдо знаю, что вновь проиграл, лишь когда вижу - в который раз вижу - падающий с горы камень. Остальное покрыто туманом неведения.
      Завтра вороны принесут очередной пакет. Кто будет новым должником? Рокфеллер, Крез, Тутанхамон? Или командор пиратского звездолёта? Разве это важно? Гипнос доставит меня в любую точку строго по расписанию. Кому как не мне - раскаявшемуся грешнику, мечтающему о возвращении домой, к жене и к мальчикам моим - делать эту работу. Пропалывать сорняки порока и лелеять ростки добродетели на бескрайнем поле жизни. Перед этим бессильна сама Вечность.
      Боги прознали, что я разгадал секрет камня. Рано или поздно я укореню его на вершине.
      Но жадность - сестра бесконечности. Боги знают. Значит, боги не желают быть милостивыми ко мне.
      
      Я всё равно надеюсь на прощение. Ведь я постиг мудрость богов. Время разбрасывать камни рождает бремя их собирать.
      Я, Сизиф, говорю это вам. Царь Коринфа, низверженный в Тартар.