– Йоханнес, ты не слушаешь! Если будешь вертеться, я не стану читать.
Я делаю строгое лицо и демонстративно захлопываю книгу, заложив всё же травинку на нужной странице. Йоханнес, мой любимый маленький братишка. Непоседливый и любознательный, как все мальчишки его возраста. Вот и сейчас, пока я читала вслух, он, подставил палец на пути деловито спешащего по лужайке муравья. Залезая на палец, муравей, конечно, не ожидал, что в ту же секунду совершит на нем полёт на головокружительную высоту и окажется прямо перед носом Йоханнеса.
– А когда они уже придут к дому старой ведьмы? А он правда из пряника, Маргарет? Честно? А ведьма страшная? – муравей, после тщательного рассмотрения, аккуратно водружается на то же место, откуда взлетел.
Ведьма. Нет, надо выбросить эту ерунду из головы. Каждый раз, когда мы с братом гуляем в нашем прекрасном ухоженном саду, полном цветов и поющих птиц, я вижу в окне мансарды родительского дома безобразное лицо ведьмы. Мне не удаётся его рассмотреть – стекло отражает яркое голубое небо и плывущие белые облака, но я чувствую на себе её неотрывный взгляд. И слышу заунывную мелодию старой игрушечной шарманки.
По разным странам я бродил
И мой сурок со мною,
И весел я, и счастлив был,
И мой сурок со мною!
Царапающие звуки становятся то громче, то исчезают, растворяясь в пении птиц, но всегда возвращаются, сводя с ума, сжимая сердце холодными пальцами необъяснимого ужаса. Нет, не смотреть, не слушать!
– Йоханнес, милый, давай споём что-нибудь, а?
Брат задумывается на секунду, потом кивает согласно. И я слышу, как он, сначала тихо-тихо, а потом всё увереннее поёт. Волна липкого страха сковывает моё дыхание.
Из края в край вперед иду,
Сурок всегда со мною,
Под вечер кров себе найду,
Сурок всегда со мною.
Взгляд брата стекленеет, он уже не смотрит на меня. Его и так бледное личико становится совсем белым.
– Йоханнес, прекрати! Перестань сейчас же!
Скорей бы уже вернулись родители. Как долго их нет!
Йоханнес замолкает, его глаза становятся удивленными и обиженными.
– Что прекратить, Маргарет?
Я его крепко обнимаю, потому что малыш готов расплакаться. Зато от моего крика он – снова он. Я очень боюсь таких моментов, когда мне кажется, что мой братишка исчез, а на его месте возникло чужое и незнакомое существо.
Треньканье шарманки на время удаляется, но в следующий момент появляется вновь. Старческое лицо за стеклом то размывается в бледное пятно, то обретает человеческие черты.
Я знаю, в доме никого. Родители, как всегда, уехали утром на машине по делам, а Агнес, наша няня… Почему я не могу вспомнить, где Агнес? Почему её нет с нами? Может быть тоже уехала по делам? Наверное. Я должна выяснить наконец, откуда звучит эта мёртвая музыка, кто смотрит на нас неотрывно из окна. Я не боюсь. Прямо сейчас. Отдаю книгу брату и иду к дому. Дверь… Странно, всегда закрытая дубовая входная дверь сейчас приоткрыта. Скорей, пока не улетучилась моя решимость, пока не растворилась в поднимающемся из самых тёмных уголков души страхе.
Взлетаю по лестнице на второй этаж. Дверь в комнату Агнес тоже открыта. Кресло с высокой спинкой у окна. Музыка оглушает, не оставляя места для мыслей, сводя с ума.
Мы здесь пробудем до утра,
И мой сурок со мною.
А завтра снова в путь пора,
Сурок всегда со мною.
Я вижу только её затылок. Клок неопрятных седых волос. Вижу лежащие на пледе сухие, костлявые руки, а в них зелёная в розовый цветочек жестяная шарманка. Какие невыносимые звуки. Я нашла тебя, ведьма.
Старуха медленно поворачивает голову. Она улыбается.
– Гретель, дорогая моя, наконец-то ты пришла за мной. Я столько лет тебя ждала. Не печалься. Я готова. Давно готова. Забери меня к себе.
Боже, это же Агнес. Её голос, её улыбка. Но как это возможно? Наша Агнес молодая и красивая. Что с ней стало?
Я подхожу и беру её протянутую тонкую руку в свои ладони. По лицу Агнес катятся слёзы, но она счастливо улыбается. Я жду пока её рука остынет, станет такой же холодной и мёртвой, как мои пальцы. Тишина, блаженная тишина окутывает старый дом, накрывает невидимым ватным одеялом сад. Агнес улыбается мне.
Полицию вызвали обеспокоенные непривычной тишиной жильцы дома напротив. Пожилая пара. Когда взломали тяжёлую входную дверь и поднялись в мансарду, всё было уже кончено. Агнес полулежала в кресле, придвинутом к самому окну. Её мёртвые глаза продолжали смотреть в сад, давным-давно заросший крапивой и колючим кустарником, а на острых старческих коленках, проступающих даже сквозь ткань толстого клетчатого пледа, лежала детская шарманка.
– Да, это она, Сумасшедшая Агнес. Простите, герр комиссар, но мы все её так звали. Упокой Господь её бедную душу.
Она служила няней у хозяев этого дома. Только это давно было. Лет тридцать прошло, как вся семья погибла в автокатастрофе. Помню, как это известие нас всех потрясло. Отец, мать, и двое детей – Маргарет и Йоханнес. Мы их звали Гензель и Гретель. Маргарет было пятнадцать, а маленькому Йоханнесу всего восемь. Никто не выжил. Только Маргарет ещё боролась, но через три дня умерла в госпитале. Это было так ужасно. Так ужасно. Простите. Ганс, дорогой, дай мне салфетку.
Так и осталась тут жить. Наследников не нашлось. Считаю, это справедливо было. Она жила в семье с самого рождения Маргарет. Агнес так любила малышей! Порой казалось, что больше их родной матери. Неудивительно, что умом тронулась.
– Как вы говорите, герр комиссар? А, да, одна с тех пор жила. Почти ни с кем и не общалась. Только сидела у этого окна и крутила свою шарманку целыми днями. Уверяла, что пока звучит музыка, дети живы и она видит, как они играют в саду. Поначалу, конечно, нас с Гансом раздражало это треньканье бесконечное, мы же тут напротив живём, всё слышно. Да и сад уж сколько лет в ужасном состоянии, все сорняки к нам лезут. Но мы не в претензии. Жаль было бедняжку Агнес. Так-то она совсем безобидная была. Тихая. Она и умерла так же. Тихо и с улыбкой. Видите, герр комиссар, она улыбается. Простите. Ганс, дорогой, дай еще одну салфетку.
*Сказка братьев Гримм. Гензель и Гретель – уменьшительно-ласкательные имена от Йоханнес и Маргарет (нем.)
