с лица вечерних, поздних январей,
играл фигурками, построив то в каре,
то выстроив шеренгой вдоль витрины.
И отходил, и подходил игриво
на тоненьких неоновых ногах.
Звонок, звонок:
- Ззззззы, - занавес упал.
Солдатик оловянный, балерина.
Искрой искрит. Стоят. Переглянулись.
И, словно люстры, словно бы паркет.
Так славно, скользко и, нога к ноге:
воронкой свет, тахикардия пульсов
несётся резвым сквозняком мазурки,
шум, разговоры, смеха перезвон...
Но что это?
- Извольте выйти вон?!, - ему винтовка, для неё микстура.
Излёт свечей, суфлёром страшный чёртик,
постылой тенью память, кашель, боль:
темно, постели сыгранная роль,
кто нужен ей твердит вдали речёвкой.
- Твой смех, твой голос, живость берегу, обогатив походной горькой солью,
мой юный, серебристый колокольчик, оставшийся на Невском берегу,
опять "примкнуть штыки" - поёт шрапнель, я верю в нашу встречу непрестанно.
Вперёд В атаку!, - медлит сталь крестами,
питая алым рваную шинель...
Слонялся свет, сквозь снег, ветрам карррртавил,
невнятное хрипел по флюгерам,
как горький пьяница забывший о вчера,
предпочитающий незнания отраву.
Безлюдье улиц и зашторенных витрин,
невесело, но что это? Чечётка?!
Хихикает морозный юный чёртик,
кривляясь отраженьями что мим.
И вот они. Нет, это ли возможно?
Как прежде?
Он, с оплавленной щекой, ружьем, и примкнутым к нему штыком.
Она, парит, пронзает небо ножкой.
Тревожно, странно, страшно, - невозможно:
танцует снег, судьбой оплачен счёт;
чудит витринным отраженьем чёрт,
в окне сгоревший, а на тонкой ножке,
она, юлой скользнувшая в ничто.
