Страсть
Солнце – источник жизни. Свет и тепло дарят счастье, радость,
любовь. У девочки прекрасной и нежной, как нераспустившийся цветок,
света и тепла было много. Очень много.
Но в двенадцать лет эпидемия тяжкой болезни отняла у нее
родителей. Одинокую, с потухшим взором, безучастную ко всему,
добрые родственники пристроили в местный храм. Служить тому, кто
определил ей такую судьбу.
Настоятель отнесся к ней с пониманием и сочувствием. Столь
велики были покорность и безропотность. Обязанности служанки в храме
были необременительны, а близость к Творцу возвышала и очищала
одиночество. Грусть стала светлой. Так прошли три года.
- Все в жизни имеет смысл, - помнила она слова настоятеля. –
Творец дает и забирает по причинам, неведомым человеку. Бесполезно
спрашивать об этом. Нужно принимать все как есть.
Когда в храм явился уважаемый гость, и ей поручили служить
ему, то приняла поручение естественно и покорно. Гость был величествен
и красив. Той красотой зрелого мужчины, что кружит голову девушке.
Загорелое лицо, окаймленное вьющимися черными волосами и короткой
кучерявой бородой, внушало доверие и покой. Жгучие черные глаза
проникали в самое сердце.
- Кто ты? - прозвучал участливый вопрос, когда она мыла ему
ноги перед сном.
И она вдруг стала рассказывать о своей жизни, не скрывая
подробностей. О радости детства, любви родителей и горечи утраты.
- Почему он не взял меня с ними? - так и катились слезы из глаз.
- Бедная, - унизанные перстнями пальцы поправили растрепавшуюся
прядь волос и легко коснулись шеи.
Произошло невероятное. Кожу охватил жар и кровь ударила в
лицо. Словно ощутив это, пальцы водили по шее сверху вниз, вокруг,
коснувшись подбородка. Внутри все сперло, пришлось откинуть голову
назад и открыть рот, выпуская воздух.
- Иди сюда, - сильные руки нежно охватили кисти, и повинуясь
огню внутри, она села на ложе рядом с ним.
- Жизнь многогранна, как алмаз, - пальцы касались кисти, ладони,
поднимаясь по предплечью к плечам. От каждого прикосновения бросало
в дрожь и кружило голову. Она готова была упасть, но руки,
сомкнувшиеся за спиной, повлекли к себе, пока лицо не уткнулось в
его грудь. Теперь шея ощущала прикосновение губ, а пальцы нежили
спину, опускаясь все ниже.
И ей захотелось ответить. Убрав шею, она нашла его губы своими.
Они словно хотели поглотить друг друга поцелуем. Сильно забилось
сердце, и жар ринулся вниз, а пальцы лишь распаляли его. Спина
коснулась ложа, и она ощутила его неровное дыхание. Жар внизу
сменился резкой болью, но лишь на мгновение. Волна тепла и свободы
захлестнула разум. Потом пришел пик, но недолгий. Ужас совершенного
передернул, как струя холодной воды. Охватила дрожь.
- Не бойся, - ласково обнял ее гость
- Я виновна перед Творцом, - она со слезами уткнулась ему в
грудь. – Мне нет прощенья.
- Ничего, - успокоил он. - Я попрошу его за тебя. Это моя вина.
Верь – он меня услышит.
На следующий день гость уехал. Больше она его не видела и о нем
не слышала. Но ничто не проходит без последствий. Мое рождение
стало последствием.
Глава 2
Отец
Мой отец был пожилым, уважаемым в поселке человеком.
К восьмидесяти годам он вырастил четверых сыновей и троих дочерей.
Похоронив двух жен, он готовился встретить скорый закат жизни в
гордом одиночестве и светлой грусти. Тем неожиданнее оказался приход
непрошенных гостей, а предложение их вовсе удивило.
За хорошие деньги они просили срочно взять в жены юную
девушку, совершившую при служении в храме смертный грех и
дожидавшуюся последствий этого греха, пока еще малозаметных, но
опытному глазу видных.
- Ей грозит позор, осуждение и казнь, - убеждал проситель. –
Ей и нерожденному ребенку. Она сирота. некому защитить ее. И нам,
ее родственникам, придется изгнать грешницу, разорвав все узы. Но
будет жаль. А перед памятью родителей стыдно.
Отец еще долго думал, но решение уже принял. Дело было не
в деньгах. Просто появился повод жить дальше.
В кротости и смирении моя мать переступила порог незнакомого
дома, не смея взглянуть на мужа. Внутри таились страх, отчаяние и
пустота. Но отец был мудр и добр. Тепло его слов отогрело мать.
Ее словно прорвало фонтаном слез. Они текли бесконечной рекой,
пока были силы плакать. Когда силы иссякли, она ощутила покой,
легкость и теплоту, какую излучает вечернее солнце. Отец нежно
обнял ее, и стало ясно – эти руки способны дать не только ласку, но и
защиту от всех напастей и бед.
Так они стали жить. Мать вела хозяйство, а отец обеспечивал жизнь.
Он был строитель. И большинство домов в поселке строилось и
ремонтировалось при его участии. Дело было прибыльным, давало
хороший достаток в дом. Многие заметили как вернулись к нему силы,
энергия, разгладились морщины. Одни завидовали молча, другие
сплетничали про седину в бороду и беса в ребро.
За три месяца до моего рождения мать уговорила отца на
небольшое путешествие к дальней родственнице, которую давно не
видела, но родители были с ней дружны. Встреча удивила обеих.
Родственнице было за тридцать, а детей у них с мужем не было.
Теперь же она готова была родить раньше матери, а на ее немой
вопрос тактично опустила глаза.
То, что подобная ситуация произошла не с ней одной, сильно
успокоило мать, и никакие сомнения больше не омрачали ее жизнь с
отцом. Мое рождение стало для них замечательным праздником.
Рос я в доброте и уважении. Мать любила меня без памяти, а отец
было добр, но строг. Одним движением он давал понять, что можно,
а чего нельзя. Потом говорил, что в младенчестве я удивительно быстро
все понимал. Но то его заслуга. Умного, доброго сердца.
Сколько я себя помню, отец учил познанию мира.
- Я строитель, - говорил он. - Потому что дом - вместилище
жизни. Он защищает от стужи и ветра, греет тело и душу, дает уют
и веру в счастье. Здесь каждый хранит любовь и семью.
Я рос и спрашивал.
- Дома бывают разные, - отвечал отец. - Человек – сам дом
внутреннего мира. Мир внешний - тоже дом. Его строитель – Творец.
Все мы - его создания.
- Он все может? - наивно спросил я.
- Абсолютно. Как дать жизнь, так и отнять ее. Не говоря о всем
другом.
- Значит, от нас ничего не зависит? - спрашивал я, став старше.
- От каждого человека все зависит. У Творца нет иных рук, кроме
наших. Жизнь и судьба принадлежат человеку. Творец лишь может
указать предназначение.
- Как нам узнать свое место в жизни?
- Это невозможно объяснить, лишь почувствовать. Когда идешь,
не уставая, долгие версты. Когда, достигая цели, нет мыслей о пище и
воде, тогда ты исполняешь предназначение Творца.
- Но это почти невозможно, - удивлялся я.
- Возможно, - успокоил отец. – Только удается не всем. Мне
удалось, - и он ласково пригладил мои непокорные волосы.
- Что самое страшное в жизни? – спросил я, когда законы
мироздания стали поддаваться пониманию.
- Отчаяние, - твердо ответил отец. – Потеря веры, лишение связи с
Творцом. Тогда человек становится зверем, способным удовлетворять
лишь низменные желания. Душа его погибает. И Творец наказывает
за это лишением разума, а затем жизни, обрекая на мучительную смерть.
- Он может разрушить его дом?
- Да, - горько вздохнул он. - И не только внутренний, но и внешний.
Апокалипсис, армагеддон, потоп – самые горькие уроки. Горькие,
но заслуженные и справедливые.
Раз в году с отцом и матерью я ходил в большой город и видел храм,
где воздавали хвалу Творцу.
- Он построен людьми, - отвечал отец. – Жалкая попытка задобрить
и упросить. Творцу не нужны слова и жертвы. Он и так видит душу
каждого. Но. есть духовники – служители храма. Считают себя
посредниками между творцом и людьми. Все это блажь, только не
следует их злить. Духовная власть лишает разума. Могут испортить
жизнь. Лучше не придавать им значения, а жить по велению сердца и
души.
Отец умер, сидя на пороге дома, любуясь закатом. Мне было
четырнадцать лет.
Глава 3
Странник
Боль от смерти отца настолько поглотила разум, что я не замечал
косых взглядов в сторону меня и матери на похоронах. В наших
краях родственные связи сильны, но я остро почувствовал одиночество.
Средств, оставленных отцом, на жизнь хватало, но нужно было работать.
Я знал грамоту и основы строительства. Обошел поселок.
Определил самый ветхий дом. Хозяина удивило предложение ремонта
дома, но об отце он слышал и согласился. Тем более я готов был
сделать работу в пол цены. Так советовал отец. Успех первого заказа
определит дальнейшую жизнь. На работу ушло две недели. Хозяин
был доволен. Значит, завтра пойдут новые заказы.
«Все будет», - верилось по дороге домой. Случайно встретил
приятеля по дворовым играм, а тот пытался пройти мимо, сделав вид, что
не заметил.
- Уйди, приблудыш, - оттолкнул протянутую мной ладонь.
Вмиг ладонь стала кулаком, несколько раз рассекшим воздух,
сокрушая податливое сопротивление. Лишь кровь его остановила меня.
Стало мерзко и гадко.
Мать я застал встревоженной.
- Что ты наделал, сынок, - горько вздохнула она, когда я выложил на
стол деньги за заказ.
Семья побитого потребовала удовлетворения у наших родственников.
- Они требуют твоего изгнания из поселка, - причитала мать. –
Или завтра в полдень встречи на окраине. За него пройдут двенадцать
человек твоего возраста с палками. За тебя не пойдет никто.
- Пусть! – я был тверд. – Твоя любовь и отцовская мудрость всегда
будут со мной. Но почему оскорбили меня? Опорочили тебя и осквернили
память отца?
Мать вздохнула и стала рассказывать. О детстве, смерти родителей,
храме, страсти, изгнании, отце. Я слушал, и уважение к ней и отцу только
крепло. Сколько перенесла мать, сколько пережил отец. Но вместе они
создали для меня мир добра и теплоты. За этот мир стоило сражаться.
Мысли прервал стук в дверь. Уставший странник просил приюта
на ночь. Чужой, не похожий на нас. Худой, невысокий, узкие глаза, лицо,
борода. Седина, пыльный старый плащ, изношенные сандалии, готовые
развалиться прямо на ногах. В руках посох во весь рост и холщевая
сумка через плечо.
В наших краях никогда не отказывали странникам в ночлеге. Мы
предложили ужин. Он пытался вежливо отказаться, но наше
гостеприимство пересилило его упрямство. Он оказался общителен.
Пара невинных вопросов матери вызвала поток откровения.
- Я воин, - говорил он. – Наемник. Дело знаю, поэтому жив. Просто
однажды подумал «зачем?». Пришлось покинуть родные места. Захотелось
помогать людям – стал целителем. Оба дела идут об руку со смертью.
Сперва дарил, потом стал отгонять. Пока не понял, что нельзя дать
человеку больше того, что он может унести. Что главный враг человека –
он сам. Внутри каждого из нас агрессия, жадность, алчность. Одними они
руководят, внутри других лишь дремлют. Порой кажется все мы обречены
на скорую погибель. Будто катимся с горы и не за что зацепиться.
Вот я иду и ищу этот выступ. Верю, что он есть. Иначе, ради чего жить.
Вечером я выбрал палку покрепче и во дворе дома стал готовиться
к завтрашнему полудню. Рассек воздух пару раз и понял – не мое.
Стало мерзко и гадко. Охватила дрожь. В отчаянии сел у порога.
- Оружие и рука – единое целое, - услышал за спиной голос
странника. - Не спится, - пояснил он и сел рядом.
- Почему все нужно доказывать силой? – вырвался у меня мучительный
вопрос.
- Потому что глупость иных доводов не понимает. - последовал
мудрый ответ. – Так нужно? - спросил, взглянув на палку.
Стало стыдно и захотелось уйти, но он попросил подождать и скрылся
в доме. Вышел с посохом. Дерево хранило тепло и приятно грело
ладонь.
- Ну вот, - положил руку на плечо. – Теперь у тебя надежный
защитник. Встань. Покажу, что с ним нужно делать.
Движения были понятны и просты, дерево – легко и прочно.
- Вся сила на конце посоха, а основание нужно беречь, - учил
мастер, только так я теперь воспринимал его.
Мы закончили далеко за полночь. Тело взмокло от пота, но усталости
не чувствовалось.
- Так всегда бывает, если делаешь то, что хочешь, - пояснил мастер. –
Дух бодр и весел, тело служит ему.
Я спросил, как же он теперь без посоха.
- Не в посохе дело, а в сердце и голове, - последовал ответ.
Он ушел на рассвете, пока я спал.
Мать собирала меня в дорогу, глаза ее были полны света и грусти.
- Что бы не случилось, все будет так, как должно быть, -
говорила она.
На пути к окраине поселка меня остановил местный духовник.
- Не спеши, там без тебя не начнут, - предупредил он. - Я знаю,
кто причастен твоему появлению на свет.
- Кто бы то не был, за это я ему признателен, - ответил я. – Но
отец мой тот, кто сделал меня таким, какой я есть.
- Не оспариваю, - согласился духовник. - Просто тот человек
был один из нас – служитель веры. Причем в очень высоком сане. Те,
кому нужно, знают о тебе. В любой момент ты можешь придти к нам.
Двери храма тебе всегда открыты.
- Спасибо, - поблагодарил я и продолжил путь.
Так просто могли решиться все проблемы, но я не хотел быть
с ними.
На окраине ждали. Двенадцать таких же как я, с палками. На вид
стало понятно, что сражаться не готовы. Палки слабые, некоторые только
и ждут, чтобы вылететь из руки. В глазах напряжение и страх. Лишь
число удерживает их здесь.
Мы стояли в пяти шагах друг от друга.
- Кто первый? - спросил я, и правая рука крутанула посох
мельницей.
Желающих не нашлось. Я сделал шаг вперед, они – два назад.
- Я сожалею о случившемся, - пришлось прервать паузу. - Но
иначе поступить не мог. Кто считает эти слова извинением – пусть
уходит.
В мгновение от двенадцати противников остался один. Мой
бывший приятель.
- Мне жаль, - сказал он, протянув навстречу руку.
- Мне тоже, - я пожал его руку, и долгов между нами не осталось.
Ничего не осталось. Ни с одним жителем поселка. Лишь путь, манящий
неизвестностью.
Глава 4
Путь
Я шел из поселка в поселок, из города в город. Искал ветхие
дома, нанимался на строительство или ремонт. Спрашивал о целителях
и встречался с ними. В каждом поселке находился одинокий человек,
хранивший крупицы знаний о жизни тела и духа. Выведать их было
непросто.
Постепенно я понял, что каждый из нас – часть огромного мира,
управляемого веществом, энергией и стихией. Огонь, вода, металл,
земля, дерево составляли вещество. Воздух, свет, энергия двигали нами.
Наш внутренний мир был отражением внешнего, подчиненного
круговороту жизни и смерти, как дня и ночи. Средства и снадобья,
активирующие слабеющие органы применялись лишь в крайнем случае.
Воспаления были главной слабостью. Унять и снять их считалось
великим искусством. И снова все упиралось в веру человека в свои силы.
Немало средств, вырученных за строительство пошло в уплату за
крохи знаний. Но оно того стоило.
В каждом поселке со мной знакомился духовник. Так я узнал, что в
яростной схватке одолел два десятка человек. Мои возражения
относительно количества и того, что все разрешилось миром доверия не
вызвали. Сила оказалась весомей добра. Что ж, пусть кто хочет жить в
заблуждении, так и живет.
В городе я сразу шел в храм воздать хвалу Творцу. Неизменно
находился служитель и вел к настоятелю. Меня интересовало строительство
и знание целителей. Знакомили с лучшими. Потом появились навыки и
практика. Я мог распознать любую беду человеческого тела и верно
вести лечение. Труднее всего было убедить человека жить сквозь боль.
Если он сдастся, то все усилия станут бесполезны.
Боль - чувство жизни, но она может убить любовь к ней. Тогда
предстоит выбор. Преодолеть или умереть. Но сколько сил требует
преодоление, и как легко отдаться смерти.
Большой город стал экзаменом на целительство. Мой последний
учитель признал, что ничего дать больше не может. Многим мы помогли
тогда преодолеть.
Хотелось лучше понять природу преодоления. Учитель советовал
посетить Египет.
- Там знание с древнейших времен, - говорил он. – Колыбель
человеческого разума. Все ответы на все вопросы.
В храме встревожились, узнав о моем желании и стремлении, но
пожелали удачи. В словах духовников была вера, и я это ценил.
Помимо этого, росло чувство благодарности тому, кто позвал меня на
свет. Даже после смерти его любовь грела, хоть он не мог знать обо
мне.
Желающих пересечь море было немного. Корабль шел ходко, и
воздух пьянил и кружил голову, давая великое ощущение свободы.
Придерживаясь за снасти, я видел пенистые волны, и в их плеске
угадывал тайную речь. Слова мольбы о помощи женщины, оставленной
в порту.
В двадцать лет я не был обделен женским вниманием. Юные и
старше, наивные и зрелые они приходили и уходили, оставляя
неизменно сладостное воспоминание. За день до отхода корабля
портовая блудница предложила купить ее любовь. Но внутри глаз
читалась безнадежная болезнь. Корабль не дождался. Пол года я
вытаскивал ее из объятий смерти. Как она цеплялась за жизнь:
кусок неба, луч света, глоток воздуха. И мы справились. Я понял,
что люблю ее больше всех на свете. Расставание стало тяжелым.
Большая сила в женских слезах. Трудно было удержаться от
невыполнимых обещаний.
- У каждого из нес своя судьба, - утешал я ее. – Свой путь.
Но волей Творца мы еще встретимся, если это будет нужно нам обоим.
Команда подобралась бывалая. Опасный труд доставлял им азарт и
радость, наполнявшей тело невиданной силой. Синева неба и моря
смыкались на горизонте тонкой линией, и мы шли туда под упругим
парусом. Скрип снастей и треск рассохшегося дерева дал ответ давно
мучавший вопрос. Свобода естественна. Ей бесполезно управлять, можно
лишь направить. Как этот корабль.
Начался шторм. Швыряло из стороны в сторону. В трюме,
погруженный в открытие, я не сразу заметил людей, дрожащих от страха
и молившихся всем богам, которых знали. Потом они поползли кол мне,
с отчаянием глядя в глаза. Я касался рукой их плеча, и они затихали,
засыпали, убаюканные качкой.
Корабельщик, сказавший, что можно выходить, был удивлен тишиной
и покоем. Я поблагодарил капитана за преодоление опасности.
- Это наш труд, - ответил он. - Но спасибо. Спасибо за помощь.
Паника в трюме была бы ни к чему.
Я спросил, чем еще могу помочь. При шторме покалечились двое
корабельщиков. Я помог им. Одному вправил руку, другому перевязал
голову. Они вернулись на места, и уже капитан подошел ко мне.
- Не знаю, что ты ищешь в Египте, но рад, что везу тебя туда, -
говорил он и посоветовал найти его в порту, когда буду возвращаться.
Александрия. В жарком сухом воздухе витал запах древней тайны.
Здесь прошли чудных десять лет познания, узнавания иного мира и
помощи людям.
Знание и свобода вели за собой изо дня в день. Я понимал здешних
людей, и люди понимали меня. Так могло продолжаться долго, но
закончилось внезапно и невероятно логично.
В расквартированном в столице имперском гарнизоне вспыхнула
эпидемия неизвестной болезни. Местные целители отказались помогать
тем, кто каждый день напоминал о зависимости от империи. Чужие
боль и страдание не могли пересилить предубеждения. Несколько
целителей ожидали казни за неподчинение, и я решился.
- Жестокость не поможет, - сказал начальнику гарнизона и в
обмен на освобождение узников взялся помочь страдающим воинам.
Причиной эпидемии были нечистоплотность, неразборчивость в пище
и неумеренное потребление вина. Выздоровление предстояло через
мучение и преодоление, а смерть в обмен за лень обещала покой и тишину.
Вот и уходили воины без боя на другой берег Стикса, не вставая с
лежанок в пыльных казармах.
По моему совету, начальник, выбрав дюжину крепких, еще
здоровых людей, с помощью стимулов, кнутов с кожаной плетью и узлом
на конце, заставили всех выползти под звездное небо.
- Смотрите, как велик мир, - говорил я им. - Ему безразлично,
будете вы жить или нет. Он обойдется без вас. Но он принадлежит
каждому по праву жизни. Для чего вы познавали его, покоряли других,
подчиняли своей воле? Чтобы безвольно сдаться собственной глупости?
Лишиться чести, славы и достоинства? Это ваш выбор. Каждого. Лично.
Быть человеком или куском падали. Глядите вокруг себя и выбирайте.
И большинство выбрали жизнь. Через боль и страдание они встали
на ноги. Слово решило жизнь. Пора было возвращаться. Начальник
никак не хотел отпускать. Уже он и каждый воин знали от чего умрут,
и сколько продлится жизнь. Уже бессильны были уговоры и золото.
Хорошо, что не прибег к угрозам, сохранил мое уважение.
У ворот гарнизона меня ждали отпущенные из под стражи целители.
- Ты пришел за уроками, - произнес старший из них. – Но теперь
сам дал нам урок. Урок милосердия. Корабль ждет. Пусть судьба
будет милосердна к тебе.
Глава 5
Отшельник
Тот же корабль. Капитан дружески обнял меня.
- С тобой удача, - сказал он. – За десять лет ни одного большого
шторма.
Когда я спросил о родном крае, он стал угрюм.
- Люди стали другие. Алчны, подозрительны. Нет доверия. Все
куда-то спешат, будто торопятся жить. Растет богатство, растет нищета.
Все меньше улыбок на лицах. Стали чаще умирать, хоть новых
болезней не появилось и эпидемий не было. Говорят, что теперь
не хотят цепляться за жизнь. Равнодушие даже к самим себе.
Хорошо, что ты возвращаешься.
Весь путь я был возле него.
- Распусти команду, возьми расчет у владельца, посоветуй
продать корабль, - сказал при расставании в порту. - Не ходи в море
хотя бы пару месяцев. Удача твоя на исходе.
- Спасибо, - ответил он. - Но лучше в море, чем с ними, -
и кивнул в сторону суетившейся на берегу толпы.
Позже я узнал, что следующий выход в море стал для него
последним. Его, корабля, команды, всех, кто там был. Не поверил мне.
Да и кто кому нынче верил.
Я снова помогал людям и дивился возросшей слабости. Одних
жизнь пресыщала, других изводила. Много приходилось делать, чтобы
человек совершил усилие над собой. Люди стали умирать во сне.
Иных хоронили спящими по неразборчивости. Одного мне удалось
спасти прямо со смертного ложа. Когда он открыл глаза, едва не
возникла паника. Кричали о чуде. Именно чуда многие ждали и на
чудо надеялись.
Спешно покинув поселок, всю ночь я шел наугад, опираясь на посох.
Остановиться не мог. Словно хотел уйти от этого тяжело больного
мира, живущего ожиданием катастрофы, нового армагеддона, где людей
покинула вера в себя, Творца, радость жизни.
Утром путь пересекла узкая река. Подойдя к берегу, увидел
необычное зрелище.
Высокий худой человек с нечесанными волосами и всклокоченной
бородой взметал вверх руки, суетясь возле воды. Он кричал
каждому встречному об очищении совести и чиститься предлагал
в этой реке. По его словам скоро мир погибнет, а предстать перед
Творцом надо чистыми. Ничего нового. Та же безысходность.
Меня заинтересовали не слова, а движения. В них не было безумства,
Что вселяло надежду узнать, чего он хочет от людей.
Умывшись, я подошел к нему, крепко взял за плечо, развернул к
себе и взглянул в глаза. Терпеливо ждал, пока рассеется муть в зрачках
и взор прояснится. Успокоившись, он сразу ослаб и в бессилии сел на
землю. Я почувствовал дрожь и ослабил хватку. Он улыбался
спокойно и безмятежно.
- Давно не был собой. - наконец, произнес. - С тех пор, как
отчаяние охватило разум.
- Давно? - спросил я.
- Как узнал, в каком обмане все мы живем.
Он – сын духовника. Видел, как живут посредники между
Творцом и людьми. За святостью кроется лицемерие, за праведными
речами – обман. Люди теряют веру, и опускаются до уровня зверей,
потребности самые низменные. Скоро армагеддон. Он вздохнул,
но не горько, а о скрытой надеждой.
- Если все равно, тогда нечего и терять, - ответил я. - Если
старые законы жизни ведут к гибели…
- То нужно утвердить иные, - радостно закончил он мою мысль. –
Добро, любовь, верность, мир в душе, отказ от претензий к ближнему.
Больше человеку не усвоить, и времени почти нет.
- Окунись, - посоветовал я.
Из воды вышел совсем другой человек. С добрым и ясным
взглядом.
- Ты целитель, - он обнял меня. – Ты можешь исцелить их всех, -
сказал, обведя руками пространство.
Я помог ему, а он ответил на мучавший меня вопрос. Нам, людям,
еще рано умирать. Мы можем научиться жить счастливо.
Пора было идти и творить, но он удержал меня, указав на двух
юношей, сидевших в отдалении и молча наблюдавших за нами. Они
здесь давно, угрюмы и молчаливы. Я снова развеял муть в глазах
каждого. Теперь они удивленно глядели вокруг, словно отойдя ото сна.
- Прощай, - сказал отшельник. - Ты можешь. Я верю.
Он остался. У каждого свой путь. Хорошо, когда дорога имеет
смысл. Тогда не важно, сколь она длинна.
Глава 6
Идущие
Я еще не отошел далеко от хижины отшельника, как услышал
торопливые шаги. Это были те двое юношей, чей сумрак сознания
удалось разогнать.
- Учитель послал нас следовать за тобой и делать все, что скажешь, -
с уважением произнес один из них.
- За собой не зову, но и прогонять не буду, - ответил я. – Можете
идти куда хотите и с кем хотите.
Так у меня появились первые попутчики. Из бедных многодетных
семей, где родители, дождавшись нужного возраста, послали их вон из
дома испытывать судьбу. Учитывая их умственное состояние – не
особенно и жалели.
Они шли молча, ни о чем не спрашивая, с тупой покорностью.
Многие так и жили. День прошел – уже хорошо.
Чтобы пересечь небольшую реку, попросились в рыбацкую лодку.
Когда в сети попал добрый улов, я велел попутчикам помочь рыбакам.
Те работали так усердно, что на берегу хозяин лодки дал нам рыбы в
дорогу и пригласил на уху. Мы приняли предложение. За ухой хозяин
спросил кто мы и куда направляемся. Я ответил, что иду вперед, по пути
помогая людям. Попутчики мои хоть и сами по себе, но как они работали,
ничего не требуя взамен, придерживаются той же идеи.
Слова эти заинтересовали окружающих, но вместо ответов на
посыпавшиеся вопросы, я спросил, есть ли в их поселке больные люди.
Задержались мы там на месяц. Я исцелял страждущих, иногда
односложно отвечал на вопросы любопытных. Говорил, что думаю,
но про что – не помню. Попутчики мои у кого-то работали.
Через месяц, покидая поселок, я увидел, что за мной идут не два, а
пять человек. Так и повелось. С каждым поселком людей, идущих за мной
становилось все больше. Звал я их просто – Идущие. Порой
собиралась приличная толпа до ста человек. Мы бесплатно трудились,
но люди в благодарность иногда отдавали последнее, что у них было.
Я чувствовал неловкость, видя, что от меня хотят неких откровений. Но
талантом учить не обладал. Просто шел куда хотел и делал что хотел.
Волна Идущих катилась за мной. Через год я удивился – сколько же в
наших краях людей, которым совершенно нечего делать. Которые
запутались в простых вопросах жизни. Лишь трудясь ради других,
они обретают покой в душе. Трудясь свободно и добровольно.
Принципиально не принимая денег. Среди них стали появляться
состоятельные люди, которые продали свое состояние, раздали деньги
неимущим и обрели свободу души.
Впереди был знакомый город и храм, помнивший обо мне.
Глава 7
Выбор
В День Великого Праздника у городских ворот нас ждала
толпа любопытных. Она была столь велика, что Идущие смутились,
остановившись в нерешительности. Я обернулся, ощутив напряжение
за спиной.
- Веселей! - крикнул застывшим попутчикам. – Как прекрасно,
что нас ждут.
Мы вошли в город. Идти было непросто. Я ловил взоры, слышал
обрывки речи. «Бессеребренники», так шептали о нас. Любопытство
толкало на общение, но страх непривычного мешал подойти.
- Есть ли здесь те, кому нужна помощь? - развел я руками, и мы
потонули в объятиях добродушия, тепла и света.
В те три дня всем нашлось дело. Я исцелял прямо на улице.
Поток страждущих и благодарных был нескончаем. Три ночи не было
мысли о пище и отдыхе. Я был счастлив, помогая людям.
Но праздник закончился. Нужно было идти дальше. Перед
расставанием с городом я переступил порог храма. Сам настоятель
вышел навстречу.
- Возмужал, - сказал он с гордостью и уважением. Мы прошли
внутрь. Было пусто. Шаги отдавались эхом. Утро.
- Ты очень похож на того, кто дал тебе жизнь, - продолжал
настоятель. - Истинный лидер. Последние пол года только и говорят о
бессеребренниках. Даже не представляешь сколько людей идет за тобой.
- Я не оглядываюсь назад и никого не зову, - был мой ответ. –
Они просто идут в вере иной жизни. Жизни без зла.
- Ты сам понимаешь, что это невозможно. Без зла нет добра, как
света без тьмы. Человек так устроен, как часть живого мира.
Противоборство у нас в крови. Всегда будут победители и проигравшие,
причем проигравших больше.
- Те, кто идет за мной – из их числа. Но они ищут себя в этом
мире с верой в добро.
- Это лишь начало, - возразил настоятель. - Итог неизвестен. Но
вы ставите под сомнения правила жизни, отлаженные веками. Личный
интерес, собственность, противоборство, система защитных запретов.
На этом стоит мир.
- Мир не стоит, а шатается, - с горечью произнес я. - Иногда кажется,
что гибель неизбежна.
- Конечно, - пожал плечами собеседник. - Все живое рано или
поздно умирает. По воле Творца.
- Но я вижу, как люди сами себя губят. Ненавистью, излишеством,
отчаянием, равнодушием. А храм, объявивший себя домом Творца,
блюдет законы и запреты, которые уже не могут помочь человеку.
- Так иди к нам, - предложил настоятель. - Будешь блюстителем
нравственности и добра. Или создашь при храме академию целителей.
Стань одним из нас. Давно ждем. Со временем станешь настоятелем
и сделаешь храм источником добра и справедливости. Осветишь
жизнь людей и надолго отодвинешь неминуемый армагеддон. Объявим
тебя великим пророком. Соглашайся.
Теперь я понял, как выглядит искушение.
- Хорошее предложение, - оценил я. - Подумаю. Хорошо быть
посредником между человеком и Творцом. В Египте жрецы не раз
свергали фараонов. Подумаю. Но хочется верить, что настанет время,
когда человеку в общении с Творцом не нужен будет посредник.
- Но для этого ему придется умереть, - хорошо понимать
друг друга.
- Хотелось бы при жизни, - возразил я. - Подумаю.
Мы вышли и простились. Утренняя свежесть еще витала в воздухе,
хоть солнце и готовилось окатить нас жаром.
- Мрачновато у вас, - искренне посочувствовал я. - Есть время,
подумаю, - не стоило злить духовников мгновенным отказом.
Пора было покидать город, но не успел я отойти от храма, как
подошли двое в плащах с капюшонами и передали просьбу
блюстителя законов империи посетить его дворец. Тон просьбы не
предполагал возражений.
Дворец возвышался нал городом на высоком холме. Здесь пахло
властью, жестокостью и недоверием. Показная дороговизна убранства
должна была давить вошедшего собственной ничтожностью. Возле
роскошного ложа от яств ломился широкий стол. Невольно
приходилось глотать слюну.
- Оставьте нас, - послышался сзади властный голос.
Спутники тотчас исчезли. Прошло более минуты. Он словно
выплыл предо мной, столь неслышим был шаг. Удивил равный со мной
возраст, несоизмеримый с тяжестью должности. Впрочем, выглядел
блюститель старше из-за морщин, скопившихся в углах глаз и рта.
Так бывает, когда человеку часто приходится притворяться и лгать.
Внутри глаз светился огромный ум, утопавший во мраке недоверия и
подозрительности. Он тоже вглядывался в меня, и это был взгляд бездны.
Стоило больших усилий подавить невольную дрожь.
- Вот ты какой. Бессеребренник, ведущий людей неведомо куда, -
Были его первые слова, скрепленные неуловимым жестом молчать и
слушать.
- Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь, - продолжал
он. – Также как и то, что в храме ты встал на гибельный путь. Тебя
до этого боялись, а теперь погубят. Но я этого не хочу. Нелегко
быть блюстителем законов в вашей стране. Нет ни нашей, ни вашей
вины, что когда-то вы стали частью империи. Это реальность. Мы
не хотим быть жестокими, но ваше сопротивление толкает к насилию.
А те, кто идут за тобой никогда не станут бунтовать, и принесут покой
в вашу страну, и империи станет спокойнее. Это первое.
Второе. Ты прав насчет скорого армагеддона. Здесь все его
признаки, но в столице он уже начался. Коррупция во власти, полное
падение нравов, насилие и жестокость каждый день. Ради забавы
убивают людей, скармливают зверью, топят в море на потеху публике.
Развращенность власти и отчаяние черни не знают границ. Я сам тех,
кто подо мной презираю, а кто надо мной ненавижу. А императора –
больше всех. Скажи – как это произойдет? Как мы погибнем? –
внезапно оборвал он речь резким вопросом.
Я не мог молчать под столь неумолимым взглядом.
- Отчаяние достигнет предела, - против воли лились из меня
роковые слова. - Жизнь потеряет смысл. Люди обожествят смерть. Потом
возникнет идея массового умерщвления. Тот, кто постигнет ее станет
гением. С этого момента дни человечества станут сочтены. Сами
погубим себя.
- Что-то подобное я предполагал, - произнес он, выслушав меня. –
Все логично и закономерно. Но я люблю этот мир, хоть он полон
ужаса. Это солнце, небо, воздух, шум волн, накатывающих на берег.
У меня вилла на побережье – чудное место. И я верю, что возможно
очищение мира от грязи. Выходит, хотим мы одного и того же.
Трудно было не согласиться с таким выводом. Он налил вина в
кубок и протянул мне.
- За единство цели, - и неожиданно подмигнул. Я коснулся своим
кубком его кубка. Вино было сладко-терпким, кусающим язык. Словно
нечто связало наши судьбы. Оно было неизбежно и неодолимо, как
невозможность в отказе принятия кубка с вином.
- Что бы не случилось, я помогу тебе, - сказал на прощание
блюститель. В том, что этот час настанет не сомневались мы оба.
Глава 8
Храм
Мы покинули город, но город не покинул нас. В поселках перед
нами стали закрывать ворота. Причем, именно в тех, где мы уже были.
Поселковый староста, не глядя в глаза, говорил о местном духовнике,
угрожавшим проклятием рода тому, кто примет хоть одного
бессеребренника. Нас обвиняли в обмане людей, разрушении системы
ценностей и уклада жизни. Говорили, что бесплатный труд
преследует неведомую цель, которая никак не может быть
полезной и нужной людям. Это сеет недоверие к правилам жизни и
подрывает традиции, по которым давно привыкли жить.
Мы слушали и уходили. Но чем дальше от города, тем
бесстрашнее и гостеприимнее становились люди. Духовники злились,
но их проклятия здесь силы не имели. Люди лишь больше ждали
нашего прихода. Любопытство было сильнее страха. Но и вера
в посредников между человеком и Творцом трещала по швам.
Мы принесли нечто иное, во что хотелось верить. Люди
обретали надежду на достойную жизнь, основанную на свободе
и взаимном уважении, любви и добре.
Я не знал, как этого достичь, но понимал, что иного выхода у
человечества нет. Все, что было ранее, завело в беспросветный тупик.
Мы шли целый год, пока не уперлись в пределы страны. Идти
стало некуда. Не хотелось покидать родной мир. Идущие точно
не пошли бы, а я так к ним привык, что не мог бросить. Чувствовал,
что не время. Решение пришло в последнем поселке, где нас
встретили радостью и добром.
- Не торжествуй раньше времени, - сказал разозленный
неповиновением окружающих духовник. - Сочтены твои дни. Храм
решил уничтожить тебя.
Вот и ответ. Нам объявили войну. Тем, кто спасает мир от
неминуемой гибели. Но мы ее не примем. Пойдем в город к храму и
предложим выбор. Либо духовники станут жить ради людей, либо
храм опустеет. Я чувствовал за собой силу шторма, огромную
волну стихии и веры в счастье и добро, сознавая, что стал ее частью.
Мы быстро шли по кратчайшему пути. Неминуемо приближался
город. Неминуемо приближался храм.
Теплой встречи у ворот не было. Лишь испуг в глазах. Значит,
храм решил идти до конца. Шум ног о ступени храма похож не шум
волны, хлынувшей на берег.
Я попросил позвать настоятеля. Служитель ответил, что
настоятель выйти не может. И тут случилось непредвиденное.
- Они не хотят говорить с нами! – послышался крик из толпы.
- Они плюют на нас! – послышался другой.
- Они нас предали! – третий.
- Предали веру! – четвертый.
- Предали Творца! – пятый.
- Бей их, круши! – крикнуло хором несколько человек.
И неуправляемая, яростная толпа бросилась вперед, круша и
ломая все на пути.
- Стойте, безумцы! – крикнул я, воздев к небу руки с посохом.
Но меня никто не услышал и не послушал. Только гул ярости,
крики о помощи избиваемых служителей, лязг и треск гибнущего добра.
Подкосились ноги в бессилии и апатии. Все погибло. Вот так,
в одну минуту. Армагеддон снова рядом, а мой уже пришел.
Глаза заволокло туманом, сквозь который проступили черты
незнакомого лица.
- Учитель плачет! – услышал молодой и чистый голос.
- Плачет! Плачет! Плачет! – множились голоса.
Настала тишина. Словно прошло мгновенное помутнение,
вернулся разум и страшное осознание непоправимого. Я вытер
слезы и увидел бесчисленное множество обращенных ко мне пар глаз
с мольбой о прощении и защите. Их нужно было спасти. Осознание
этого вернуло силы и твердость.
- Уходите! - сказал я, поднявшись с пола. – Идите домой и
живите с тем, что обрели. Больше не позволяйте злости управлять
вами. - Они стояли, не шелохнувшись.
- Бегите! – крикнул я. – Я сам отвечу за всех и каждого. –
А они дружно упали на колени.
- Встаньте! – снова крикнул я. - Никогда больше этого не
делайте! Ваша судьба в ваших руках – вот единственная воля Творца!
Он верит вам, будьте достойны доверия. Идите! – И разгромленный храм
опустел.
Глава 9
Закон
Я поднял опрокинутую скамью и сел, поставив посох между
ног и перекладвая из руки в руку. Все кончено. Путь завершен.
Нелепо и бессмыссленно. Что создавалось два года рухнуло в одно
мгновение. Слишком поздно пришел целитель. Болезнь оказалась сильна.
Злость и агрессия прочно сидят внутри каждого из нас.
Бескорыстное добро не успело пустить корни.
Они считают меня учителем, но я ничему не учил, лишь молча
делал. По своему желанию шли за мной. Шли упорно и настырно.
Казалось, стали понимать меня. Но казалось. Ничего не понимают.
Только смутно чувствуют тепло добра. Но времени не хватило, а
злость и агрессия впитаны в кровь с малых лет юбить мир их не
учили. Весть о преследовании вызвала ярость. А я никогда не
смотрел за спину. Самоуверенно, наивно и беспечно.
Они – дети. Искалеченные жизнью, нетерпеливые, поддавшиеся порыву
гнева. Дети не могут отвечать за свои поступки. Я знал, что они
со мной, привел их и отвечу за них. Всех и каждого.
А те хотели уничтожить. Их желание исполнится. Еще
объявят зачинщиком и предвестником армагеддона. Говорил, что может
начаться с храма. Вот и начался. А моей казнью закончится.
Успокоят народ, стоящий на краю пропасти и сделают общую гибель
неизбежной. Разве что память человеческая о бессереренниках даст
взойти семенам добра, но кто знает, сколько осталось времени.
Странно, что не чувствую страха смерти. Собственная
судьба совсем не беспокоит. Есть лишь вера в путь и его неизменность.
Но кто указывает мне его? Не думал. Просто чувствую, что делаю
то, ради чего дана жизнь. Знание предназначения дает свободу и
убивает страх.
Сейчас сижу и жду неизбежного. Когда за мной придут.
Не идут. Боятся. Вечереет. Неужели придется провести здесь ночь.
Навалилась усталость. На мгновение сомкнул глаза и ощутил
прикосновение к плечу. Женщина. Та, спасти которую было так трудно и
с которой потом было так хорошо.
- Ты устал, - говорит она. - Пойдем.
Я пошел. Ночь была чудесна и вселила надежду. Надежду
на спасение людей. Вернулась решительность и готовность оставить
достойную память в последние дни. Не разгром храма, а достойное
принятие кары останется в душе каждого. И бескорыстное добро
вновь обретет доверие.
Но стоило выйти из дома, как я попал в окружение четверых в
плащах с капюшонами и был немедленно доставлен блюстителю законов.
- Оставьте нас, - прозвучала привычная фраза.
- Голова болит, помоги, - сказал он, когда мы остались одни.
Снова взглянув в бездну глаз, я поразился глубине и сложности
его мысли. Туман в зрачках рассеялся, и блюститель облегченно
вздохнул.
- Гений, чародей, - восхищенно произнес он. - Еще никому не
удавалось нагнать на город и храм столько страха, как тебе вчера.
Твоей смерти храм хочет немедленно.
- Я готов принять ее, - непроизвольно вырвалось у меня.
- А я нет, - возразил он с внезапной веселостью.
Снова, как год назад, налил вина в кубок и протянул мне.
- Я обещал помочь тебе, и час этот настал. За твою судьбу,
бессеребренник, - поднес кубок к губам.
- За твою, блюститель, - от глотка терпкого вина внезапно
пересохло в горле, и померк свет. Внезапная догадка иглой воткнулась
в мозг перед провалом во тьму.
Глава 10
Власть
Далее все было в полусне. Вели под руки. Земля уходила из под
ног. Твердые ступени храма. Гул негодования, крики обвинений.
Обманщик. Всех сведет с ума. Люди теряют веру. Но чаще всех
звучало слово «смерть». Я хотел им сказать, но во рту пересохло и
онемел язык.
- Посмотрите на него, - глхо доносился голос блюстителя законов. –
Он просто безумец. Двух слов не может связать, на ногах не стоит.
Он помогал людям, а те сами шли за ним. Такие же безумцы. За что
казнить?
- Значит, его безумие заразно, - голос настоятеля храма. - Как
эпидемия. Он нас всех погубит. Только он повинен в разгроме храма.
Казнить не медля сегодня, а то завтра будет поздно. Мы все сойдем с
ума. Освободить город от ужаса.
- Хорошо, я спасу город и избавлю вас от страха, но за это
вам придется… - вот последние, услышанные мной слова. Снова тишина.
Пришел в себя я от острого желания обнять весь мир. Мои
руки во всю ширь были крепко привязаны к перекладине, укрепленной
на высоком столбе. Боли не чутвовал, затекли. Кисти безжизненно обвисли
и посинели. Тело ныло от ожогов, и пивших кровь, слпней. Стоящий
рядос стражик, пытался отогнать их. Зачем? Эти уже упились крови,
а вместо них прилетят голодные и злые. Из-за охранного кордона видны
были лица любопытных. Среди них я отыскал глаза настоятеля храма.
Они были печальны. Может, он не хотел моей гибели, но вышло, как
вышло.
- Как там тебе? – вопрос во взгляде.
- Терпимо, только улыбаться больно, - хотелось ответить ему.
Потом нахлынула волна жара, затопив мозг болью, а насладившись,
уступила место прохладной черноте. Та же боль, содрогнувшая тело
в судоргах, дала понять, что я еще жив или уже жив после смерти.
Ничего не видел, тело не починялось. Остались лишь чувства, слух и
речь. Язык перестал быть деревянным, рот наполнился слюной.
- Приходит в себя, - звучало как доклад. Удаляющиеся шаги.
Мы снова остались одни.
- Я сдержал слово. Ты жив. – голос блюстителя.
- Парализованный и слепой, - с трудом произнес я.
- Не помню, чтбы обещал свободу и здоровье, - возразил он. –
Теперь ты до самого конца будешь рядом и бескорыстно поделишься
всем, что имеешь. Знанием и силой. Теми, что вели тебя последние
два года.
- Зачем? Ты же не вреишь в бескорыстие добра.
- В саму идею не верю, а в возможности, которые она открывает –
абсолютно. Как к тебе шли, как верили, как слушали каждое слово.
Эта сила мне нужна, и я ее от тебя получу. А взамен разовью твою
идею бескорыстного добра в стройное учение. Из чувств, обрывков
фраз и воспоминаний создам стройную систему как духовный закон
дальнейшей жизни. По-своему я люблю этот мир и хочу спасти его.
Но не только. Учение станет моим неоторазимым оружием в достижении
целей. А спасенный мир будет принадлежать мне. Ты станешь самым
великим святым на все времена. Но главное, это второй шанс спасти
людей от гибели. Готов быть со мной?
- Так нужно мое согласие? - помимо воли вырвался вопрос.
- Конечно, мой целитель может опрокинуть тебя в бред, и ты
в бессознании все раскажешь. Но мне станет совестно, а тебе
унизительно. А я уважаю тебя, как никого другого.
- Что ж, попробуем второй раз отодвинуть мир от края
пропасти, - согласился я.
Блюститель законов стал властителем надо мной. Он считает,
что ведущая меня сила принадлежит ему, но ошибается. Идея, за
которую он взялся сильнее честолюбивых устремлений. Она шаг за
шагом будет овладевать им. Роль наша поменяется, и мир не погибнет.
Теперь я уверен. Так будет, пока человечество не найдет новый
способ собственной гибели.
Эпилог
Я чувствую каждый звук. Каждое колебание воздуха. Меня
держат в неприметном доме в центре города. Иногда я неведомой
силой покидаю гибнущее тело и выхожу под жаркое солнце. Меня не
видят, проходят насквозь. Люди заняты своими делами. О бессеребренниках
говорят очень тихо, шепотом. Храм восстановлен. Там все по-прежнему.
Однажды почувствовал прикосновние к плечу. Отшельник. Мы
видели и слышали друг друга. Его путь закончен. Идет на
высокую гору, чтобы слиться с потоком света и стать малой его
частью. Итогом пути каждого модет быть свет или тьма. И каждый
знает, что его ждет. Мы расстались. Теперь навсегда. Позже,
в потоке света друг друга не узнаем.
Резкая боль заставила вернуться. Власитель писал учение и читал
мне. Что он пишет. Сплошная фантазия. Под моим именем проводит
свои идеи, довольно логичные и прагматичные. Властитель он
гениальный. Может стать императором. Лучшим, чем кто-либо.
- Твое учение будет просто и понятно, - пояснял он. –
Оно сокрушит любую государственную власть. Сотня верящих за пол
года настолько разложит государство, что я возьму его голыми руками.
Из всех постулатов я согласен только с запретом на гнев.
Остальное невыполнимо. Но властитель уверен, чем неправдоподобнее
и невыполнимее, тем легче поверят. Он хорошо знает людей.
Его отозвали в столицу, где назначили на должность, вторую после
императора. Меня он перевез на свою виллу на побережье. Как
успокаивает и баюкает плеск волн. Он закончил труд. Учение создано.
Нашел трех Идущих, и они добросовестно преписывают его как
мой завет. Так пойдет к людям идея, искалеченная ложью и
честолюбием. Но что-то там все-таки осталось. И это главное.
Сегодня я почувствовал неожиданное облегчение. Боль куда-то ушла.
Значит, пошло массовое отмирание нервных окончаний. Все. Итог.
Шорох шагов. Последняя встреча.
- Император умер, - сказал он. - Совсем выжил из ума от страха.
Пришлось остановить. Теперь у моих ног мир, погрязший в мерзости.
Очищение станет болезненным.
- Ты справишься, - ответил я.
- Это я организовал разгром храма, - внезапно признался он. –
Среди Идущих было два десятка моих человек, я знал аждый твой шаг.
Это они первыми кинулись громить, а другие просто последовали
за ними. Вы же во всем доверяли друг другу. Так я наказал храм
и получил в свои руки тебя.
- Что тебя мучает? - почувствовал я.
- Тьма, - безнадежно ответил он. Это было последнее его слово.
Похоже, достигнутая цель не принесла ни радости, ни удовлетворения.
Мне искренне было его жаль, но выбор каждый делает сам.
Пора. Синее небо, мягкое солнце, вечнозеленые деревья, соленый
морской ветер. Берег позади, дорога идет вверх. Но усталости нет,
лишь ощущение возрастающего тепла. Теперь все внизу. Точка.
Спасибо тому, кто вел меня сюда всю жизнть.
Краски сливаются воедино.
Свет.
