Поздно. Ноябрь безумно кружит листвой.
Крутит столбы промокшей, закисшей меди.
Просит под нос, устало: "Впусти, я свой"...
Дом. Тишина. Не мечутся тени-руки
Птицей никто не пляшет в пустом окне.
Грустно бродяжкой жалость свою баюкать,
Веткой стучать туда, где живого нет.
Жизнебольному, глупому - доставалось.
Вышагнул по-дурацки в тот мир где - Бог.
Сыплются стены, старая краска, надпись.
Машка и юный Петька, "Лав Ю". ИТОГ...
"Течь унитаза - словно ополоумел...
Не починить, и дочка не кажет глаз...
Петька ты слышишь? Нынче никто не умер?"
Шепчет соседка, с первого - поднялась.
В пятом - аншлаг (хранил бы всех - добрый Боже!)
На радиатор крыльями два БОМЖа
Пали, - палёнку пьют и подъездных кошек
Светом душевным греют "скотину жаль".
Клацает пастью - чудная собака Злюка -
Что не ворует мясо, не бьёт котов.
Лапой скребется: "Петька, впустил бы суку...
За полночь лаять, - эхом дразнить бетон".
Взвизгнуло скрипкой горло ночной квартиры -
Газовый ключ, щетина, штаны с дырой.
Свет и тепло, восторженный миг, - картина -
К старым друзьям выходит святой Петро.
