Ей двадцать три. Когда узнал, удивился. Во взгляде неуловимая
горчинка, вызванная знанием жизни и разочарованием. Такая появляется
у женщин годам к тридцати.
- Я с шестнадцати сама по себе. Никому ничего не должна.
Отца не помню. Мать кое-как терпела. Кормила, одевала, и на том спасибо.
Что у меня внутри, ее, совершенно, не интересовало. Все веселья хотела
да личную жизнь наладить. Бурная она у нее была. А я не вписывалась.
Настенька пухленькая, как свежеиспеченная булочка. Очень нежная.
Любит ласку, как кошечка. Погладишь, почешешь за ушком - замурлычет .
На обнимашечки отвечает шутливо и с таким взглядом, что хочется держать
в руках вечно и не отпускать.
- Я чувствую доброту, и признательна за это, только сама доброй
быть не умею. Разучилась еще в детстве.
- Это же нехорошо.
- Да, нехорошо, - соглашается и разводит руками.
Движения плавные, как у лебедушки, а глаза озорные. Работает
старшим кассиром в большом магазине. Приятная в общении, вежливая.
Все спорные вопросы решает с улыбкой. Покупатели не нахвалятся.
Слышали бы они ее слова за спиной.
- Нельзя о людях такие гадости говорить.
- Я старюсь, но сердцу не прикажешь.
- Будешь так притворяться, потеряешь себя. Забудешь, какая есть
на самом деле.
- Может, я такая, что действительно, лучше забыть.
- Неправда, ты веселая, добрая и нежная.
- Если бы все так считали, то такой бы и была.
Однажды, пришла грустная. Улыбалась, как всегда, только слой
пудры на лице больше обычного. Едва тронешь, и штукатурка посыплется.
- Снова одна, - констатирует факт.
- Не выдержал, а вроде, крепким казался, спокойным, основательным.
- Праведный зануда. Скупой крохобор.
- Не скупой, а бережливый. Не крохобор, а хозяйственный.
- С таким со скуки повесишься. Лучше с веселым балбесом дело
иметь. Но у балбесов денег нет, а в девочку надо вкладываться.
- Тебя послушаешь, так все должны, а отдавать не торопишься.
- Я отдаю, тем, что даю. Саму себя доверяю. Это ценить надо.
Любить, холить и лелеять. Как устала всего добиваться сама.
Однажды, не вышла на работу. Сказали, что мать умерла.
- Сочувствую, - сказал, когда вышла.
- Не надо. Допилась, зараза..
- Все-таки мать.
- Только, если все-таки.
- Не простишь мать, удачи в делах не будет, не отпустишь зло к отцу,
с мужчинами никогда не заладится.
- Вот, только, не надо поучать.
Иногда проскальзывают матерки.
- Не ругайся, тебе не идет. Нежный, мягкий голос, и такая грязь.
- А кому идет?
- Напарнице твоей. У нее так естественно получается, просто музыка.
Собралась уходить. Платят мало. На жизнь не хватает.
- Скромнее жить не пробовала?
- Одно из двух: или скромность или жизнь. Где бы олигарха
найти? Знакомая не бензоколонку зовет. Там в два раза больше платят.
- Тогда, удачи.
- С олигархом?
- С бензоколонкой. Стать тебе королевой.
- Спасибо.
Ушла. Навестила через две недели. Рассказывает ужасы. Работает
в ночную смену. Приезжают всякие неадекваты. Какой нормальный
человек будет по ночам гонять? Три раза грозили изнасиловать,
два - убить, и наконец, один пообещал «все, здесь, к черту, сжечь».
- Что делать? - спрашивает.
- Уважать клиентов, относиться с добротой.
- Я серьезно.
- Дотяни до первой зарплаты, чтобы не зря все страдания и
возвращайся к нам. Отогреем.
А отогревать есть что. Речь наполнилась такой хованщиной,
что уши вянут. Веет в поле ветерок, у Настюшки - матерок.
Удивительно, почему с ней до сих пор не сделали того, что обещали?
Злое обаяние. ох, как провоцирует на принуждение к чему-либо, у
людей без тормозов. А иногда, и тормоза срывает.
Худо может оказаться, а жаль. Почему-то хочется, чтобы все у
Настеньки было хорошо.