Не нужно встречаться, решать, кто есть кто и кто чей,
Я больше не плачу, не чувствую тяжесть ночей.
Ты Бродского помнишь? Марину? Как сон в волосах –
И ситец, и сено из самых простых васильков –
Венки одиночеств! И ты уезжай далеко:
А то ведь где счастье, там, рядом обычно беда.
Я помню девчонкой, тебе доверялась всегда,
А нынче, прости, да и нечего больше сказать.
Когда ты проснёшься в вагоне, под мантру колёс
Обнимешь подушку, заплачет она за двоих:
Тыдых, и тыдых, и... То сердца ли стук, то ли стих,
То ль ложка в стакане... Ты веришь в черёдность полос?
Я – нет. Я, с тех пор как тогда закружила листва,
Живу атеисткой. И странное дело – жива!
Моё подвенечное платье – усталый винтаж,
Фиалки завяли, не спас их жемчужный поташ –
Тут умерло всё, и мне нечего больше сказать.
Не надо о грустном. Пусть каждый живёт будто Бог –
И, кажется прав, кто сумел! Увела? Увела…
Беда наслаждается дрожью, слегка поиграв,
Скользнув по душе и свиваясь обратно в клубок
Заглянет в глаза, и попробуй, дыша, не отпрянь,
И как не услышать подругу, обнявшую? Дрянь!
Ничто не вернётся. Устало приклеюсь к окну,
Там танец какой-то вершит на ветвях, черногруд.
Прощай, Бог с тобою, и нечего больше сказать…
.
