Крепко сжатые ладони, перетянутые руки,
Льется лунный свет по небу, одинокий и ничей.
Ужас, ненависть, страданье и бессмысленные муки,
Рядом только кавалькада беспощадных палачей.
Ни к чему теперь стараться искупить свои страданья,
Я была одна на свете. Я и в смертный час одна.
Жизнь бесследно растворилась, как разгаданная тайна,
Мне не больно, мне не страшно. Я потешилась сполна.
Да, молитвы мне известны, только в них нет смысла боле,
Я уже не верю в небо. Это все безумный ход,
Или Вы теперь решили, что спасли меня от боли,
Так галантно и красиво пригласив на эшафот?
Ах, какое благородство позабытое на свете,
Ваша совесть, мой убийца, ослепительно чиста!
Ни к чему пустые фразы, Ваша пленница, миледи,
Много лет назад успела отказаться от креста.
Это все, как будто очерк никому не нужной пьесы,
Для меня нет ни заката, нет ни ночи, и ни дня,
Почему все так сложилось? Почему, отец небесный?
Почему ты не ответил и отрекся от меня?
Просто глупые молитвы обесцвеченному небу,
Это все уже ненужно, это все горит в огне.
Я давно не важна Богу, как бы нибыло нелепо,
Этот Бог меня покинул, и теперь не нужен мне…
Ни к чему пустая жалость и скупое состраданье,
Все быстрее мчаться строки, обрываются стихи,
Я иду по эшафоту позабытого желанья,
Перед всей ненужной жизнью отвечая за грехи.
Но, позвольте перед казнью мне обещанное право,
Прежде чем, вонзится в плаху занесенный Вами меч,
Мой палач, повремените, Вы потрудитесь на славу,
Мой палач, повремените. Я закончу свою речь.
…Эти каменные стены были мне родимым домом,
В них когда-то зарождалась моя первая заря,
Моя жизнь была спокойной, без ошибок и изломов,
В простоте церковной крипты тишины монастыря.
Как же было беззаботно, как же все было наивно,
Эти стены обходило и несчастье и беда.
Без забот и происшествий, так размеренно, невинно,
Я поверила молитвам. И ошиблась. Как всегда.
Я не знала об интригах, я не ведала сомнений,
Но в цепи событий было нераскрытое звено.
Перед древнею иконой, опустившись на колени,
Снова грезила о счастье. Как наивно. И смешно.
Была девочка прекрасной, и заботливой, и нежной,
И чиста душою будто, на лугу упавший снег.
Но судьба над ней смеялась и тревожила небрежно,
Торопилась и спешила, набирая свой разбег.
Ее небо наградило первозданной красотою,
Нежным голосом и взглядом, сокрушающим сердца,
Как глупа и как наивна была девочка порою,
Что смеясь, благодарила всенебесого отца!
Но, была я одинока, как всегда в холодных стенах,
А надеяться в пустую – несмываемый позор,
И сквозь робкую молитву, у иконы на коленях,
Я надеялась, что небо обратит ко мне свой взор.
Соблазнительны надежды, опьяняющие мысли,
И казалось, что мгновенье - и распустится рассвет!
Я так верила безумью о любви святой и чистой.
И я снова ошибалась. Ведь такого просто нет.
Стало тесно в серых стенах безобразных и промозглых,
Одиночество повсюду поджидало в новом дне,
По ночам меня манили догорающие звезды,
И мечты о милом принце на гарцующем коне.
И он вскоре появился. Он решительный и гордый,
Обещал ей сад небесный, мир прекрасный, но чужой,
Она верила, бедняжка, она верила упорно.
Он владел ее наивной и открытою душой.
И тогда, той самой ночью, где ты был, Великий Боже?
Когда жизнь мою ломала обезумевшая мразь?
Когда он в порыве диком отшвырнул меня на ложе,
И о сердце с наслажденьем вытер ноги, не боясь…
Тебе было безразлично. Тебе было все неважно,
Все молитвы – это только неприкаянная лесть.
Жизнь скомкалась в одночасье, всей вселенною бумажной,
Где поругана невинность и разбита твоя честь.
В этом мире я забыта, в монастырь – закрыты двери,
Твой закон немилосерден, Бог жестокий и скупой.
И зачем искать спасенья в предающей меня вере?
Я одна и на коленях перед яростной толпой.
Я немедля превратилась в цель для злобы и издевок,
И меня душили слезы, под карающим бичом,
Когда мой палач устало, без улыбки и без слова,
Раскаленным знаком алым заклеймил мое плечо.
Опороченное сердце, опороченное тело,
Разве к этому стремилась побежденная мечта?
И на улицах Парижа, я боролась, как умела,
Где моим оружьем стала моя злая красота.
Ну, а дальше по наклонной… Так цинично и жестоко,
Разливается по кубкам окровавленным вино,
Я тонула в зыбкой грязи бесконечного порока,
Снова свет и снова тени, снова высь и снова дно.
Снова страх, сковавший душу, снова страсть и наслажденье,
Эти ночи бесконечны и одна другой темней,
Я на дне в дорожной пыли, где ползет в одно мгновенье,
По трясине липкой грязи бесконечность серых дней.
За грехи всей этой жизни я одна теперь в ответе,
На меня примерить можно и ненужное клише!
Но, внутри меня отныне, появляется миледи -
Отголосок новой жизни, зародившийся в душе.
Ну, уж нет, я не погибла. Я на зло всему живому,
Становилась все сильнее, ведь судьба, как будто плеть.
Я жила в крови и грязи, в своем страхе и истоме,
Вы еще не заслужили мою маленькую смерть!
А затем… Все было просто. Снова глупая ошибка,
Но словам судьбы безумной ничего не прекословь…
Я нашла любовь во мраке, неустойчивом и зыбком.
Да, я снова полюбила. Я нашла свою любовь.
Он был графом благородным, он за жизнь держался крепко,
Ну, а что могла ему я предложить тогда взамен?
От него я утаила, что я уличная девка,
И я вновь в плену постылом бесконечных серых стен.
Он был графом благородным. Столь отчаянным и смелым,
Что он в жены взять поклялся на церковном алтаре.
Что со мною? Почему же? Отчего и в чем же дело?
Разве это не случилось, как-то раз в монастыре?
Снова бред о глупом счастье захватил меня отныне,
Граф прекрасен и галантен, он отчаян и он смел…
Но, в моей душе убитой нет и места для святыни…
И любви чудесной этой был безрадостный удел.
Жизнь моя – плохой учитель, рай обманов и измены,
Окунула жизнь в канаву… Черт! Проклятье и дерьмо!
У воздушных замков в мире, слишком вычурные стены -
Он увидел след печати: на моем плече клеймо.
Все случилось так внезапно, все случилось так некстати,
Пусть от боли и страданья перехватывает дух.
Он – герой и благодетель, он – наследник вещей знати,
Ну, а я, как сотни грязных, недостойных мира шлюх.
Снова боль и расставанье. Я в себе убила чувства,
И внутри меня, миледи оценила этот шаг.
Ни к чему любовь и верность – эти помыслы безумство
Что же, если ты считаешь, значит все и будет так.
Снова взлеты и паденья. Я упорно шла к успеху.
Нет, не я. Уже миледи. От меня нет и следа.
Боль любую и интригу, превратившая в потеху,
У нее прекрасно тело, только сердце изо льда.
Я старалась не сдаваться, я упорно выживала,
Счастье, черпая в каменьях и блестящем серебре,
Десять лет пустых гонений. Десять лет… Как это мало.
Десять лет зловонной грязи. И теперь я при дворе…
Жизнь со мной была жестока, все вокруг бичи и плети,
Хочется поверить в то, что это лишь кошмарный сон.
Называйте меня ныне, не «графиня», а «миледи»,
Позабудьте список глупых и опошленных имен.
Мне не больно, мне не страшно. Ведь, миледи не боится,
Хотя нет, за всем укрылось неразгаданное «но»,
Чтобы я хотела в жизни? Если б все могло случится
Хоть немного, но иначе… Как же глупо и смешно.
Я предсказывать не смела, предугадывать – не в силах,
Что моя любовь однажды обернется палачом.
Что Вы скажите мне, муж мой, Вы мне вырыли могилу,
Или Вам все эти бредни и рассказы нипочем?
Ни о чем не сожалею. И я не прошу прощенья.
Эта казнь сейчас случится перед полною луной.
Моя жизнь – всего страница, лишь короткое мгновенье,
Как давно все это было, и быть может, не со мной…
Как же было беззаботно, как же все было наивно,
Эти стены обходило и несчастье и беда.
Без забот и происшествий, так размеренно, невинно,
Я поверила молитвам. И ошиблась. Как всегда.
Я не знала об интригах, я не ведала сомнений,
Но в цепи событий было нераскрытое звено.
Перед древнею иконой, опустившись на колени,
Снова грезила о счастье. Как наивно. И смешно.
Была девочка прекрасной, и заботливой, и нежной,
И чиста душою будто, на лугу упавший снег.
Но судьба над ней смеялась и тревожила небрежно,
Торопилась и спешила, набирая свой разбег.
Что же с девочкой случилось? Для чего мечтать о свете?
Почему никто не слышал ее смех и ее плач?
Почему все так случилось с этой девочкой, миледи?
Ее нет. Она убита. Начинаем казнь, палач.