Последняя дань уходящему лету.
Я в черных одеждах, укрывши лицо,
Считаю шаги от тропы к лазарету.
Туда и обратно, вперед и назад,
Шагаю не глядя, без смысла, до дрожи.
По серым камням, что бессильно скользят,
Под черным ботинком из вощеной кожи.
Мне нужно не думать. Болит голова.
Мне нужно отвлечься от вечного боя.
Сквозь маску не слышно глухие слова,
Что я возношу в небеса над собою.
По серым камням я считаю шаги,
Мой разум теснят безобразные беды.
Мой внутренний голос мне шепчет «Беги!»,
Но, я не могу отступить без победы.
От грубого зданья из пыльных камней,
С орнаментом змея, обвившего чашу,
До битой дороги из длинных теней,
Из брошенных вилл и оставленных башен.
Царит духота. Ветер зол и спесив,
И солнечный день, как тугая гаррота.
Истертая трость выбивает мотив -
Одна за одной, надоевшая нота.
Перчатки сдавили, как будто тиски,
Тяжелая кожа плаща давит плечи.
Раскатами боль сокрушает виски.
Я слишком устал, мне так нужно отвлечься!
Сквозь узкую маску, сквозь прорезь для глаз,
Сквозь мутные стекла, дарившие холод,
Я вижу весь мир, будто здесь в первый раз.
Я вижу сожженный, растоптанный город.
Безумная маска, глаза из стекла,
И флер благовоний, отвратнее грязи.
Как серые камни теперь тяжела,
Та сумка с фиамами лечащей мази,
Что давит ремнем бесконечно плечо,
И каждая мысль, как острая бритва.
Но я не могу отступить, ведь еще,
Не выиграна мною последняя битва.
Мой враг совсем близко. Я чую его,
Сквозь сладкие запахи трав в моей маске.
Последняя битва – и только всего,
Конец этой страшной уродливой сказке.
Я не страж закона, и не детектив,
И роль моя слишком смешна и комична,
Чтоб кто-то искал хоть малейший мотив,
В истории этой, где все, как обычно.
Мой враг не убийца, и он не маньяк,
Не злобный безумец, сбежавший несмело.
На выдумки он еще больший мастак,
И истинный мастер кровавого дела.
Мой враг непреклонен и неуязвим,
Его не удержат надежные клетки.
Придет в темноте и растает, как дым.
Он бьет всегда точно, уверенно, метко.
Какой Файгенбаум? Сравнения нет.
Иль этот Гренуй, поразивший полмира?
Мой враг оставляет решительный след.
В сравнении с ним это скучно и сиро.
В сравнении с ним, Потрошитель - герой,
А тот парфюмер – персонаж небылицы.
Маньяков и психов бессмысленный рой,
В расчет не идет с идеальным убийцей.
Мой враг забирает по тысячам душ.
Он входит в дома, пробирается в залы.
Он всюду – и в слизи растекшихся луж,
И в грязи, и в дыме гротескного бала.
Он входит без стука. Втекает в окно.
Таится на ранах гниющего трупа.
Он, верно, отравит и хлеб, и вино.
Бежать от него – невозможно и глупо.
Единственный выход – решающий бой.
Наука и жизнь выступают со мною.
О случае этом узнает любой:
У вас эту смерть называют чумою.
Чума вошла в город с весенним дождем.
Вошла королевой гниенья и боли.
Сперва пара нищих, затем чей-то дом -
Вот первые жертвы жестокой неволи.
Чума пронеслась по проспектам ночным,
Целуя, с любовью, прижав к себе цепко.
И тех, кто был грешен, и кто был святым,
Она полюбила безумно и крепко.
Она целовала юнцов и мужчин,
В уста целовала, что полны злословья.
Она одарила без слов и причин,
Своей бесконечною страшной любовью.
А после – пришел настоящий кошмар.
С чумой возлегли на могильное ложе,
И старый и юный – и новый удар:
Чума идет дальше. Одной быть негоже.
Весь город гниет. Мы начнем карантин.
Чума прорывается. Все бесполезно.
В мертвецкой нет места. Горят, как один.
Есть я и чума. И бездонная бездна.
Ведь ты врачеватель, сомненья отринь!
Ты веришь в науку, не то, что невежды!
Как врач я обязан бороться за жизнь,
Хотя вся борьба не имеет надежды.
Раздутые крысы бегут из под ног,
Когда я шагаю по темным могилам.
Что б снова принять изначальный урок:
Нельзя победить, что уже победило.
Горят маслянистые злые костры,
Живые и мертвые в пропасть, у края.
Нам это простится еще до поры.
Жги все, что ты видишь. Своих Бог узнает.
Кто был заражен – отправляем в огонь,
Все трупы и гниль – все до нельзя постыло.
И снова глаза прикрывает ладонь -
Я слишком устал от борьбы не по силам...
...И вот, лазарет, как последний приют.
Последний рубеж у ворот карантина.
Я знаю, все те, кто остался – умрут.
Печальная все же и злая картина.
Весь город погиб, догорел и загнил.
Мой маленький город, наполненный светом.
Теперь свет погас. Я остался без сил.
Мой разум не знает иного ответа.
Моя медицина – полнейший обман.
Усилия тщетны, надежда ничтожна.
Я – доктор чумы, изнываю от ран.
Мне видится странное. Истина ложна.
Мне хочется только немного вздохнуть,
Не сквозь аромат защищающей соли,
А просто, набрать воздух осени в грудь.
Почувствовать жизнь в это серой неволе.
Устало я сяду на камень седой.
Как странно, что мир потерял свои краски.
И взявшись за клюв, задрожавшей рукой.
Я вниз потяну надоевшую маску.
И маску сорвав, как хотелось давно,
Я воздух глотаю наполненный смрадом,
Как будто хмельное живое вино,
Разлитое с лучших сортов винограда.
И воздух пьянит, душит липкий туман,
Царит запах гнили над вечною бездной,
Костюмы и маски – трусливый обман:
От смерти не скрыться. Бежать бесполезно.
Встают испарений седые клубы,
К чему все лекарства, к чему же вакцина?
Где были живые – остались гробы:
От смерти не может спасти медицина.
В канаве плывет разложившийся труп,
В обрывках одежд и отторгнутой плоти.
Но только улыбка слетит с моих губ.
Все в жизни моей на ликующей ноте.
Со смехом склонюсь над стоячей водой,
Швырну свою трость я подальше от края,
Что было когда-то чужою бедой,
Вдруг стало моим неожиданным раем.
Пустые дома оглашает мой смех,
И вторит ему бесконечное эхо.
Какая развязка! Вот это успех!
Но тем, кто остался, уже не до смеха.
Иду к лазарету, я пьян от свобод.
Звучат в тишине триумфальные трубы,
Чума свое знамя со мною несет,
В ухмылке оскалив изгнившие зубы.
В ее грязном платье кружит мошкара,
В запавших глазах затаилось веселье.
И вонь разложенья, и злая жара,
Смешавшись с дурманом в пьянящее зелье.
За нею неспешно идет круговерть,
А там, за туманом, чей облик исконен,
Плетется моя безобразная смерть,
С увядшим букетом в костлявых ладонях.
Любая надежда – стальная тюрьма,
Но жизни законов исправить не в силах.
Во мне разливалась, как пламя, чума,
Отрава горела в натянутых жилах.
Я маску отброшу под ноги себе,
Пройдясь башмаком по ненужному хламу.
Довольно играть на утеху судьбе,
И делать из жизни печальную драму.
Лекарство от смерти никак не найти,
И если нельзя исцелить, в чем проблема?
У всех оборвутся когда-то пути,
Истории эти – извечная тема.
Я делаю шаг и вхожу в лазарет,
Там жаждут спасенья? Воздам в полной мере.
С улыбкой задул я спасительный свет,
И прочно захлопнул тяжелые двери.