Солнце собственным жаром выжато.
Пчёлы. Зной. Над рекой – река.
Я листаю с девчонкой рыжею
Синеснежные облака.
За взъерошенною гондолою –
Чудо-Юдо... лошадка... дед...
Жаль, мы с небом, как "не" – с глаголами:
Вроде, рядом. А вместе – нет.
Взмыть бы ввысь, и пускай подвинется
Пролетающий толстый кот.
Нам с девчонкою – по одиннадцать.
Август. Тысяча девятьсот...
Всё волшебно, и всё загадочно:
И девчонка, и этот луг,
И венок, что сплела...
Достаточно.
К ней приехал наш общий внук.
Бред. Наверное, от усталости.
Где четырнадцать тысяч дней?
Старость детства и детство старости.
Между – пепел календарей.
Между – планы и ожидания...
танцы... клёш, возведенный в культ...
служба... дембель... завод... свидания...
свадьба... дети... развод... инсульт.
Не пою, не дружу с гитарою.
Числа – дробью, и дробь – в виске:
"Сброшу плоть, как пальтишко старое,
Выйду к Господу налегке.
И скажу, что хранил под теменем
Сотни "нет" и десяток "да",
Что коротким отрезком времени
Мерил "вечно" и "навсегда",
Что, осмысленно, при свидетелях,
Предпочел (избегая плах)
Покаяние в добродетели
Покаянию "во грехах".
Дорогое ценил недорого,
Убивал потихоньку прыть,
И не видел, что здесь, над городом,
Облака продолжают плыть".
Мне откроется преисподняя,
Где с лихвой проведу досуг.
Это в будущем. А сегодня я
Вновь ищу васильковый луг.
Я брожу, а по нервам-ниточкам
Чуть заметно блуждает свет...
Это память встает на цыпочки
И глядит облакам вослед.
.....
